Остановиться, оглянуться.. - Страница 1

1. Письмона родину

Дорогая Маша!

(...)

Приключившееся намедни небольшое землетрясение, едва ощутимое в нашем богоспасаемом лагере, обрушило разом целый пласт породы на западном склоне. Обнажилось практически вся cкульптурная группа. Склон и так обваливался понемногу, но это породило настоящий театральный эффект, с которым редко приходится сталкиваться в пыльной работе археолога.

В результате я выиграл бутылку - и не какой-нибудь водки, а настоящего французского "Наполеона" у нашего Игоря Ивановича. Как начальник экспедиции, он благородно признал свое поражение.

О чем было пари? Что в недрах горы cкрывается именно скульптурная группа, что это не случайный эффект, вроде "лица на Марсе". Пока кусок горы не обвалился, это было совсем не очевидно, ведь до недавнего времени все было скрыто в толще породы.

Конец рутине!

Наклевывается что-то грандиозное...

Скульптурная группа изображает торжественную процессию. Похоже, шествие жрецов к храму. Высота фигур - воображаешь - метров пятьдесят. Какими надо было располагать средствами, чтобы все это сделать? А зачем было прятать это в недрах горы? От кого? Каким образом? От подобных вопросов просто голова идет кругом.

(...)

Утешаюсь мечтами, что ты как-нибудь да приедешь. Мне съездить домой в ближайшее время не представляется никакой возможности.

С любовью,

Твой К.

2. Страна

... грунтовых дорог, испуганных деревень, джунглей на востоке, снеговых вершин на западе, с одним городом, на две трети состоящим из трущоб, на севере и двумя на юге (а вся земля между этими полюсами небезопасна - здесь уже много лет тянется омерзительная, калечащая души и тела партизанская война, и кто его знает, умеет ли пользоваться автоматом вот этот смуглый ребенок со вздутым пузом, глядящий на тебя тусклыми, черными, как погасшие угольки, глазами), но все же это та страна, где можно работать, отрабатывая чудом выбитый грант на раскопки, зарабатывая деньги, выискивать в земле керамические черепки, каменные ножи, человеческие кости, это та страна, где вдруг начинает, сначала робко, потом сильнее, манить надежда на мировую славу, а как она манит, эта слава, по мере того, как из под каменных напластований, не без участия судьбы (откуда иначе взялось бы так вовремя маленькое землятресение?) высвобождаются загадочные лица, плечи, руки - почему, ну почему здесь, в этой дыре, кто-то когда-то скрыл в толще камня гигантские скульптуры... Какая, кому от них была польза?

Страна, где приходится подозревать всех - в немногочисленных белых предполагать воров научных, которые могут украсть твое открытие (расплескать, выплеснуть на первые страницы газет, забыв упомянуть славянские имена), среди смуглокожих жителей предгорий угадывать воров обычных, или (хуже) агентов партизан, чьи руководители в любой момент могут поставить на каком-нибудь своем совещании вопрос о жизни и смерти участников что-то там ковыряющей экспедиции, от которой тоже нет никакой пользы ни мировой, ни локальной революции...

Да и вообще жизнь человеческая в этих краях стоит ровно столько, сколько за нее согласны заплатить в виде выкупа.

3. Испорченный праздник

Игорь Иванович открыл шампанское. Это было "Советское Шампанское", пару бутылок которого он берег несколько месяцев, в глубине души надеясь таким образом привлечь удачу. Успех, победа - вот они, кажется, только руку протяни, хотя, чтобы закрепить их, потребуется еще немало труда и везения. Но праздник устроить следовало, ритуал надо было соблюсти.

На чем держатся империи - на церемониалах, говорили мудрые китайцы. Игорь Иванович верил, что империю, где он родился и вырос, удастся возродить. Нынешнее ее состояние больше, чем былая сила, пробуждало в нем ощущение личной причастности, доходящее до тайного трепета, до дрожи, чувство ответственности за каждый свой жест или слово. Дивиденды, которые можно извлечь для себя лично из открытия такого масштаба - хорошо, но репутация бывшей великой страны тоже была ему небезразлична.

Базовый лагерь нельзя было оставлять надолго (аборигены воруют), но начальник экспедиции принял решение в пользу ритула - пусть самого короткого. Криво припаркованный, видавший виды экспедиционный вездеход ждал у края дороги. Здесь был съезд на небольшую площадку над круто обрывающимся вниз склоном. С нее открывался роскошный вид на лезущие все выше и выше, как в обратной перспективе, горные цепи. И разумеется, на освобожденные землятресением из векового плена гигантские скульптуры на другой стороне ущелья.

Члены экспедиции с бокалами (как и шампанское - ритуальный запас), расселись на камнях лицом к краю пропасти. Стояли только сам Игорь Иванович да - напротив, у вездехода, шофер Толик с крышкой от термоса. От шампанского он наотрез отказался, в алюминиевом стаканчике была водка.

- Давайте выпьем за...

Тост прервал неожиданно громкий звук вертолетного мотора. Машина вывернулась из-за поворота ущелья, наискось пронеслась недалеко от застывших в каком-то подобии ритуального танца скульптур, поднялась выше, и, описав полукруг над участниками праздника, скрылась за желтоватыми скальными отрогами. Толик уже проглотил свою водку и, раскрыв рот, смотрел "вертушке" вслед. Остальные растерянно крутили в руках бокалы.

-- "Команч", американская машина, - Игорь Иванович одним глотком выпил шампанское и со злостью швырнул ценный бокал об камни.

4. Одинокий наблюдатель.

К. расположился в небольшой впадине под нависающей скалой - так ему казалось безопаснее. Во рту еще чувствовался слабый дрожжевой привкус советского шампанского. Воздух на такой высоте был прохладен, к вечеру потянуло ледяным ветерком, но гораздо неприятнее было чувствовать себя открытым всем ветрам в ином, переносном смысле. Слишком много красоты и простора - надо или приходить в состояние экстаза, или отворачиваться, а поскольку ни то ни другое не сочеталось с поставленной перед ним задачей, К. чувствовал себя в постоянном напряжении. Так вот и развивается агорафобия.

В детстве он воображал, как будет жить один в очень сложно устроенных домах из упаковочных ящиков на краю пустыни. В Москве он жил с родителями в тесной двухкомнатной квартирке. Там было слишком много вещей, тесно, душно, он не знал, нравится это ему или нет. Иногда отчаянно хотелось вырваться на простор, повидать неведомые страны, иногда - всегда быть дома рядом с мамой и чтобы она не старела. Об отце он думал редко. Помнились главным образом унижения (отпечаток офицерского ремня на пятой точке, как раз перед школьным походом в бассейн).

Жениться - что из этого может получиться? Что бы он ни писал из южноамериканской глуши своей Маше, в действительности еще есть время подумать. Много времени. Без денег все равно никакой женитьбы не будет. Экспедиция позволит кое-что привезти на жизнь, не больше - если только нынешнее открытие не принесет мировой славы... А в этом случае все опять-таки будет выглядеть по другому.

Сейчас, в минуту сомнений, он не испытывал особой вины перед Машей. Разве что - за то, что прибавил в конце письма "с любовью". В нынешнем состоянии это звучало фальшиво.

Стоит ли бояться обыкновенного пространства? По сравнению с теми пространствами-временами, в том числе метафизическими, где пролегает наша жизнь, в нем не так много опасностей. А так легко себя загнать в тоннель, из которого нет выхода, и всю жизнь идти по нему к неизбежному концу.