Особое задание. Повесть о разведчиках - Страница 7

Подречный замахал на него руками, но было уже поздно, — подполковник заметил Дубягу. Он сидел осунувшийся, с запавшими висками.

— Здравствуйте, товарищ подполковник, — и смутившись оттого, что видит своего начальника в таком необычном, беспомощном состоянии, Дубяга растерянно произнес — А вы хорошо выглядите, товарищ подполковник… хорошо…

Подполковник поздоровался с Дубягой, медленно улёгся на спину, скрылись под одеялом его широкие плечи. Дубяга, наклонившись над койкой, тихо выпалил:

— Товарищ подполковник, задержан диверсант.

Подполковник повернул к Дубяге лицо:

— Один? — спросил он.

— Пока один, товарищ подполковник, розыск второго упорно продолжается.

— Кто задержал?

— Патрули, товарищ подполковник, возле деревни Вырино, в трёх километрах от артиллерийского склада… — торопливо сообщал Дубяга. — Я допросил его, немец сознался на первичном допросе, подтвердил задание…

— Кто распорядился задержать его, спрашиваю?

— Я, товарищ подполковник!..

Подполковник молчал. Глядя перед собой, мимо Дубяги, глухо заговорил:

— Вот что, отправляйтесь к коменданту штаба, сдайте ему оружие, доложите: накладываю на вас взыскание — трое суток ареста.

Незаметно подошла молоденькая веснущатая сестра и стала рядом, не решаясь прервать подполковника.

— Ведь допросить надо, — растерянно проговорил Дубяга, еще не уяснив, что всё сказанное подполковником относится действительно к нему.

— Найдётся, кому допросить и без вас. — Повернув на подушке лицо к Дубяге, подполковник резко спросил: — Почему являетесь небритым?

Дубяга вспыхнул, на лбу, на щёках проступила краска.

— Выполняйте!

Дубяга надел фуражку, отдал честь и круто повернулся на каблуках; он шёл к выходу мимо коек с ранеными, накинутый на плечи белый халат разлетался за ним. Не успел выйти Дубяга, как в палатку вошёл младший лейтенант Белоухов с папкой в руке. «Что там дежурная сестра смотрит! Идут и идут!» — заворчал Подречный. Белоухов ежедневно приезжал к подполковнику, привозил почту, если за сутки были приняты по рации донесения, докладывал о них. Вот и сей час он протянул листок с донесением, но Ярунину трудно было читать; он долго вертел перед глазами листок, потом вернул Белоухову, сказав:

— Прочти.

Из штаба партизанского движения передали: в Ржеве брошены гранаты в помещение тайной полиции.

По мере того, как читал Белоухов, лицо Ярунина смягчалось: партизаны в Ржеве начинают действовать активнее.

— Так, — сказал задумчиво подполковник, — ну, а что за почта сегодня?

Белоухов открыл папку, сидя на табурете у изголовья подполковника, тихо читал. Довганюк докладывал, что допрос задержанного шофёра никаких результатов не дал, за недоказанностью преступления шофёра пришлось из-под стражи освободить; продолжают наблюдение за ним. Ярунин положил поверх одеяла большие руки с побелевшими ногтями, задумался нахмурившись. Белоухов впервые заметил, что у подполковника густая седина на висках, и вся голова в иголках проседи. Он записал под диктовку подполковника распоряжение об усилении розыска немецкого диверсанта, спущенного на парашюте: диверсант не мог уйти далеко, скорее он осядет где-либо, притаится на время, будет бездействовать, выжидая удобного случая, и это надо учесть разведчикам.

Конечно, Дубя га был бы нужен сейчас для розыска, и всё же его пришлось отстранить. Он бывает горяч, опрометчив в своих решениях и сегодня совершил грубый промах, задержав одного диверсанта, в то время как второй не был еще обнаружен; надо было итти по следу диверсанта, не выдавая себя, чтобы не дать понять второму, что за ними следят, иначе тот скроется на время, заметёт следы.

— Можешь итти, — отпустил подполковник Белоухова. Недомогание проходило, и лёжа он чувствовал себя лучше.

Младший лейтенант стоял возле койки Ярунина, зажав папку подмышкой, беспокойно одёргивая полы гимнастёрки.

— Разрешите обратиться, товарищ подполковник!

Ярунин чуть заметно кивнул головой.

— Товарищ подполковник, переведите меня на другую работу!

