Ошибка предсказателя - Страница 46
– Я бы обратил внимание на такой факт, – включился в обсуждение Командир, – в Лондонском поместье – десять сейфов.
– Ну и что?
– А то, что Осина обожает симметрию. Портреты у него все больше парные, стулья стоят – парами, кресла – тоже, даже лифты ходят парами, как утки в известной песне нашей молодости.
– А здесь стоят семь сейфов. Причем шесть из них – пусты.
– Так что ты имеешь в виду, Юрий Федорович?
– Надо искать еще три сейфа. Это, кстати, при любви к симметрии, его любимое число. Не 4, а именно 3. Прошу всех обратить самое пристальное внимание на какие-либо странности в этом зале. Речь не о том, что Осина оставил нам какие-то намеки, а о том, что он любил загадывать загадки самому себе.
– Вы позволите, сэр? – помахал из своего кресла трубкой, распространявшей аромат хорошего табака, сержант Рэмзи.
– Мы будем только рады, сержант, услышать ваше мнение.
– Это даже не мнение, а наблюдение. Как только я вошел в зал, то не мог не обратить внимание на этот прекрасный портрет, изображающий прелестную молодую даму.
– Работа художника Алана Рэмзи. Позвольте, это ваш однофамилец?
– Более того – мой предок. Первый крупный художник Шотландии и уж точно – первый выдающийся портретист.
– Мы и не знали, что вы шотландец.
– С начала ХVIII века мои предки неизменно жили в Лондоне. Но речь не обо мне, а об Алане Рэмзи – живописце. На портрете изображена его обожаемая жена.
– Вы даже похожи…
– Спасибо, но за два с половиной столетия фамильные черты обычно стираются. Леди Рэмзи была, с моей точки зрения, просто красавица. Я же – лишь не лишенный обаяния старый полицейский. Но повторяю, речь не обо мне.
– О странностях. Вы правы, сэр. И первая из них – почему портрет леди Рэмзи висит не в вашем имении, а в замке русского олигарха.
– Он купил замок вместе с картинами. Увы, такое ныне практикуется. Предок последнего аристократа, владевшего замком, лорд Притсбэрри, был безнадежно влюблен в леди Рэмзи. Тогда, более двухсот лет назад, лорд был одним из богатейших людей Шотландии. Но… Она предпочла художника и сына поэта, а не эсквайра и сына помещика.
– Но тут как раз ничего странного нет. Жениться и выходить замуж нужно только по любви. Причем взаимной.
– Странность в другом. Портрет – не подлинник.
– Вы уверены в этом?
– Абсолютно.
– Но почему?
– Я знаю, где истоки уверенности сержанта Рэмзи, – включился вдруг в разговор Чижевский. – Подлинник висит в скромном поместье обедневшего аристократа сэра Джошуа Рэмзи в одном из пригородов Лондона. И наш коллега просто-напросто вырос среди портретов кисти его предка. Замок, в котором мы находимся, принадлежал другому крылу этого древнего рода. Но кто-то из бывших владельцев был человеком расточительным. Постепенно все подлинники были проданы и заменены копиями…
– А где же подлинники, если уж вы, Станислав Андреевич, так много и про все знаете, – не выдержал Геракл.
– Подлинники, слава Богу, целы и висят теперь…
– В национальной картиной галерее Шотландии, – с гордостью подытожил искусствоведческий экскурс Рэмзи.
– Но тогда нет никакой загадки?
– Она есть. Я действительно в детстве играл в зале, где висел портрет леди Рэмзи. Кстати, подлинник. В этом замке с самого начала была копия. А в остальном версия господина Чижевского абсолютно верна. Так вот, я обожал этот портрет, но одновременно панически его боялся.
– Почему?
– У него был странный эффект: в каком бы углу комнаты ты ни находился, тебе казалось, что глаза прекрасной дамы следят за тобой.
– Удивительно.
– При таком воспитательном эффекте портрета я боялся шалить: прапрабабка все видела. Поэтому вырос очень тихим и послушным ребенком. И к удивлению родителей, стал полицейским.
– Сэр Рэмзи, я не стал бы торопить ваш рассказ, но комета уходит…
– Да, так вот, у этой копии такого эффекта нет. Кто скажет, на что или на кого смотрит леди с портрета Алана Рэмзи?
