Особое задание - Страница 35

– Если вы мне расскажете в общих чертах, то я приму решение.

– Дело в том, что позавчера был задержан руководитель профсоюзной организации судовых механиков товарищ Неклюдов. Он не большевик, левый эсер, но в его профсоюз входит около ста человек. Ни один из них не желает, чтобы наши суда угнали в Англию, но реально можно рассчитывать лишь человек на пять. Это пока. Если положение белых и интервентов ухудшится, желающих помогать станет гораздо больше.

Дальше можно не продолжать. Умелый механик сумеет устроить небольшую «аварию» на вверенном ему судне, чтобы потом её быстренько устранить. А если за дело возьмется кто-нибудь вроде меня, то фантазии хватит лишь на взрыв парового котла. И что потом с таким кораблем делать? Пустить на металлолом? Нет, кораблики в Белом море нам нужны в целости и сохранности.

– Неклюдова задержала народная милиция за попытку организовать забастовку. Его вначале хотели передать нашей контрразведке, но англичане требуют, чтобы передали им. Наше правительство для порядка поломается, но отдаст. Как нам стало известно, послезавтра. А если отдадут англичанам… Ну, вы поняли.

Еще бы не понять. В контрразведке товарищ Неклюдов расскажет не только о тех, кто готов действовать прямо сейчас, но и о тех, кто собирается это сделать.

– У меня нет под рукой людей, имеющих фронтовой опыт. Единственный, кто что-то умеет – Серафим Корсаков, комендор с «Императрицы Марии». Выстрелить он сумеет из всего, что с дырой, а вот планировать операцию, увы. И остальные товарищи тоже.

Михаил Артемович покачал головой. А я… А я поступил абсолютно непрофессионально.

– Для начала мне нужен план полицейского участка.

Так, высокий забор, караульная будка на воротах, двухэтажное здание. Внутри человек восемь-десять, живут на казарменном положении, на втором этаже. Допустим, мы захватываем караулку, бежим. Нет, постреляют сверху, как курей. Эх, нам бы гранатомет. А если его нет, надо что-то придумать!

Вот тут-то и пригодился Корсаков. Когда мы собрались, чтобы обсудить план нападения на участок и необходимость ошеломить полицейских, Серафим задумался.

– Есть одна идея, только выстрел будет всего один.

– А нам больше и не потребуется, если всё пройдет как задумано.

– Тут же в Соломбале старейшая в России верфь, сотни кораблей военных построено, сам видел, что у нас пушки старинные на улицах стоят. А около Судоремонтного завода стоят две шестифунтовые пушки-карронады калибром три с половиной дюйма, длина всего метр, вес пудов десять. Их на бриги ставили в начале девятнадцатого века. Установим одну из них в розвальни на ложе, чтоб стреляла назад, я за ночь всё подготовлю. Прикроем сани мешковиной. Я, как подъедем, сразу поставлю напротив участка, нырну под мешковину, наведу пушку по высоте, потом останется только папиросу приложить к затравочному отверстию. Зарядим чугунным ядром, а поверх – картечью или гвозди, знатно жахнет, даже если сани развалятся, там её и бросим.

Кого на Соломбале можно удивить крестьянскими розвальнями? И дрова требуется перевозить, и мебель, да мало ли что. Зимой в Архангельск съезжаются крестьяне не только с уезда, но с Холмогор, с Шенкурска, а бывает и с Колы. С хлебом в губернии всегда плохо, а так какую-никакую копеечку заработаешь. Странно только, что поперек саней установлена какая-то штука, наподобие треноги, только гораздо массивней, да ещё и укрыта мешковиной.

Розвальни остановились неподалеку от бывшего полицейского участка, недавно ставшего штабом народной милиции Соломбальского округа города Архангельска. Дежурный милиционер, младший унтер-офицер Уланов, благополучно проспавший всю ночь в караулке – будке на воротах, выглянул в окошко, выматерился, но убрал морду обратно. Ну розвальни, так и нехай с ними. Немного позавидовал напарникам, дрыхнувшим наверху в тепле, и даже арестанту, спавшему в камере. А ему пришлось всю ночь кутаться в старый тулуп. Просыпался от холода раза три, ругал начальника, что перевел их на казарменное положение, а про обогрев караулки не подумал, англичан, но вслух выражать своё недовольство не рискнул. Рискни – мигом окажешься в окопах, а в окопы Уланову не хотелось. Здесь, в народной милиции, жалованье положено такое же, что и солдату, а паёк хотя и приходится теперь выкупать за свои кровные, но только за полцены, потому что вторую часть оплачивает Правительство. Ему как унтеру полагается даже не сто рублей, а сто двадцать пять.