— На другую?

— На оперативную…

Это было всё, что нашелся он сейчас сказать вместо заранее подготовленных слов, десятки раз повторенных про себя, таких ясных, убедительных. Но подполковник, видимо, понял, о чём просил младший лейтенант, он сказал:

— Погоди, Белоухов, каждому в свой час.

Это и опасался услышать Белоухов. Каждый хорош на своём месте: одним место в разведке, а другим — в штабе за рацией. Белоухов на секунду пригнул голову, как под ударом, скуластые щёки залило румянцем. Подполковник проговорил примиряюще:

— На всех хватит, Белоухов. Наша борьба не на жизнь, а на смерть, и впереди у нас ещё много серьёзных испытаний.

Когда младший лейтенант ушёл, Подречный поправил подушку под головой Ярунина, укрыл его одеялом.

— Ты чего? — спросил подполковник, — почему ты остался?

Подречный укоризненно покачал головой. Ярунин закрыл глаза, но он не спал, сквозь полуприкрытые веки ему было видно безбровое, обожжённое солнцем доброе лицо Подречного.

Дубяга лежал на постели поверх одеяла, головой к двери. Белоухов осторожно прикрыл за собою дверь, ступая на носках, сделал несколько шагов по комнате; предательски заскрипели половицы.

— Жора, — нерешительно позвал он — вот табачку принёс, у тебя-то, наверное, курево кончилось.

Дубяга молчал. Белоухов положил пачку табака на край стола поближе к постели, потоптался на месте, заговорил громче:

— Брось, Жорка, нельзя впадать в такое настроение.

Дубяга приподнялся на локте.

— Уйди, — каким-то чужим голосом сказал он.

Белоухов пошёл было к двери, но раздумал, зачерпнул висевшим на стене черпаком воду из ведра, напился и сел на стул в дальнем углу комнаты.

— Поговорить с тобой всё собираюсь, — начал он немного спустя. — Ты вот сейчас, конечно, не очень расположен слушать. Всё же посоветоваться хотел с тобой… — Он сдвинул пилотку на затылок, провёл рукой по жёстким волосам. Дубяга молчал. — Понимаешь, — продолжал Белоухов, — пытался я обратиться к подполковнику. Тяготит меня моя работа… Особенно теперь, когда так тяжело на юге. Слышу наших разведчиков из тыла и каждый раз жду, что кто-нибудь из них спросит меня: ну как ты там поживаешь в тёпленьком своем местечке?.. — он замолчал, уставившись на носки своих сапог. — Потом, вот ещё что… Здесь на хуторе живёт одна женщина… Тоня…

— О чём ты мелешь? — перебил его Дубяга.

Белоухов поднял лицо. Дубяга лежал в прежней позе, заложив руки за голову, был виден только его затылок.

— Я действительно пойду, — сказал Белоухов, поднявшись. Ему досадно стало, что он затеял этот ненужный разговор, пооткровенничал.

Хлопнула дверь за Белоуховым. Дубяга лежал без мыслей, с пустой, пылающей головой; его мутило от злости за казавшуюся несправедливость совершённого с ним. Упустил диверсантов, это верно, — катастрофически не повезло с погодой, но зато оперативно провёл прочёску местности, организовал засады, контрольные посты, и результат ведь налицо — одного диверсанта задержали.

Вошёл Бутин. Этот принёс котелок с какой-то горячей едой, тарелку; долго возился у стола, звякнул пару раз ложкой и на цыпочках вышел, как из комнаты тяжело больного.

«Видишь, братец, дослужился», — мысленно произнёс Дубяга.

Изредка ему хотелось кликнуть в окно бойца и послать его узнать, задержали ли второго диверсанта, Интересно, что показал на подробном допросе задержанный первым фашист».

На вторые сутки пребывания в одиночестве мысли о диверсантах уже неотвязно томили его. Опять пришёл Бутин с едой. Дубяга по-прежнему лежал мрачный, измучившийся. Бутин исподлобья хмуро глядел на любимого командира, страдая о г сочувствия к нему. Не решаясь обратиться к Дубяге, он сосредоточенно шарил по карманам, пока, наконец, тот не спросил его:

— Тебе что?

— Вот, товарищ капитан, — проговорил Бутин, извлекая из кармана гимнастёрки небольшой треугольник, — письмо пришло Хасымкули из дома.