Основатели (СИ) - Страница 4

Всё это мудрый Абигдор произнес столь благодушным и примирительным тоном, что почтенные маги не сразу сообразили, что проиграли спор, — а когда сообразили, донельзя разгневались.

— Стыдись, Абигдор бен Раван! — загремел Эшбаал Блэк, наступая на Абигдора. — В своей непомерной гордыне ты дерзнул оспаривать волю нашего Бога! То, что Он не наградил тебя сыном, было наказанием тебе за чрезмерную увлеченность греческими и римскими науками, языческими по своей сути. Ты же, не убоявшись гнева Господня, не принял смиренно волю Его, а вознамерился сделать из дочери своей мудреца, и уже доверяешь ей учить наших юношей в иешиве без нашего на то дозволения. Неслыханно, чтобы женщина учила мудрости!

— Истинно, истинно, — закивали почтенные маги.

— Но ведь была бессмертная Гипатия, дочь Теона Александрийского, последнего управителя Александрийской библиотеки, учившая мужчин и юношей, которые стекались к ней ради ее мудрости со всей Ойкумены, — попытался было возразить учитель Абигдор, но Блэк перебил его:

— Тебе ли, знатоку античной истории, не знать, что эта Гипатия, подобно блуднице, бесстыдно являлась среди мужчин и смела вмешиваться в дела правителей, своею дерзкой самоуверенностью вызвав смуту. Как бы и твоя затея с новометодным бейт-мидрашем, попирающим все наши вековые обычаи, не навлекла на нас гнев нашего Бога!

— Грех, грех на тебе, учитель Абигдор! — вторили Эшбаалу Блэку почтенные маги. Обступив отца Реувен, они гневно потрясали посохами. — Не хотим твоей языческой школы! Не потерпим, чтобы магглорожденные учились вместе детьми чистокровных магов и познавали наше сокровенное знание!

— Опомнись, неразумный раб пристрастия к своей дочери-старой деве, — своим святотатством навлечешь ты на нас новые казни египетские! — грозно заключил Блэк.

Учитель Абигдор невольно отступил. Злонравные старцы надвигались на него — казалось, еще миг, и они учинят над ним жестокую расправу. Оскорбленный до глубины души, учитель Абигдор выкрикнул запальчиво:

— А ты, непогрешимый судия Эшбаал бен Барзилай, ответствуй мне, — Реувен пыталась удержать отца, но тщетно — тот продолжал: — Ответствуй, чем тебя наградил Господь за твою праведность? — сквибом в твоем роду!

Эшбаал бен Барзилай переменился в лице.

— Неразумно продолжать этот пустой разговор, почтенные маги, — сухо произнес Блэк, на этот раз сделав вид, что не замечает не только Реувен, но и ее отца. — Община и без того уже пожертвовала частью своих богатств, преподнеся дары епископу в обмен на его бенефиции. Нам нет нужды облегчать свои кошели ради возмутительного по своей дерзости и смехотворного по своим выгодам предприятия Салазара Слизерина. Пусть почтенный учитель Абигдор (если он и вправду готов, вопреки здравому смыслу, во всем поддерживать свою незамужнюю дочь и пасынка-выкреста) сам отыскивает средства на поездку в этот их Аргайл, — последнее слово желчный старик произнес со всем презрением, на какое только был способен.

Почтенные маги повернулись и двинулись прочь, стуча посохами и гортанно переговариваясь вполголоса. Ими всё еще владело возмущение. Им не понравилось, что самонадеянный «юнец» Элазар посмел явиться к ним безо всякого раскаяния — да еще и отвлек их от торговли, интриг и привычного течения жизни картинами далекой дикой земли, где маги и немаги живут в мире и добрососедстве, как в те первобытные времена, когда праотцы Блэка, Шафика, Слагхорна и Пруэтта пасли свои стада и постигали таинства магии в беседах с Господом и его ангелами.

