Особое задание (СИ) - Страница 8

— Ну и чего ты орал, дурак? — злобно выкрикнул Ферапонт, спешивший ко мне. — Надо сразу стрелять, а не сопли жевать! — Подойдя ближе, старик посмотрел на лежащее тело, хмыкнул: — Жив, паскуда!

Охотник метко ударил прикладом в голову поверженного. Раздался противный хруст, а Ферапонт, обтерев испачканное оружие, деловито обшарил карманы убитого. Вытащив кисет с табаком, какую-то мелочь, сунул трофеи себе в карман. Взяв обрез, покачал головой, а потом кинул его куда-то в лес.

— Чего туски вылупил? — спросил он меня. — Бери за ноги, с дороги стащи. Ночью зверь какой будет, ему тоже есть надо.

Я стащил труп с дороги, а Ферапонт начал припорашивать кровь снегом.

— Бандиты это, — пояснил старик в ответ на мой не высказанный вопрос. — Ни за красных они, ни за белых, шелупонь. Тута дорога торная идет, кажый день то один, то два человека проходят, а то и сани, поживиться есть чем. Трое их всего было.

Наверное, Ферапонт сегодня меня спас, и следовало его поблагодарить. И грамотой наградить за уничтожение особо опасных преступников, представляющих угрозу мирному населению. Не грамоту даже, а медаль! Но почему же мне захотелось его пристрелить?

Охотник довел меня до Исакогорки, «сдал» телеграфисту Тихону Пекарникову и ушел. Сам он в этой деревне иногда бывает, приносит на продажу или на обмен дичину, шкуры, и его появление никого не удивит. А то, что привел сюда незнакомого парня, тоже бывает. Допустим — кум попросил свояка довести, дядька золовки или что-то такое. Вот если бы я явился в одиночку, вопросов было бы больше. Полушубок, изрядно загвазданный и пропахший домом костра, тоже удивление не вызовет — здесь половина так ходит.

Тихон жил один в огромном доме. Раньше здесь обитали родители, но мать умерла после гибели отца. Свою семью парень не завел, так для нашего дела это и хорошо.

Старые поморские дома меня приводили в восхищение. Ну-ко ты, не халупа, вросшая в землю, а едва ли не двухэтажный дом, с огромной поветью, на которую может заехать лошадь с санями. Я такие видел только в этнографических музеях, а здесь это обычные жилые дома.

У Тихона я позволил себе пару дней отдохнуть. Время, установленное для меня начальством, позволяло, даже кое-какой запас есть, так что можно поспать, помыться в бане. После четырех дней в лесу я выглядел как настоящее чучело: небритый, с мордой обветренной и обожженной морозом и солнцем. На промысловика походил мало, а вот на красного партизана — вполне.

А можно еще поговорить с толковым человеком, узнать новости. И вообще, хотя бы порасспросить об Архангельске, о его улицах, достопримечательностях и все такое прочее. Разумеется, еще в Москве я постарался посмотреть планы города, кое-что помню, но доверять старым схемам всегда чревато. Домов могло уже и не быть, улицы переименовывались. Плохо еще, что Архангельск располагается вдоль Северной Двины и ее притоков, а их несколько, тут черт ногу сломит, вторую вывернет. Опять-таки пожалел об отсутствии навигатора и о том, что до сих пор не запустили хоть какой-нибудь, хоть завалявшийся спутник, и нет возможности подключиться к Интернету. Поговорив с Пекарниковым, снова пришел к выводу, что если хочешь хорошо узнать город, лучше узнавай его сам, собственными ногами. Надежнее.

От Тихона узнал кое-что о захвате города интервентами и белыми. С его слов, все обстояло еще хуже, чем считали в Центре. Не было героической обороны Мудьюга храбрыми матросами, потому что их батареи мгновенно подавила корабельная артиллерия англичан с крейсеров «Аттентив», «Кокрен» и «Адмирал Ооб»; минные поля обезврежены тральщиками; ледоколы «Микула» и «Селянин», затопленные по телефонному приказу (уж не Кедрова ли?), затонули не на фарватере, уже подняты и запущены в строй, ломают лед в устье Двины. И отряд правых эсеров и местных крестьян во главе с Чаплиным насчитывал всего триста человек, а красноармейцев почти пять тысяч, но, когда на сторону врага перешли командиры отрядов (сплошь бывшие офицеры), оборона прекратилась сама собой.