Потом мысли перешли на розвальни и на лошадь. Может, англичане приехали? Нет, для них слишком рано. И забирать арестанта они явятся на автомобиле, а уж никак не на крестьянских санях.

Пока Уланов размышлял, к караулке подошло четыре человека, по виду – типичные работяги-мастеровые или рабочие.

Вполне возможно, что унтер размышлял о высоких материях, о спасении Земли от глобального потепления, о тайнах исчезнувших цивилизаций. Я даже и фамилию-то его не знал и звания. Пожалуй, сейчас бы я и себя не узнал – уродливая рожа с синяками, окладистая рыжая борода. А что, зря что ли Вовка Аксенов вместе с сослуживцами брал уроки у театрального гримера, учившего нас, как использовать подручный материал – кусок угля и отрезок от лисьей шубы?

– Эй, служивый! – постучал я в дверь караулки. – Ты почему не в армии?

Окошечко открылось, и в нем показалась перекошенная усатая морда.

– Ты чё, паря, в холодной давно не сидел? – поинтересовался хозяин морды.

– Есть свободная? – нахально осведомился я. – А чё ты сам-то в тепле не спишь? Или яйца любишь морозить? Я под Шенкурском за тебя кровь проливал, крыса тыловая!

Вот такого хамства милиционер не стерпел. Позабыв, что ему категорически запрещено открывать внешнюю дверь караулки, а если что-то случается, то он должен немедленно засвистеть в свисток, привлекая внимание старшего по команде, открыл дверь так, что я едва успел посторониться, и с криком: «Да я тебя сукина сына в тюрьме сгною!» выскочил наружу.

Милиционер – а он и на самом деле носил погоны с двумя лычками, споткнулся о выставленную ногу, получил рукояткой браунинга по затылку и притих. Живым его оставлять нельзя, но и шуметь не следует, пусть полежит. А нет, надо унтера из шинелки вытряхнуть. Выбрав взглядом того из парней, что подходил по комплекции, кивнул, и тот быстренько превратился в народного милиционера. Жаль, усов нет у парня, но и так сойдет.

Я дунул в костяной свисток. Неприятно, что его касались чужие губы, но что поделать.

– Давай! – подтолкнул я парня в спину, и тот ринулся через внутренний двор к дверям полицейского участка, заблажив на ходу:

– Ваше высокоблагородие, красные в городе!

Про «красных в городе» его подучил я. И непонятно, и страшно. И то, что бежит чужой человек, пусть и в шинели с погонами, дойдет не сразу.

Я увидел, как открывается дверь, и оттуда показался удивленный человек в кителе с офицерскими погонами. Пора!

– Серафим! – крикнул я.

Корсаков и на самом деле умел стрелять из всего, что имеет отверстие. Я очень переживал – не разорвался бы ствол, не опрокинуло бы отдачей сани, но Серафим заявил, что всё будет в лучшем виде, а сухопутчикам лучше советы специалистам не давать. Старенькая пушка бухнула так, что перепуганная лошадь заржала и едва не понесла, а забранное решеткой центральное окно полицейского участка влетело внутрь вместе с рамой, жалобно зазвенев осколками стекла, послышались стоны и крики. Но розвальни не развалились!

«Лжемилиционер» выстрелил в офицера. Тот ещё падал, когда мы ворвались внутрь здания.

– Камера там! – выкрикнул один из подпольщиков, побывавший некогда в полицейском участке.

– Вперёд! – приказал я парню, а пока тот бежал к закрытой на задвижку двери, взял на мушку лестницу со второго этажа.

Выстрел. Второй.

Сверху уже никто не пытается спуститься, зато начали стрелять.

– Вот Неклюдов!

Я схватил перепуганного профсоюзного лидера за рукав и потащил его к двери.

Выбежав, толкнул эсера в дровни, из которых комендор уже выбросил историческую реликвию. Молодец Корсаков! И лошадь сумел удержать. Дровни понеслись по улице, увозя прочь Неклюдова. Теперь его куда-нибудь спрячут или вообще вывезут из Архангельска.