Уязвленные, почтенные маги покинули бейт-кнесет — внутри остались лишь Элазар, Реувен и ее отец… и малорослый человек, до поры до времени стоявший в стороне от светильников, скрываясь в тени — да так искусно, что никто из магов не замечал его, пока он сам не пожелал выйти на свет. Были ли в том замешаны чары или одно только великолепно отточенное умение казаться незаметным — кто знает? Ничто нельзя сказать наверняка, если уж речь идет о гоблине — а незнакомец, которого поначалу можно было принять за малорослого человека, был именно гоблином. И не просто гоблином, а самим Леви Гринготтом, знаменитым Левиафаном Гринготтом из семейства самых богатых, самых оборотистых и самых беспринципных ростовщиков Лондона. Он был ненамного ниже невысокого Элазара и совсем не походил на тех кровожадных гоблинов, что еще обитают в дремучих чащобах и, сбившись в разбойничьи банды, нападают на путников. Нет, будь Леви Гринготт человеком-магглом, его сочли бы не красавцем, но и не уродом — а уж в сравнении с чистокровными магами он вообще представал далеко не самым худшим обитателем квартала волшебников. Глаза Леви Гринготта были маленькими, желтыми и колючими, нос — прямо-таки огромным, зубы — острыми, а странно удлиненные кисти рук и длинные ловкие пальцы казались созданными исключительно для того, чтобы пересчитывать монеты. Эти пальцы, длинные и когтистые, беспрерывно шевелились, будто бы Левиафан Гринготт даже сейчас, в бейт-кнесете, продолжал мысленно перебирать свое золото.

— Господин Элазар, — произнес Гринготт скрипучим, как у всех гоблинов, голосом. — Наша семья заинтересована в вашем предприятии.

Элазар, Реувен и ее отец воззрились на Леви Гринготта, не веря собственным ушам.

— Наша семья предоставит ссуду в размере шести галлеонов, двенадцати сиклей и двадцати четырех кнатов под залог вашего имущества, — как ни в чем не бывало продолжал Гринготт. Он говорил с едва заметным акцентом — отголоском скрежещущего гоблинского языка, гоббледука, уже почти позабытого лондонскими гоблинами, — и каждую фразу произносил с вопросительной интонацией.

Учитель Абигдор изумленно развел руками.

— Это весьма неожиданно, мастер Гринготт, — сказал он (гоблинов было принято по-прежнему величать «мастерами», хотя большинство гоблинских семей уже давно не занималось ни кузнечным, ни ювелирным делом), — если учесть, что еще не так давно вы отказывали мне даже в самой крохотной ссуде.

Гринготт наклонил несоразмерно большую для его тела голову.

— Всё верно, учитель Абигдор, — ответил он. — Наша семья отказала вам, когда вы испросили ссуду на устроительство нового бейт-мидраша. Мы сочли ваше предприятие неинтересным для нас. Как вы знаете, мы обучаем наших отпрысков в семье, дабы сохранить секреты нашей магии, и не можем поддержать того, кто стремится сорвать с них покров тайны. Как и многие другие, мы осуждаем ваше желание обучать нашей магии магглорожденных. Кроме того, всё, что вы предложили нам в качестве залога, не представляет для нас ценности, — заключил Гринготт деловым тоном.

— Что же вы хотите получить в залог, если не имущество моего отца? — хмуро спросила Реувен. Она пообещала себе быть настороже, ведь от гоблина, а особенно от Левиафана Гринготта, добра ждать не приходится.

Гринготт пошевелил своими паучьими пальцами.

— Мы хотим вот это, — и он указал на золотой медальон, висевший на шее у Элазара.

Этот медальон, с выгравированным на крышке змеем, заглатывающим свой хвост, — алхимическим символом — Элазар унаследовал от своего отца. Змей Уроборос как будто свидетельствовал о том, что в медальоне скрыт ключ к созданию философского камня; но ни отец Элазара, ни он сам так и не смогли открыть медальон. Элазар надел его, заменив им распятие, чтобы напомнить собравшимся в бейт-кнесете о своем отце, выдающемся алхимике; до того, как Гринготт заговорил о медальоне, Элазар и не подозревал, что тот обладает какой-то ценностью, кроме ценности самого золота.

— Этот медальон бесценен, — быстро сориентировался Элазар. — Он достался мне от моего отца, великого алхимика, а ему — от его отца. Я не стану закладывать реликвию нашего рода ради суммы меньшей, чем двенадцать галлеонов.

Гринготт прищурил глаза, словно довольный кот: начинался торг, а гоблины любили торговаться.

— От лица нашей семьи могу заверить вас в том, что мы обеспечим сохранность вашего имущества до тех пор, пока вы не пожелаете его выкупить… или не просрочите выплату долга, — проскрипел он. — Вы отдаете ваш медальон не насовсем, а лишь… если можно так выразиться… на хранение. Шесть галлеонов и восемнадцать сиклей, господин Элазар.