– Элементарно, – устало вставил Геракл. – Дама пристально и, я бы сказал, с некоторым удивлением рассматривает висящий от нее наискосок групповой портрет кисти Джошуа Рейнольдса.
– Об этом я и хотел сказать, – согласился сержант Рэмзи. – Это портрет сестер Уолдгрейв. Это старинная аристократическая семья…
– Прошу прощения, сэр. Боюсь, на еще один экскурс в историю у нас нет времени. Да в нем уж и нужды нет. Вы уже дали нам наводку!
– Что вы имеете в виду, Юрий Федорович? – спросил Бич.
– Я попрошу вас, подполковник, и вас, сэр Рэмзи, составить компанию полковнику Иконникову. Просто сядьте за столик так же, как сидят сестры Уолдгрейв.
– И где разгадка? Мы, как сестры Уолдгрейв, должны заняться вышиванием на пяльцах?
– Избави Бог, просто объедините усилия, как эти прелестные аристократки… Вы, Станислав Андреевич, встаньте у стены со старинным гобеленом. Дотроньтесь, стена под ним ровная?
– Да. Вы хотите, чтобы я отвернул гобелен и показал присутствующим три сейфа?
– Как вы догадались?
– Легко. Я скажу больше. Сейфов за гобеленами мы не увидим.
– Правильно. Вы, господа за столиком, посмотрите на столешницу. По ее ребру проходят три, казалось бы, декоративные ручки из черного дерева, немного отличающиеся по цвету от ореховой столешницы.
– Интересно, а ведь это точно такой же столик, как тот, что изображен на холсте.
– Не удивлюсь, если это он и есть. Но суть не в нем. Прошу вас, господа, положите ваши руки на эти декоративные детали. Положили? А теперь по команде «раз» нажмите или поверните эти рукоятки. Если придется поворачивать, то, думаю, по часовой стрелке.
Мгновение… И стена за спиной Чижевского пошла в сторону, обнажив скрытые за ней панели трех сейфов.
– Что и требовалось доказать, – удолетворенно констатировал Командир.
– Теперь – дело техники. Геракл, если твой интеллект еще не вступил в конфликт с выпитым виски, подключи свою кибернетику и открой эти сейфы. В содержимом сейфов, кажется, ни у кого уж сомнений нет. Итак?
Мгновение… И все три сейфа раскрыли свои панели, обнажив торцы сейфовых пеналов.
Все девять пеналов были полны рубинами.
– Думаю, тут хватит на три пентаграммы, – заверил присутствующих Патрикеев.
Пока Бич вводил немного обескураженного Рэмзи в курс дела, остальные склонились над планшетами.
– Любовь к числу три… Он, мне кажется, потому и взял с собой Фролова и Иконникова. Он мог бы обойтись и без них. У Осины всегда была склонность к мистике, – заметил Чижевский.
– Господа, осталась пара минут до момента, когда комета уже не сможет послать свой последний луч в рубин с камерунского плоскогорья, как сказано у Нострадамуса. Предлагаю всем подняться в башню.
Ближе всех к столику с планшетами, на которых были раскрыты пентаграммы с рубинами, расположились основные организаторы эксперимента. Остальные стояли в почтительном отдалении.
– Итак. Внимание. Планшет с шестьюдесятью рубинами.
– Здесь.
– Среди них – все персонально упоминавшиеся в катренах?
– Да.
– Все условия Нострадамуса соблюдены. Планета?
– Имеется в наличии.
– Комета?
– Ее хвост еще виден и свет от нее проходит сквозь рубин.
– Мы учли ошибку Осинского, и наш расчет шага точен. Мы, для обеспечения экстрадиции объявленного в международный розыск преступника Осинского Владимира Михайловича, отправляемся в XVII век. Место предполагаемого задержания разыскиваемого – Шлиссельбургская крепость.
– И когда вас ждать обратно? – наивно спросил Бич.
– Скоро. Если сумеем раздобыть еще один рубин, упоминаемый в катрене Нострадамуса, – Патрикеев таинственно улыбнулся. – Я перевел с древнеславянского странный катрен, обнаруженный бароном де Шоймером в библиотеке Сорбонны. Если это подлинный катрен Мишеля Нострадама, а у нас с бароном в этом нет сомнений, то перевод вызывает удивление и одновременно вселяет надежду. Звучит он так: