Основное богословие. Учебное пособие - Страница 8

Но в человеке есть свобода воли; как творческая способность, она позволяет человеку начинать новый причинно-следственный ряд, не происходящий из прежних условий и обстоятельств, дает возможность мыслить и действовать так или иначе, поэтому человек является свободным устроителем реальности, он не есть просто передаточный механизм между первоначальной причиной и конечным результатом. Свобода является условием реализации объективного добра в жизни человека. Человек сам определяет свое участие в мировом процессе, причем делает это в соответствии с идеей достойного или недостойного, добра или зла, по идее, которая сама становится определяющим основанием или мотивом человеческой деятельности. Но из чего же человеку определить содержание добра?

Из окружающей природы нельзя, т. к. эмпирическая действительность обнаруживает безразличие к нравственности, в ней все детерминировано, т. е. необходимо и не предполагает ни нормального, ни ненормального, ни доброго, ни злого. Нельзя также «вывести идеалы добра с признанием добра, с признанием их объективной ценности из изменчивой человеческой природы, из субъективного сознания»[56]. Единственным прочным основанием определения добра может быть бытие объективное, при этом только «идея Абсолютной разумно-свободной личности не как ошибочное порождение теоретического разума или идеал разума практического, а как объективное бытие, трансцендентно-имманентное в отношении к миру, является необходимым принципом в нравственной жизни человека, – условием всестороннего развития его личности, и потому только это понятие имеет действительную этическую ценность»[57].

Итак, только религиозная нравственность, признание объективных начал бытия дает необходимое удовлетворение аналитическому, требовательному, взыскательному уму. При этом религиозное основание нравственности заключается «не только в чувстве нашей зависимости от превосходящей нас силы, а в радостном ощущении, что эта сила не бессмысленный рок, а совершенное добро… добро вечно-сущее, безусловно и всецело осуществленное»[58].

Религиозная вера всегда означала веру в реальность абсолютно ценного, «признавала начало, в котором слиты воедино реальная сила бытия и идеальная правда духа. Религиозное умонастроение сводится к признанию сверхъестественного значения высших ценностей, и в этом отношении противопоставляется нерелигиозному миросозерцанию, для которого характерно признание относительности идеала и смысла человеческой жизни»[59].

В заключение хотелось бы отметить следующее. Нравственность – это та практическая деятельность человека, которая способна привести его к достижению цели и смысла своего бытия, к обретению того, что и будет благом для человека. И нормы поведения человека напрямую зависят от того, в чем он определяет свое назначение. Если понимать религию как действительное и живое общение с Богом, не сводимое лишь к особому психологическому переживанию человека, «когда он способен постигать божественное как внутренний принцип своей жизни, делающий его сыновно-свободным»[60], если предполагать живое и деятельное участие Самого Бога, которое, прежде всего, обнаруживается в даровании Богом человеку Своей благодати, силы и энергии бытия, а точнее, и самого бытия в собственном смысле этого слова, – то нравственность как реализация человеком своего подлинного призвания только тогда и становится возможной. Вера в Бога, в реальность Его бытия, есть не только теоретическое утверждение объективности нравственных норм, но – как действительное общение с Ним, – есть основание возможности осуществления утвержденных идеалов нравственности. Для христианина жизнь в Боге означает присутствие Его благодати, Его божественной энергии, к которой приобщаясь, человек становится способным побеждать в себе зло и укореняться в добре. Этот процесс в христианской аскетике принято называть обожением, в философских же категориях он может быть определен как становление условного Абсолютным, обретение подлинной свободы и неизменности в истине и добре, как устремленность и приобщенность к бесконечной мере божественного совершенства.

