Осиновый крест урядника Жигина - Страница 19
На этот раз судьба привела ее к лавочнику Мирошникову. И там она, назвавшись чужим именем и сочинив очередную историю своей судьбы, прижилась поначалу, пришлась, как говорится, ко двору и даже надеялась, что задержится здесь надолго.
Но добрые дни порадовали лишь малое время и закончились скоро. Заметила Марфуша, что и этот хозяин, Мирошников, стал поглядывать на нее долгим взглядом, суть которого она уже хорошо знала. Поэтому и не стала дожидаться, когда Мирошников к ней подступится и придется отбиваться и бежать в одной исподней рубахе. Теперь она придумала опередить события. Выследила, куда хозяин прячет деньги, вырученные от торговли в лавке, и где ключ хранится, дождалась удобного момента и умыкнула разом все деньги, до единой копеечки.
Ночью, когда все спали, собралась, подпоясалась и пешком дунула до ближайшего постоялого двора, но там, как назло, не оказалось ни одной попутной подводы. Поэтому Марфуша задержалась, а когда подвода появилась и когда удалось договориться с возницей, увидела она, уже усевшись в сани, что подъехал урядник, и сразу поняла – по чью душу он сюда прибыл. Бежать – некуда, да и бесполезно. И тут Марфушу осенило. Пока урядник оглядывался, она успела тайком сунуть вознице все деньги, украденные у Мирошникова, и попросила лишь об одном – чтобы доехал он до лавочника и передал тому нужные слова.
Слова эти были простыми и ясными: если Мирошников из арестантской ее не выручит, тогда она, Марфуша, с чистой совестью поведает казенным чинам про тайную пимокатню лавочника, где работают на него двое беспаспортных мужиков, по всей видимости, беглых. Был такой грех за Мирошниковым, содержал он тайную пимокатню.
Когда Жигин подошел к саням, в которых Марфуша сидела, она уже все спроворила: и деньги отдала вознице, и привет отправила лавочнику Мирошникову, а урядника встретила такой ласковой и радостной улыбкой, словно увидела перед собой дорогого родственника после долгой разлуки.
Дальше все произошло так, как она задумала. Утром Мирошников примчался к Жигину и заявил, что никакого воровства не было. Марфушу отпустили на волю, и она веселым и скорым шагом выскользнула из Елбани, как из капкана, который так и не захлопнулся.
Шла по пустой дороге, навстречу поднявшемуся солнцу, без единой копейки, без куска хлеба в котомке, без ясной цели – совершенно не зная, куда идет, где прислонит голову, когда наступит ночь, шла и улыбалась, прищуриваясь от яркого света, который лился ей прямо в глаза…
И думать не думала, что ее впереди ждет.
Проснулся Жигин внезапно, будто его в бок толкнули. Вскинулся на пышной пуховой постели, опустил ноги на пол, на половичок, и чутко прислушался. Тихо было в горнице, за окном стояла темная, без просвета, ночь, и лишь глухо, едва различимо, доносился стук деревянной колотушки приискового сторожа, который бодро нес свою службу возле складов, где хранились съестные припасы.
Вот и колотушка смолкла. Звенящая, установилась тишина. А Жигин все сидел, сгорбившись, и прислушивался. Никак не мог понять – по какой причине он проснулся от неясной тревоги? И, вглядываясь в темноту, в узкой щели между занавесками, висевшими на входе в горницу, различил мутное белое пятно. Оно не шевелилось, маячило, словно застывшее. Жигин осторожно дотянулся до табуретки, стоявшей в изголовье, вытащил из кобуры револьвер, и хотя проделать это пытался бесшумно, постель под ним все-таки скрипнула. Мутное пятно шевельнулось и двинулось вперед, распахнув занавески.
«Тьфу ты, скоро тени от плетня пугаться буду!» – Жигин сунул револьвер под подушку, потому что скорее догадался, чем разглядел в темноте, что в горницу вошла Катерина, белея исподней рубахой.
Он не ошибся. Хозяйка остановилась перед ним и огорошила тихим голосом:
– Уходить тебе надо, Илья Григорьевич… Чем скорей уйдешь, тем целее будешь.
– А что такого случилось, что мне посреди ночи убегать требуется? Полюбовник явится? – так же тихо, как и хозяйка, спросил Жигин.
