Осквернители (Тени пустыни - 1) - Страница 74

- Куда уехала Настя-ханум?

- О господи, я подстилка вашим ногам. Я удивлена: вижу я соловья хмельного и неистового; сидит он колена к коленам с гусыней. Что вы нашли в вашей большевичке, белесой, с соломой на голове, с красными глазами курицы; с грудью барабаном, с веснушчатым носом? Не понимаю. Такой красивый, такой богатый! Спросили бы Шушаник-бану! У меня есть цветочек Шираза! Румяные щечки заставляют бледнеть розы. Глазки - алмазы. Бровки своды, покрывающие звезды. Каждый локон-волосок - аркан, в котором запутывается сердце. Родинка на щечке погружает сердце в блаженство. Два кинжала острых она имеет на груди.

Описывая прелести своей ширазки, Шушаник-бану расползлась тестом на матрасике.

Гулям понял: старуха с ним играла. Ясно, что она знала. Все знала. И еще он понял, что болтала старуха не потому, что любила болтать. Просто она тянула время. Гуляма бросило в жар. Крадучись, выползла беда. Только что ее не было. А тут она заглянула ему прямо в глаза.

Смуглое лицо его почернело от прилившей крови, широкие брови сошлись стрелами к переносице, подбородок заострился. Домоправительница заерзала на месте. Она попыталась спрятать глаза.

- Я пуштун, - заговорил, с трудом выговаривая слова, Гулям, - твои персидские хитрости пуштун не понимает. Персидским хитрецам он прибивает кишку гвоздем к дереву и бичом гоняет хитреца вокруг...

Старуха побледнела:

- Я-я... не понимаю... Я... Вы... Что я такого сказала? Не хотите ширазку, тогда...

- Говори, что знаешь! Вот тебе! - он швырнул домоправительнице на колени несколько золотых монет.

Малиновый сиропный румянец сменил бледность на лице старухи. Одним взглядом она пересчитала поблескивающие на темной материи платья монеты нагло сказала:

- Вельможа, чуть ли не принц... Разве достойна вас такая подачка? Ваша милость, пожалейте старуху, снизойдите к ее бедности. Когда-то за один взгляд на мою грудь вы отдали бы все богатства мира. Увы, сейчас я дряхла и уродлива. Мой удел - нищенская милостыня.

- Заговоришь ты наконец?!

Он снова выхватил из кармана кошелек, но шнурок запутался. Затрещал шелк, желтые кружочки червонцев покатились на палас.

- Скажешь ты?!

Шушаник-бану не была бы сама собой, если бы она развязала свой язык сразу же. Она тщательно подобрала и пересчитала золотые, завернула в платок и спрятала за пазуху. Подняв руки, словно защищаясь от удара, она начала скороговоркой:

- Пусть меня оттащат на доску для обмывания трупов, если я виновата.

Гулям воскликнул:

- Что случилось? Где жена?

- Клянусь, вины моей нет, - запричитала старуха. - О Абулфаиз, я пальцем не притронулась к этому делу. Мне пригрозили... Меня напугали... О, я вся дрожу...

- Свинья! - не выдержал Гулям. - Тебя наконец вырвет твоей проклятой тайной!

- Сейчас, сейчас, ваше высочество. Я все скажу. Поклянитесь, что вы не назовете моего имени ни сегодня, ни завтра, никогда.

- Твое поганое имя?.. Не назову!!!

- Поклянитесь чревом своей матери.

- Да, да.

- Ф-фу! Теперь скажу. Твоя жена, министр, уехала в Мешхед.

- Куда? В Мешхед?

- Она уехала в Мешхед на автомобиле, на вашем прекрасном автомобиле. Утром уехала... Час назад уехала...

- С кем она уехала?

- Сегодня утром, когда вы с приезжим инглизом стреляли куропаток на холмах, ваша жена гуляла в саду. Она дошла до ограды. И вдруг явились два жандарма. Они разговаривали с вашей женой. О чем, я не знаю. Я видела, но не слышала. Я стояла далеко.

Гулям бросился к двери, но тотчас же вернулся:

- Ты говоришь, они схватили Настю?

- Нет, они поговорили с ней, и она сама побежала во двор и села в автомобиль. Жандармы тоже сели, и... ду-ду... они уехали.

- Жандармы встретили жену в аллее?

- Да, в конце аллеи, за деревьями.

- Откуда они узнали, что жена туда пойдет, в ту аллею?

