Осколок Империи - Страница 7

В нише машины времени стала сгущаться серо-голубая тень.

— Там, кажется, что-то есть. Эй вы, идиоты, пустите в камеру антигравитационный луч! Иначе мы вынем оттуда отбивную.

Ра Чен взмахнул рукой: камера прибыла. Дверь открылась. О стены камеры бился кто-то очень большой, похожий на разъяренную белую гору, и злобно щурил единственный глаз. Пленник камеры кинулся было на Ра Чена, но не сумел продвинуться к нему по воздуху.

На месте второго глаза зияла дыра, один из плавников был перерублен и свисал на пол. Все тело животного покрывали рубцы и шрамы. Из многих торчали деревянные и стальные гарпуны, иногда с веревками. На спине, опутанное веревками, болталось мертвое тело одноногого бородатого китобоя.

— Ветеран! — заметил Ра Чен.

— Осторожно, сэр! Это убийца. У меня на глазах он перевернул и потопил корабль. Я не успел даже сфокусировать силовые пушки.

— Удивительно, что ты отыскал его в такое короткое время. Тебе поразительно везет! А может, я что-то упустил из вида?

— Здесь нет ни капли везения, сэр. Ого самый логичный поступок за все путешествие.

— Ты говорил это, когда объяснял, почему убил Левиафана.

— Морская змея уплывала, — торопливо продолжал Светц. — Я хотел убить ее, но подумал, что нет времени. Я уже собирался возвращаться, но тут змея оглянулась и оскалила зубы. У нее были зубы хищника. Только у мясоедов бывают такие зубы. Как я не заметил раньше! А на какое животное может охотиться такой крупный хищник?

— Блестяще, Светц!

— Этому есть дополнительное свидетельство. Наши исследования не встретили упоминаний о гигантских морских змеях. Геологические изыскания первого столетия постатомной эры тоже ничего не дали. Почему так?

— Потому что морские змеи тихо вымерли двумя столетиями раньше, когда китобои истребили всех кашалотов.

Светц покраснел.

— Точно. И вот, я навел на Левиафана силовые пушки и держал его в силовом поле, пока ИНД не показал, что Левиафан мертв. Я решил: если здесь плавал Левиафан, где-то поблизости должны быть и кашалоты.

— А нервные импульсы Левиафана перекрывали импульсы кашалотов?

— Ну конечно! Как только прекратилось поступление импульсов от Левиафана, ИНД зарегистрировал другой сигнал. Я проследил его и нашел. — Светц кивнул на кашалота, которого вытаскивали из камеры. — Вот его.

И снова двое мужчин стояли у толстой стеклянной стены.

— Мы взяли у кашалота генетические коды и отдали его в виварий Генерального Секретаря, — говорил Ра Чен. — Плохо, что тебе попался альбинос. — Он отмахнулся от возражений Светца. — Знаю, знаю, времени было в обрез.

Из-за стекла, из мутной морской воды, одноглазый кашалот злобно смотрел на Светца. Хирурги извлекли из его тела обломки гарпунов, но шрамы на коже остались. Светц, разглядывая кашалота, гадал, сколько же лет животное воевало с людьми. Сколько сотен лет? А сколько живут кашалоты?

Ра Чен заговорил тише:

— Нам всем придется туго, если Генеральный Секретарь узнает, что на свете когда-то жил зверь больше, чем его кашалот. Ты понял, Светц?

— Да, сэр.

— Вот так. — Ра Чен глянул на другую клетку, где сидел огнедышащий монстр Джила. Рядом конь косил глаза на свой витой смертоносный рог.

— Всякий раз происходит что-то непредвиденное, — сказал Ра Чен. — Иногда я диву даюсь…

«Нужно больше предвидеть, чтобы потом не удивляться», — подумал Светц.

— Представь себе, Светц, о путешествиях во времени заговорили только в первом столетии доатомной эры. Идею передвижения во времени подал какой-то писатель. До четвертого столетия постатомной эры она оставалась утопией. Эта идея противоречила всему, что тогдашние ученые считали законами природы: логике, принципу сохранения материи, энергии, движения. Она опровергала любое положение, в котором фигурировало время, — даже теорию относительности. Каждый раз, когда мы запускаем камеру расширения в доатомную эру, мне кажется, что мы отправляем ее в какой-то фантастический мир, и именно поэтому тебе попадаются гигантские морские змеи и огнедышащие…

— Ерунда, — отрезал Светц.