Катерина вздохнула и, будто не услышав вопроса, прежним голосом продолжила:
– Как за полисадник выйдешь, направо тропинка, она избу мою огибает и на огород идет, а там сарайчик на задах стоит. Пережди в нем до утра, тебе же лучше будет…
Жигин молчал, не зная что предпринять. Не доверял он хозяйке. А вдруг она для того и посылает в этот сарай, потому что именно в нем устроена ловушка? С другой стороны, может, ловушка и была изначально задумана, еще тогда, когда приезжала к нему Марфа Шаньгина? Черт ногу сломит!
– А кого мне бояться? Я представитель власти, пусть меня боятся. Скажи – кто такой смелый, кто пожаловать должен?
– Кто пожалует, тот никакой власти не боится. И ничего я тебе больше не скажу, мне еще на белый свет любоваться не надоело. Сам решай.
Катерина повернулась и неслышно скрылась за занавесками, а Жигин продолжал сидеть на постели и все прислушивался, ожидая различить за стенами скрип снега или другие звуки, которые известили бы об опасности. Но тихо было и в доме, и за его стенами. Все-таки он решился. Встал, быстро оделся и вышел на крыльцо, ничего больше не спросив у хозяйски и не сказав ей ни слова; понимал, что правдивого ответа все равно не услышит.
На крыльце замешкался. Темень стояла – хоть глаз коли. И где прикажете искать тропинку и сарай на задах огорода? Да еще и неизвестно, что там ожидает его в этом сарае… Жигин переступил с ноги на ногу, прислушиваясь, не скрипят ли доски; звуков не различил и, повернувшись, на цыпочках, на ощупь, остерегаясь, чтобы ничего не опрокинуть, вернулся в сени. Нашарил деревянную вертушку и открыл дверь в кладовку, вошел в тесное пространство, где властвовал, несмотря на мороз, густой, устоявшийся запах. Чиркнул спичку, быстро огляделся и, увидев невысокую кадушку, закрытую досками, присел на нее. Спичка, догорая, обожгла пальцы и вокруг снова сомкнулась темнота.
Он сидел, чутко прислушивался, ждал.
И дождался.
Скрипнули на мерзлом снегу сани, тяжелые шаги быстро простучали по крыльцу, через щели в досках мелькнули отблески пламени, и дверь в избу настежь распахнулась, ударившись о стену. Никто дверь не закрыл, и Жигин хорошо расслышал, как властный мужской голос коротко спросил:
– Где он?
В ответ зазвучал спокойный голос Катерины:
– Собрался молчком и ушел, а куда – не знаю…
– Давно ушел?
– Да вот, перед вами…
– Ты что ему говорила?
– Ничего. Накормила, постель постелила, он спать лег… А незадолго до вас поднялся, оделся, я только и услышала, что дверь стукнула.
– Где теперь его искать?
– Да откуда ж я знаю!
– Смотри, Катерина, если ты ему шепнула про нас – худо тебе будет!
Ответа на эту угрозу не последовало – Катерина молчала. И ясно было, что молчит она по одной простой причине: с людьми, которые так по-хозяйски явились к ней посреди ночи, разговаривать следовало без лишних слов и уж тем более без лишних вопросов.
Послышались шаги, видимо, оглядывали горницу.
«Сейчас и кладовку проверят, – Жигин осторожно расстегнул кобуру и вытащил револьвер. – Ну, Земляницын, ну, кусок дерьма, ты на какой постой меня определил?! Погоди, дай только утра дождаться! Всю душу выну!»
Снова застучали шаги, свет фонаря брызнул в щели кладовки, Жигин, не поднимаясь с кадушки, чтобы случайно чего-нибудь не опрокинуть, напрягся и положил палец на курок. Но свет фонаря, не задержавшись, соскользнул из сеней на улицу и там, на крыльце, фонарь погасили. Негромко хлопнули вожжи, скрипнули полозья саней, и все стихло. Установилась такая тишина, что Жигин, шевельнувшись, расслышал, как шуршит его шинель.
«Сколько их было? Если по шагам судить, не меньше трех-четырех… Наверняка кто-то на улице еще оставался, возле коней… Многовато! И все, выходит, по мою душу приезжали… Хорошо, что спрятаться успел, иначе пришлось бы тут пальбу открывать…»
Жигин не испытывал страха – служба научила не бояться. Но он всегда был разумно осторожен и никогда не бросался сломя голову в неизвестность. Именно по этой причине, не выходя из кладовки, дождался, когда в мутном окошке, врезанном в стену, тускло замаячит рассвет, и лишь тогда выбрался из своего укрытия. Первым делом оглядел следы у палисадника – саней, судя по полосам от полозьев, подъезжало двое. «Это что же, целое войско, выходит, подкатывало? – хмыкнул Жигин, – хорошо, что не высунулся…»