Останься единственным - Страница 8

Добравшись домой, первая выхожу из машины. Не хочу снова слушать маму. Не уверена, что смогу разговаривать и быть такой же стойкой, как и с отцом. Сразу же поднимаюсь к себе в комнату. Прячу обменную карту, словно Багров здесь может ее найти.

На принятие душа уходит минут десять, после чего я забираюсь на кровать, чтобы почитать и отвлечься. Мысли меня так и заполняют. Ядовитыми языками пробираются к разуму и норовят там разрастись, щупальца запустить с корнями. Не хочу позволять. Ни в коем случае.

Успеваю целую главу прочитать, прежде чем дверь в мою спальню с грохотом открывается. На пороге появляется отец. Злой, как и постоянно в последнее время, хотя мы с ним вроде как поладили.

– Готовься, Кира, свадьба через две недели, – сообщает сухо.

– Я уже говорила, что не выйду замуж за Тагаева.

Поверить не могу, что отец снова к этому вопросу возвращается. Он ведь обещал… впрочем… он обещал, что ни слова не скажет об аборте и не будет настаивать на том, чтобы я сказала, кто отец. Я ведь… я даже возраст ему не сказала. Струсила и сбежала тогда из кухни.

– Не за него ты замуж выходишь, Кира. За отца ребенка.

Я сглатываю. Внутри что-то будто обрывается и тут же взмывает вверх. За секунду это происходит. Я от волнения едва ворочаю языком и вспоминаю слова.

– За кого, папа?

Мне нужно это спросить, услышать. Быть уверенной, что папа не пытается вытащить из меня имя отца моего ребенка, которое я держу в тайне. Имя мужчины почти вдвое старше меня. Он – взрослее и опытнее. А еще он совершенно точно не хотел детей.

– За Кирилла Багрова, конечно. Или ты забыла, от кого беременна?

Бах-бах-бах… снова и снова стучит мое сердце. За Кирилла Багрова. За Кирилла. Я даже ощутимо щипаю себя за руку, чтобы убедиться, что не сплю. Это ведь только сон может быть, ничего больше. Багров сегодня приехал в клинику с другой, она радостно сообщала ему, что беременна. Во всяком случае, держала снимок УЗИ.

– Папа… – выдыхаю, не зная, что говорить.

– Об этом позже поговорим, Кира. Я пока не готов обсуждать твою связь с Багровым… – он замолкает, а затем, не сдержавшись, ударяет ладонью по дверной коробке.

Я начинаю думать, что он будет спрашивать. Прямо сейчас потребует ответа, но отец отворачивается и говорит:

– Потом.

Оставляет меня одну с этими мыслями. Тихо прикрывает дверь. Замуж за Багрова. Уже? Сейчас? Как так быстро? Неужели… неужели он подходил ко мне, чтобы поговорить об этом? И ничего не сказал! Ни слова не произнес.

Не в состоянии сидеть на одном месте, срываюсь с кровати и начинаю ходить по комнате. Туда-сюда шагаю. Раздумываю о сказанных отцом словах. Меня столько эмоций переполняет. И радость, и смятение, и даже растерянность. А еще болью окатывает, как холодной водой из ведра. Крупной дрожью пробивает все тело. Кирилл ведь планировал свадьбу с другой. Жениться на ней хотел, а теперь… теперь что? Я снова заняла место Лики? А теперь, может, и еще одной девушки. Той самой, которая бежала к нему со снимком.

В какой-то момент порываюсь пойти к отцу, чтобы серьезно поговорить. Мне нужно узнать, как так вышло, что Багров решил жениться. Неужели… неужели папа его заставил? Приказал? Пригрозил? Не нужна мне такая свадьба! Я люблю его всем сердцем и равнодушия вперемешку со злостью и крупинкой безысходности не перенесу.

– Ты, мать твою, где? – рявкает отец, стоит мне ответить на звонок.

– Что, прости?

За все свои тридцать пять лет я ни разу не слышал такого обращения отца ко мне. Подобная участь миновала меня сразу, как отец решил сделать меня преемником, руководителем его компании. С братьями, конечно, дело обстояло иначе. Там я и не такого наслушался, но что Саша, что Глеб вели разгульный образ жизни, а отец все время пытался их вразумить.