Не знаю, заинтересует ли Центр такая информация, а если и заинтересует, то не сейчас, но зарубочку в памяти я сделал. Архангельск-то мы освободим, а разбираться, кто виноват в сдаче города, еще придется.

Покамест интереснее были другие новости. Например, пока я болтался по лесам, генерал-губернатором Северной области стал генерал Миллер, прибывший сюда аж из Италии.

О том, что правительство в Архангельске возглавит Миллер, в Москве стало известно через неделю после того, как генералу поступило предложение. А то, что он был в Италии, ну и что? Там тоже есть добрые люди, неравнодушные к Советской России. Что можно было узнать о Миллере, мы узнали. Выпускник кавалерийского училища и академии Генерального штаба, много лет провел за границей, являясь военным агентом в Бельгии, Голландии и Италии. Стало быть, имеет хорошие связи за границей. Был дружен ни с кем иным, а с самим императором Николаем Александровичем, который вручил Миллеру погоны корнета! Стало быть, он монархист, но не оголтелый, а умеренный. Дружбой с императором никогда не бравировал, в использовании связей для карьеры замечен не был, напротив, считался хорошим администратором и штабистом, пользовался уважением, не зря же после возвращения из-за границы был начальником штаба Московского военного округа. Во время Мировой войны стал генерал-лейтенантом, возглавлял штабы, но в 1917 году командовал корпусом на Румынском фронте и даже ожидал перевода на более высокую должность. Стало быть, хороший военачальник! Поборник строгой воинской дисциплины, в апреле девятьсот семнадцатого года Миллер попытался запретить красные банты на шинелях и убрать красный флаг во время движения в строю, за что был избит солдатами. Более того, генерала с разбитой в кровь головой без оружия и без погон пинками и бранью гоняли по всему городу, а потом посадили под арест, где он просидел четверо суток. Потом Миллера конвоировали в Петроград, но комиссия, назначенная Временным правительством, не нашла в его действиях преступления. Однако отправлять битого генерала обратно на фронт смысла не было, и Миллера отправили в Италию как представителя русской Ставки. Жаль, что такой талантливый генерал станет воевать не на нашей стороне, а на стороне белых!

Что же, с появлением генерала Миллера следовало ожидать более решительных действий со стороны белого правительства Севера, укрепления дисциплины. Опять-таки — если раньше белое воинство ходило едва ли не с красными бантами, в атаки ходили под красным флагом, то теперь вводились погоны и возвращалось обращение к офицерам с отдачей воинской чести, и по чинам.

От Исакогорки меня доставили в Архангельск без приключений. Если кого-то интересует — на санях. Телеграфист одолжил у соседа лошадь и розвальни. Доехали с ветерком. Полушубок, впитавший в себя дым костра, слегка проветрился, но небритая и обветренная морда наводила на размышления — кто такой? К счастью, розвальни не вызвали подозрений, и нас не остановил ни белогвардейский патруль, ни «союзники». Меня доставили не на саму явочную квартиру, а рядом. Из «конспирации» я адрес говорить не стал, но, судя по всему, мой провожатый прекрасно его знал. А как не знать, если на весь город большевиков человек пятнадцать? Это, разумеется, плохо.

Задача первая. Устроиться на работу. У меня в «загашнике» кое-что есть (Москва снабдила золотыми червонцами), но надолго их не хватит. Возможно, ревком и сумеет меня прокормить (не факт, у самих плохо), но молодой и здоровый парень, ошивающийся без дела, вызовет подозрение. Вопрос — куда податься?

В Архангельске с работой совсем худо. Город экономически «замкнутый» на Петроград или Вологду, а через нее на Ярославль и Москву, теперь отрезан от рынков сбыта и от поставщиков товаров. Основа промышленности — лесозаводы и лесопилки простаивали, потому что продукцию сбывать некуда, денег на зарплату рабочих тоже нет, да и рубщики леса — те же крестьяне, служили в армии либо у красных, либо у белых. Изрядно поредевшие артели лесорубов едва могли покрывать потребность Архангельска в дровах. На судоремонтных заводах жизнь еле теплилась, потому что значительную часть кораблей большевики увели в Котлас и Устюг, а часть судов погибла в боях. То же самое с железнодорожными мастерскими, в которых раньше обслуживалось десятки паровозов, а теперь, хорошо, если один. Северное правительство и хотело бы уволить лишних работников, но не могло, потому что иначе вспыхнет восстание.