Остеохондроз - Страница 4

Правда, потом выяснилось и подтвердилось, что они старые друзья и вместе служили в армии. И Калиночку в конце концов выпустили из изолятора на свободу и даже в институте восстановили.

Сначала, когда на него бумага из милиции пришла в деканат, исключили, а потом восстановили. С трудом, понятное дело, но все-таки. К слову, спасшего его от срока и от суда сержанта со временем из милиции вычистили. Намекнули, что для него же лучше будет, если он подаст рапорт об отставке. И сержант этот, который оказался слишком уж честным и принципиальным, не стал с ними связываться и против ветра плевать, а сделал, как ему советовали. Впоследствии Калиночка встречал его в городе, и он говорил большое спасибо за то, что благодаря Калиночке вовремя унес из милиции ноги и смог хорошо устроиться в жизни, и теперь та же самая милиция охраняет его личную частную собственность и его самого, и он платит ей – милиции – заработную плату, а за хорошую и верную службу дает самым лучшим из лучших премию.

А Калиночка после тюрьмы стал себя недолюбливать и плевать на то, что о нем думают и говорят другие, и меньше всего волновало его, что он кому-нибудь не нравится или, наоборот, нравится.

Желания нравиться и страха не понравиться, которые не оставляли его в тюрьме ни на минуту, достало Калиночке на всю оставшуюся жизнь с лихвой.

И вот он ходил каждое утро пешком от своего дома, расположенного на левобережье, то есть в новой, недавней постройки, части города, до постоянного места своей службы, которое находилось в самом центре старого города. И само собой понятно, что для этого ему необходимо было преодолеть мост, что он и делал пешим порядком, несмотря на холод, гололед, ветер и прочие погодные неприятности, сопутствующие обычно зиме как самому неблагоприятному для человека времени года. Хотя, если задуматься, все времена года для человека не особенно благоприятны. Зимой холодно, летом жарко и пыльно, осенью и весной – мокро, грязно, мерзко и противно, к тому же весной прибавляется ко всем перечисленным прелестям бытия авитаминоз и, как говорили раньше, томление плоти. Но мало ли что и как говорили раньше. Раньше – это раньше. “Раньше” давно куда-то ушло и унесло с собой все, что в нем содержалось, что было ему присуще, отличало его от того, что можно назвать условно “еще раньше” и отличает от того, что есть теперь. Поэтому не стоит, скорее всего, вспоминать, как говорили тогда, “в раньше” – все равно же сейчас говорят по-другому и понимают все по-другому, и по-другому живут, думают, чувствуют. Так же, к слову сказать, как и умирают.

Но речь не об этом. То есть об этом, но и абсолютно о другом тоже. Короче говоря, даже неважно, почему ходил Калиночка по утрам через мост – потому ли, что суставы его скелета исчерпали свою природную смазку, превратив все тело в живую окаменелость, преодолеть которую можно было только посредством движения – постепенного, и длительного, и осторожного, – то ли потому, что ему было приятно и полезно гулять по утрам, то ли еще почему-нибудь. Кого в данном случае это волнует? Тут главное – одно. То, что он – некий Юрий Петрович Калиночка – изо дня в день преодолевал водную преграду в виде реки Днепр, пользуясь для этой цели мостом, построенным лет двадцать пять или тридцать тому назад и называемым даже в официальных документах “Новым мостом”. Это, надо сказать, вовсе не удивительно, так как через ту же самую реку Днепр был в городе Угорске переброшен еще один мост, которому стукнуло чуть ли не шестьдесят лет. Конечно, имя

“Старого моста” по праву принадлежало этому – шестидесятилетнему. Что не только правильно, но и вполне логично. Тем более что оба моста со времени своей постройки, а точнее, пуска в эксплуатацию, ни разу не ремонтировались по-настоящему, капитально, а в последние годы, годы неустойчивого переходного времени, не только не ремонтировались, но и не убирались. Или лучше будет сказать, что мосты не убирали те городские коммунальные службы, которые убирать их были обязаны.