Он боялся шефа, но всему есть предел.

— Правильно, — тут же откликнулся Ра Чен, едва ли не с облегчением. — Пойдешь в отпуск на месяц, а там — снова за работу. Генеральный Секретарь хочет иметь птицу.

— Птицу? — Светц улыбнулся. Это звучало достаточно безобидно. — Опять картинка из детской книжки?

— Точно. Птица рок, — слышал о такой?

— Это не рок, — сказал Ра Чен.

Сквозь толстое стекло смотрели глупые птичьи глаза. У птицы были маленькие, недоразвитые крылья и до смешного большие ноги. Триста фунтов веса, без малого восемь футов роста, а в остальном птица была похожа на неоперившегося цыпленка.

— Она меня лягнула, — пожаловался Светц.

Худощавый, тонкий в кости, он держался очень прямо.

В этот раз жаловаться было почти не на что.

— Она меня лягнула и сломала четыре ребра. Я еле дополз до камеры расширения.

— Тем не менее это не рок. Прости, Светц. Пока ты лежал в больнице, мы побывали в Бэверли-Хиллз, в историческом отделе библиотеки, и выяснили, что птица рок всего лишь легенда.

— Но посмотрите на нее!

Шеф, краснолицый и тучный, кивнул:

— Правильно, легенды не возникают на пустом месте. Первооткрыватели Австралии, встречая таких птиц — страусов, — думали: если это птенец, то какова взрослая птица? Возвращаясь домой, они рассказывали небылицы о взрослых птицах.

— Я сломал четыре ребра из-за птицы, которая даже не летает?

— Не огорчайся, Светц. Это не полное поражение. Страус — вымершее животное, и твоя птица будет великолепным экспонатом в виварии Генерального Секретаря.

— Генеральный Секретарь просил птицу рок. Что вы ему скажете?

— То-то и оно, — нахмурился Ра Чен. — Ты знаешь, что он просит теперь?

Люди, плохо знакомые с Ра Ченом, думали, что он все время хмурится; думали до тех пор, пока им не случалось увидеть, как он хмурится по-настоящему. Светц подозревал, что Ра Чен чем-то обеспокоен. Теперь он был в этом уверен.

Генеральный Секретарь всем доставлял неприятности. Рецессивный ген, унаследованный от могущественных выродившихся предков, наделил Генерального Секретаря умом шестилетнего ребенка, Кроме этого, родители передали сыну неограниченное право владения Землей и ее колониями. Его прихоть была законом для всей обитаемой Вселенной.

Светц понимал, что нельзя не дать Генеральному Секретарю того, что он просит, — чего бы тот ни попросил.

— Какой-то идиот, спускаясь в Лос-Анджелес, взял Генерального Секретаря с собой, — сказал Ра Чен. — Теперь Генеральный Секретарь хочет видеть город таким, каким он был, пока не затонул.

— Что в этом страшного?

— В этом — ничего, но Генеральный Секретарь не остановился на этом. Кто-то из советников заметил его заинтересованность и подсунул ему исторические видеозаписи. Генеральный Секретарь получил от них массу удовольствия и пожелал участвовать в погроме Уоттса.

Светц сглотнул тугой ком.

— Придется позаботиться о безопасности Генерального Секретаря.

— Разумеется. А Генеральный Секретарь по происхождению кавказец.

Страус, разглядывая людей, склонил голову набок. Он на самом деле напоминал птенца еще более крупной птицы. Светцу казалось, что страус только что вышел из яйца величиной с бунгало.

— У меня пухнет голова, — сказал он. — Зачем вы мне об этом рассказываете? Вы ведь знаете, что я не люблю политику.

— Представь, что начнется, если Генеральный Секретарь будет убит при содействии Института Времени! Очень многие нас подсиживают, например Институт Космоса. Там будут очень рады, если мы опозоримся.

— А что делать? Мы не можем отказать Генеральному Секретарю в просьбе.

— Мы можем его отвлечь.

Они перешли на заговорщический шепот и, отвернувшись от страуса, зашагали вдоль ряда стеклянных клеток.