Саша остепенился не так давно, перестал кутить по клубам, взялся за голову и работает, да и Глеб вроде как тоже. По крайней мере, я совсем недавно у него был, вытаскивал из передряги. Удивился, когда узнал, что его подставили, и в тюрьме он оказался ошибочно. Да и девочка у него неплохая, не одна из тех, кто обычно у него бывает. Кажется, и этот брат пришел в себя и взялся за голову.

– Ты слышал, – басит отец в трубку. – Я в кабинете сижу, жду. Секретарша сказала, ты с бабой какой-то уехал.

– Допустим. Я не могу покинуть рабочее место? Что за тон, отец?

– Ты приезжай, – слегка смягчается. – Приезжай, я тебе, блядь, такой тон покажу…

Отец бросает трубку, а я еще некоторое время растерянно смотрю на экран телефона. Однако все же еду в офис. Все-таки именно туда я и собирался, пока не позвонил отец.

Не спеша захожу в лифт, поднимаюсь на свой этаж и захожу в приемную. Диана тут же поднимается со своего места и, запинаясь, сообщает, что в кабинете меня ждет Виктор Николаевич. Даже здесь отец успел нагнать страху. Диана едва ли не трясется вся, а я ее на работу брал из-за стрессоустойчивости и адекватности. Что он с ней сделал?

Когда захожу в кабинет, сразу понимаю, что отец в ярости. Мой настольный маятник отбивает размеренный ритм и отражает тишину негромким постукиванием. Рядом еще один антистресс крутится вокруг своей оси и обратно. По разъяренному взгляду отца, которым он на меня смотрит, понимаю, что успокоиться они ему не помогли.

– Что случилось? – спрашиваю.

Не помню, чтобы за те дни, что мы не виделись, произошло что-то из ряда вон выходящее. Груз по-прежнему не отдают, мы все так же теряем деньги. Да и тогда отец не выглядел таким недовольным, как сейчас. Тут что-то другое.

При виде меня он встает из моего кресла и обходит стол. Предоставляет мне возможность сесть на свое место. И молчит. Ходит взад-вперед, тяжело дышит. Я в это время кучу возможных вариантов в голове просчитал, начиная от потери денег и заканчивая банкротством. Его нам один из журналистов сулил, но, по моим данным, этого не произойдет, даже если мы будем простаивать по всем объектам, а не по одному, как это происходит сейчас.

– Так в чем дело? – тороплю отца.

Он останавливается аккурат напротив моего стола и швыряет передо мной с десяток фотографий. На всех них мы с Кирой. Понятия не имею, кто их делал, зачем и почему до сегодняшнего дня они не всплыли, но я удивляюсь. Несколько месяцев назад на этом можно было неплохо сыграть, раздуть целый скандал, а сейчас… ничего не осталось. Пламя превратилось в жаркие угли, которые, надо заметить, еще тлеют. Думал, что давно нет, а увидел ее сегодня и понял, что не забыл. Реагирую на нее так же остро.

– Что это? – спрашиваю почти спокойно.

Почти, потому что при виде фотографий внутри что-то неприятно екает. Дергает, не позволяя свободно дышать, словно сковывает.

– Ты еще и спрашиваешь? – восклицает. – Ты хоть представляешь, чем нам это обернется?

– Между нами давно ничего нет, – отсекаю. – Мы два месяца не виделись и не общались. Не вижу проблемы.

– Не видишь проблемы? – отец переходит не на крик, нет, он слегка голос повышает, но сам оттенок какой-то будто замогильный… глухой, сиплый. – Ты, мать твою, совсем охуел?

Вдобавок к словам он с силой впечатывает ладонь в столешницу. На этом я встаю со своего стула и возвышаюсь над отцом, имея зрительное и физическое преимущество. Хочу, чтобы отец вспомнил, что я не тот сын, с которым он может себе позволить так разговаривать. Судя по крепко сжатым челюстям, это срабатывает. По крайней мере, дальше отец говорит уже тише, только вот что он говорит:

– Я не буду спрашивать, зачем ты вообще к ней полез. Я спрошу – как так вышло, что она ждет от тебя ребенка?

Вот теперь я понимаю злость отца и его состояние. Еще не знаю, что чувствую после его вопроса. Смятение, растерянность, непонимание. Мы ведь… предохранялись. Вспоминаю тот единственный раз в душе, но после она при мне выпила таблетку, разве что…

Делаю глубокий вдох и выдыхаю, восстанавливаю дыхание и сердечный ритм, который разогнался еще после фотографий. Беременность. Какая, к черту, беременность, и откуда отцу об этом известно?