Осколки (СИ) - Страница 2

Убийца Дамблдора и впрямь вызывал жалость. Худой, бледный, с окровавленными бинтами на шее, он, казалось, не просто умер, а будто бы над его телом долго глумились, не желая признавать, что смерть давно уже получила своё. Вроде бы Матильда рассказывала, что змея вырвала его горло. Гилдерой подошёл поближе, разглядывая вызывающе некрасивое лицо убийцы. Большой крючковатый нос, чёрные круги под глазами, грязные спутанные волосы, тонкие губы… если бы Матильда не сказала о его тёмном прошлом, Гилдерой догадался бы сам — лицо преступника невозможно спутать с лицом честного человека…

— Что вы здесь делаете?

Гилдерой резко повернулся и увидел неизвестного ему человека в красной мантии и с палочкой наперевес. Объяснять было слишком долго, и Гилдерой широко улыбнулся незнакомцу, стараясь выглядеть поглупее:

— Я всегда здесь играю. Ты пришёл поиграть со мной? Давай же…

Незнакомец презрительно прищурился, разглядывая шёлковую пижаму Гилдероя:

— Ты из этих?

Только что пальцем по виску не постучал. Однако Гилдерою такое было только на руку: он точно знал, что безоружный идиот не вызовет агрессии у человека, приставленного охранять убийцу — кем иначе мог быть незнакомец? — поэтому капризно надул губы:

— Я так не играю! Ты должен спрятаться под кровать и три раза прохрюкать, как петух.

Палочка, направленная в грудь Гилдероя, качнулась, а потом и вовсе беспомощно опустилась, потому что охранник согнулся от смеха пополам и действительно довольно захрюкал.

— Молодец, — похвалил Гилдерой. — Теперь громче.

Здоровый охранник уже почти рыдал от смеха. Ну и кто из них идиот? Гилдерой вполне мог сейчас отобрать у него палочку и проклясть, а тот так бы ничего и не понял.

— Гилдерой, лапушка, вот ты где!

Матильда уже спешила на помощь. Охранник вытер выступившие на глазах слёзы и серьёзно сказал:

— Заберите уже вашего пациента. Не положено.

— Конечно-конечно, — затараторила Матильда. — Он у нас очень любопытный. По всем этажам гуляет…

— Любопытный, — охранник нехорошо улыбнулся. — А может, он шпион?

— Скажите тоже! Он беспамятный совсем и на всю жизнь у нас прописался.

— Беспамятный, говорите?

— Абсолютно.

Матильда постучала по стене, а Гилдерою стало бесконечно горько за свою дурацкую жизнь. Вроде и живой, а вроде и крест на нём давно поставили. Не то чтобы он не привык, что при нём ведут такие разговоры, нет. Просто впервые подумалось о том, что с ним будет, когда Матильда умрёт — она же уже старая…

— Ну, идите уже. С миром. Я начальству не стану докладывать.

— И правильно! Зачем зря от дел отвлекать?

Матильда взяла Гилдероя за руку и вывела прочь из палаты. И никто не заметил, что убийца подглядывал за ними из-под опущенных ресниц. Хотя Гилдерою такое могло и привидеться.

Ночью Гилдерою не спалось. Слова Матильды про «всю жизнь» показались пророческими, и от этого стало тоскливо. Неужели он так и будет есть кашу на завтрак и завидовать Алисе и Фрэнку, когда их навещают? Всю жизнь? До самой смерти? Его же даже уже не лечат! Решили, что память повреждена безвозвратно, и махнули рукой. А он ведь ещё живой… и не очень старый. Наверное, если бы за него кто-нибудь мог поручиться, его бы даже отпустили домой… Надо бы спросить Матильду, так это или нет. Мир за стенами госпиталя пугал, но одновременно и привлекал со страшной силой. Гилдерой встал с кровати и бесшумно подошёл к окну. Кроме унылого серого дома, стоящего напротив, был виден кусочек неба, усыпанный звёздами, и показалось, что если на него смотреть чуть дольше, можно вспомнить… что-то из прежней жизни.

Голова разболелась так сильно, что Гилдерой решил отправиться на пост, чтобы у дежурного целителя попросить зелье. И от головной боли, и снотворного… ему больше не хотелось мечтать о несбыточном. Хватит! Агнес спала на посту, устроившись на стульях. Гилдерой ощутил укор совести за то, что хотел побеспокоить бедолагу после тяжёлого рабочего дня из-за таких пустяков. В конце концов, он что, не потерпит? Он уже собрался уйти, когда услышал тихий ритмичный стук, доносящийся из палаты убийцы. Любопытство взяло верх, и Гилдерой на цыпочках пробрался мимо Агнес. Когда он попытался нащупать дверную ручку, то его рука неожиданно не встретила никакого сопротивления. Проход был открыт.