А они на свои обязанности не обращали внимания. Поэтому в нынешнюю зиму, выдавшуюся небывало снежной и стойкой – без всяких оттепелей и резких перепадов температуры, мосты, и в частности мост Новый, были завалены снегом, и машины ездили по нему, скользя и буксуя при переключениях передач и торможении, а также и при обгонах. Впрочем, снегом были завалены не только мосты. Снегом были завалены все без исключения улицы города, все немногочисленные проспекты и площади, все парки и скверы, ну и, конечно, переулки, дворы, тупики. Кроме того, снег лежал слоями, пластами и кучами на крышах домов и других строений, подвергая их реальной опасности быть проломленными в один прекрасный, если так можно сказать, момент. И тут жителям и гостям города повезло, поскольку ни одна крыша в Угорске и его окрестностях не рухнула и не провалилась под непомерной тяжестью снежных покровов, хотя рассчитаны на такой дополнительный вес крыши обычных жилых домов, конечно, не были. И это вполне объяснимо, потому что в южных краях редко бывают такие обильные и продолжительные снегопады. Может, раз в сто лет, а может, и реже. И никто не рассчитывал, что этот один раз придется именно на наши годы, когда столетие почти что, можно сказать, благополучно закончилось.

Да, крышам и, значит, домам в целом повезло больше, чем тем же самым дорогам и мостам. Потом, когда все уже случится и будет свежо в памяти не только родственников потерпевших, но и всех остальных жителей областного центра (ведь все телестудии, какие только имелись на тот момент в городе, сделали о происшествии подробные видеорепортажи), на месте аварии кто-то привяжет к фонарному столбу бумажный венок, и он будет долго висеть, истекая красками, и линяя, и превращаясь в нечто бесформенное и трепещущее на ржавом проволочном скелете, двумя сосновыми лапами. А после – уже весной – его снимут и бросят в воду рабочие, ремонтировавшие на мосту какие-то электрические или, может быть, телефонные кабели, связывающие части города по обе стороны реки в единое и неразделимое целое. И секцию легкого бетонного заборчика восстановят рабочие. Правда, другие – из службы по ремонту дорог. Они привезут такую же точно секцию, как стояла там до катастрофы, приварят к ее закладным деталям широкие хомуты и этими хомутами закрепят секцию между двумя другими – уцелевшими и сохранившимися в полной неприкосновенности. Даже следов никаких на них не осталось – ни царапинки. Потому что автомобиль марки “Жигули” прошел точно по центру секции, выломив ее собой, а к соседним секциям не прикоснулся. Калиночка видел это с расстояния, как говорится, невытянутой руки. А вообще, он все видел, не только самый критический момент. Так у него совпало, что он как раз поднял голову – хотя до этого шел, глядя исключительно себе под ноги и больше никуда не глядя. С самого начала моста так он шел, чтобы меньше грязи в глаза летело. Он с той же целью и вязаную шапочку посильнее натянул – благо она у него растягивалась как угодно, хоть до самого подбородка, хоть еще ниже. А тут – уже после того, как перевалил за средину и миновал самую высокую точку моста – Калиночка вдруг поднял голову, поправил предплечьем шапочку, сбив ее чуть выше на лоб, и осмотрелся. А вернее, посмотрел прямо перед собой, вдаль. И стал тем самым единственным свидетелем, свидетелем, который и рассказал все потом в деталях, мелочах и подробностях, потому что видел все с самого начала до самого конца. Нет, конечно, нашлись впоследствии еще люди, что-то видевшие и запомнившие, но они наблюдали происходящее издалека. А большинство из них обернулись уже на звук удара и зафиксировали, как бы это поточнее выразиться, только голый конечный результат. И говорили после – кто во что горазд. Даже мостовые гаишники, сидящие в высокой стеклянной будке на самой середине моста, чтобы иметь возможность наблюдать его протяженность как в одну, так и в другую сторону, ровным счетом ничего не видели. Они в этот момент были заняты каким-то своим важным неотложным гаишным делом или, может быть, что-либо горячо обсуждали: предложение какое-нибудь рационализаторское, способное привести всю службу