- Ты что же думаешь, что я аджина*? Что я все знаю? Нет, я не знаю.

_______________

* А д ж и н а - волшебница.

Людям Востока нельзя отказать в проницательности. Возбуждение не помешало Гуляму заметить, что голос старухи чуть дрогнул. Шушаник-бану схватилась за грудь. Не за сердце, а за то место, куда она спрятала золото. Старуха от страха причитала чуть ли не стихами:

- Ох! Глядишь на меня раненным стрелой барсом, рыкаешь на меня львом в цепях. А я ни при чем. Вот! И ничем не докажешь.

Но Гулям уже все понял.

- За сколько ты продалась сегодня?

Он не кричал. Он говорил спокойно. Странное это было спокойствие. И госпожа Шушаник-бану по-настоящему испугалась. Замотав головой, она промычала что-то насчет благородства инглизов.

- Каких инглизов?

Гулям побледнел. Он мог ни о чем больше не спрашивать.

Тихо повизгивая от ужаса, старуха поднялась с ковра и пятилась к двери.

- Не трогайте меня! Не смейте!.. Берегитесь!.. Сам господин консул не позволит.

- Никто тебя бить не собирается... Таких вшей давят... ногой.

- Не смейте!

- Это ты ее уговорила туда пойти?

- А почему бы ей не пойти... Не встретить после охоты любимого супруга?..

- Кто сказал, что я вернусь по той аллее?

- Я сказала... Что тут такого?.. А-а-а!..

Она дико взглянула на Гуляма и с непостижимой легкостью выкатилась из комнаты. Но Гулям уже забыл о Шушаник-бану. Тяжело дыша, он бежал по террасе.

Так вот что значили слова консула Анко Хамбера: "Персидская полиция очень интересуется вашей супругой... Можете рассчитывать на мое содействие".

Житель гор и пустыни в минуту опасности не рассуждает. Он наносит удары. Пуштун безрассуден, жесток, даже коварен, но он не терпит торгашества, трусливой изворотливости. Суровость, черствость характера, порожденные войной и кровью, не вытравили в Гуляме добрых чувств. Он не терпел насилия сильного над слабым. Еще совсем юнцом он однажды навлек гнев эмира Абдуррахмана. В горных дебрях Шугнана он увидел, как солдаты-патаны привязывали к деревням женщин и колотили палками, чтобы вопли и крики заставили мужей и отцов спуститься с гор и уплатить налоги. Такой способ выколачивания налогов в те времена не считался предосудительным во многих странах Азии. Но Гулям не стерпел и, ни слова не говоря, зарубил двух солдат и разрезал путы. Это не мешало ему позже с равнодушным любопытством взирать на муки пленников, извивавшихся под плетями из буйволовой кожи.

На Востоке считают, что человек наделен пятью познавательными способностями: слухом, зрением, обонянием, вкусом и осязанием. При помощи их человек постигает окружающий мир. Но гораздо большее значение для восточного человека имеют другие его способности, помогающие постичь мир: память, представление, впечатление, воображение, фантазия. Под маской сухости и черствости в Гуляме бурлило пламя воображения и фантазии.

Пока он бежал по террасе алиалискеровского дворца, перед мысленным взором его промчались фантастические картины. Он уже отчетливо представил, как издеваются в жандармерии над Настей-ханум, над его женой. Он почувствовал нестерпимое жжение в сердце. Кулаками он обрушился на массивную дверь комнаты Анко Хамбера и забарабанил в нее так, что грохот раздался по всему Баге Багу. Но на стук никто не отозвался. А Гулям все колотил в дверь и колотил, не чувствуя боли в разбитых в кровь руках. Он рисовал в своем воображении картины одну ужаснее другой.

Анко Хамбер исчез. Он все рассчитал и взвесил. От встречи с неистовым пуштуном ждать ничего хорошего не приходилось. Сам он всегда во всеуслышание заявлял даже в присутствии Гуляма: "У пуштунов дурной нрав. Если пуштун увидит на своем пастбище овцу родного брата, он зарежет и овцу и брата". Анко Хамбер не пожелал встречаться с Гулямом.

Форда Али Алескера во дворе не оказалось. Привратник путался и бормотал какую-то чепуху. Впрочем, можно было понять одно - хозяин Баге Багу уехал расправляться с непокорными сарыками.

Трудно коню соревноватья с автомобилем, но от Баге Багу до Мешхеда нет и восьмидесяти километров. Для резвого коня это день пути.