В лунном свете Гилдерой отлично видел убийцу, который, держась одной дрожащей рукой за тумбочку, второй пытался дотянуться до графина с водой. Выходило у него просто ужасно. Ещё можно было сделать вид, что ничего не видел, и просто уйти…

— Погодите, сэр.

Убийца дернулся, и его рука сорвалась с тумбочки. Оставшись без опоры, он не просто упал, а грохнулся с кровати и затих. Проклятье! Неужели всё-таки умер? Гилдерой оглянулся, всё ещё надеясь, что Агнес, услышав грохот, придет и хотя бы уложит раненого на кровать. Однако несколько мучительных мгновений спустя, он понял, что Агнес не придёт, а он всё ещё может уйти… и сам стать убийцей.

Гилдерой подошёл к бесчувственному телу и с трудом поднял его, укладывая на кровати. Что дальше? Матильда обычно приводила пациентов в чувство, прикладывая к лицу мокрый платок. Правда, она ещё что-то нашёптывала…

Платок отыскался в кармане пижамы, и, смочив его водой из графина, Гилдерой накрыл лицо убийцы. Чёрт! Похоже, у него жар. Гилдерой принялся осторожно смачивать кожу, а когда дошёл до губ, то ему показалось, что они приоткрылись… нет! Не показалось. Убийца захватил край платка губами и принялся жадно сосать. Бедолага! Да он просто сильно хотел пить.

— Тш-ш…

Ему никогда не приходилось самому ухаживать за больными, но он насмотрелся, как это делала Матильда, после особо тяжёлых приступов Алисы. Гилдерой подтянул подушку и устроил на ней раненого так, чтобы верхняя часть тела оказалась приподнята. Тому, кажется, было очень больно, но он терпел, принимая помощь. Когда у его губ оказался стакан, он зажмурился, и Гилдерой смог разглядеть его слипшиеся от влаги ресницы. Повинуясь порыву, Гилдерой осторожно погладил бедолагу по плечу и снова прошептал:

— Тш-ш… всё хорошо.

Раненый осушил два стакана воды, прежде чем обмяк и позволил себя уложить для сна. Гилдерой укрыл его одеялом, подоткнув края, после чего не удержался и погладил по голове.

— Спи… всё будет хорошо.

Сейчас он и сам верил в это.

***

До своей кровати Гилдерой добрался никем не замеченным и почти до утра раздумывал над жизненными парадоксами. Вот он, например, помог убийце, а мог бы не помогать, но тогда бы с огромной вероятностью стал убийцей сам. И разве бы это было хорошо? За несколько лет своего недуга Гилдерой столкнулся с разным отношением к себе: кто-то восторженно требовал автограф и разочарованно спрашивал: «А книги не будет?» Кто-то с откровенной неприязнью называл его лжецом и злорадно сообщал, что если бы Гилдерой и впрямь был таким героем, как про себя писал, то никогда бы не вляпался так бездарно. Только Матильда ничего от него не требовала и не ждала, зато радовалась каждой написанной им букве и каждой прочитанной книге. Сначала он хотел прочитать, в том числе, и свои рассказы, но, когда Матильда их принесла, не стал. Почему-то красавец на обложке вызывал мучительный стыд — на его фоне Гилдерой ощущал себя жалким неудачником.

Так или иначе, он был благодарен Матильде за её человеческое отношение, которого, по её мнению, заслуживал каждый. Даже убийца. Гилдерой слишком хорошо помнил, как она утешала его самого после случайной встречи с каким-то недоброжелателем. Тогда он в отчаянии схватил её за рукав и потребовал, чтобы она рассказала ему, за что его так ненавидят. Но Матильда только гладила его по голове, как ребёнка, и шептала: «Я не судья тебе, милый. И ты сам себя не суди. Всё проходит. И всё забывается». И хоть Гилдерой тогда ей не поверил, но почувствовал себя значительно лучше. Как сейчас, когда напомнил себе, что и он тоже не судья, а всего лишь помог раненому. Эта простая мысль подарила ощущение правильности происходящего и дала возможность спокойно заснуть.