Без сомнения, эстетические обнаружения человеческой природы играют важную роль в жизни человека. «Высшие чувства», которые свойственны только человеку, лежат в основе величайших проявлений творческой деятельности его духа. Это прежде всего религиозное, нравственное и эстетическое чувства, которые являются исключительно принадлежностью человека и отличают его от всего животного мира. «И весьма важное значение в духовной жизни человека имеет чувство эстетическое, под именем которого разумеется особый класс душевных волнений, с резко выдающимся характером приятности, удовольствия, – чувствований, возбуждаемых в человеке так называемой красотой – в природе, в жизни отдельного человека, в искусстве, или прекрасным в широком смысле этого слова»[61]. Эстетические требования присущи человеческому духу на всех ступенях его проявления: «…искусство живет в сердце каждого человеческого существа. Искусство, – говорит Достоевский, – есть такая же потребность для человека, как есть и пить. Потребность красоты и творчества, воплощающего его, неразлучно с человеком, и без нее человек, может быть, не захотел бы и жить на свете»[62]. Поэтому вопросы о сущности и цели искусства как такового в силу его громадного значения в духовной жизни отдельной личности и общества в целом не могут не интересовать всякого культурного и мыслящего человека.

Для нас, в рамках определения цели, значения и сущности религии, в попытках утверждения религиозного мировоззрения, вопросы эстетики, как ни странно, имеют важное значение. Дело в том, что во второй половине XVIII – начале XIX вв. в Западной Европе, преимущественно в Германии, возникает так называемый романтизм – как реакция на плоское рационалистическое восприятие реальности, которое утвердилось в западноевропейской цивилизации в эпоху Просвещения. Действительно, на началах одного лишь рассудка составить полноценную картину мира оказывается невозможным, поскольку разум не исчерпывает всей реальности. Незадействованными в практической жизни в рационализме остаются не менее важные стороны душевной жизни человека, а именно воля и – прежде всего – чувства. Просвещенство с его верой во всесилие человеческого разума, идолопоклонством перед естественными науками и утилитаризмом в области практической деятельности не могло удовлетворить жизненных потребностей человеческого существа. Именно романтики[63] указали на необходимость участия в развитии человека всех сторон душевной деятельности. Не просто рассудок и этика общей пользы, а все начала, в том числе и художественный вкус, и эстетические суждения, должны определять практическую жизнь человека. Но при этом в романтизме сохраняется утвержденное просвещенством отрицание начал религиозной жизни, религиозного мировоззрения, потому что истоки романтизма также следует полагать в гуманистических началах эпохи Возрождения.

Как и философы эпохи Просвещения, романтики пытаются отыскать новые, в противовес религиозным, начала жизни. В рамках романтизма была осуществлена тенденциозная попытка заменить религию эстетикой. Так, Ф. Шиллер (1759–1805), один из корифеев романтизма, в своих трудах «Об эстетическом воспитании человека», «О нравственной пользе эстетических нравов» и др., проводит мысль о необходимости замены религиозного воспитания, а значит, утверждения нравственных норм, эстетическим. Будучи «теоретиком искусства, эстетиком, он ставил искусство на совершенно самостоятельную почву, всю жизнь свою не переставая заниматься разработкой и разъяснением своего художественно-эстетического исповедания веры»[64]. Придавая основополагающее значение эстетике, отводя ей первичную роль, «Шиллер прямо указал на идею нравственности как на такую, выражение которой мы можем встретить в прекрасных явлениях»[65]. По Шиллеру, именно эстетика должна нравственно воспитать человека, сформировать его нравственное стремление. Благодаря искусству человек должен научиться быть благороднее в своих желаниях и избегать возникновения желаний низменных. Для Шиллера эстетическое наслаждение обладает реальной жизненностью и «потому так полно и радостно, что в нем находят себя удовлетворенными и чувственность, и разум, вся душа, весь человек… Он полагал, что добро и истина в их идеальном совершенстве отождествляются с красотой»[66]. Преимуществом эстетического чувства является то, что бескорыстно и возвышенно, и потому может воспитывать в добре, «удерживать от безнравственных и эгоистических действий, нарушающих гармонию мирового бытия, и таким образом содействовать созиданию идеального общежития»[67].