Ошейник позора - Страница 13

Самое ужасное во время разравнивания угля на колоснике – внезапные выбросы пламени. Предугадать или предотвратить их было абсолютно невозможно.

– Это дыхание дьявола, – ухмылялся тогда Потреро, – так можно остаться без волос, правда, Чико?

С обожженным лицом и порыжевшими от огня бровями и ресницами, Джаг не разделял юмора Потреро, особенно когда приходилось гасить прихваченные пламенем волосы.

Иногда прожорливая топка досрочно съедала все запасы топлива, и, чтобы добраться до пункта снабжения, Джаг вынужден был спускаться через узкий лаз в угольный бункер и подбирать разбросанный там уголь. Это была самая неприятная работа. Он любил открытое пространство и ветер, бьющий в лицо, а потому испытывал острый приступ клаустрофобии, оказавшись в темном стальном гробу, стенки которого гудели так, что, казалось, от адского грохота вот-вот лопнут барабанные перепонки.

Даже Потреро посочувствовал Джагу, когда тому в очередной раз пришлось протискиваться в мышиную нору бункера.

– Это работа для обезьян, но никак не для тебя, Чико, – с сожалением сказал он. – Но Галаксиус хочет, чтобы ты все делал сам. Не знаю, что ты ему сделал, а точнее сказать, не сделал, но он, похоже, чертовски зол на тебя!

Обезьянами машинист называл маленький народец, обслуживающий поезд – Сервиклонов-мужчин.

Ловкие как акробаты, они восхищали Джага. Он испытывал удовольствие, наблюдая за их работой. Вместе с Потреро они были истинной душой поезда, его составной частью. Надо было видеть, как они бегают по крышам вагонов мчащегося на полном ходу поезда, перескакивают с одного вагона на другой, моют, драят металлические части, ползают по стенкам вагонов, не испытывая головокружения и словно не замечая бешеной скорости. Они, как паучки, деловито сновали под днищами вагонов, пригнув головы, бесстрашно шли наперекор ветру, а иногда даже цеплялись за торчащие над крышами вентиляционные трубы, чтобы не быть унесенными набегающим потоком упругого воздуха. К счастью, ничего подобного еще ни разу не произошло.

Кроме технического обслуживания состава, им вменялось в обязанность удерживать беглецов от необдуманного шага. Случалось, что несмотря на страх перед ошейником, самые отчаянные вопреки здравому смыслу пытались бежать, не думая об ужасных последствиях своего поступка.

Периодически Сервиклоны опускали с днищ вагонов тросы и цепи с прикрепленными к ним длинными кусками рельсов, которые, подпрыгивая на шпалах, как дьявольские палицы метались из стороны в сторону, поднимали невообразимый грохот и калечили кандидатов в беглецы, когда те выползали из своих тайников. Но чаще всего несчастные попадали под колеса, где их ожидала верная смерть. Растерзанные, но еще живые, некоторые кричали в агонии, однако грохот мчащегося поезда заглушал их душераздирающие вопли.

– Эй, Рамона, не спи, черт бы тебя побрал! Пошевеливайся, бездельник! У меня упал уровень воды! Ее уносит с паром в пароотводную трубку! Полезай наверх, уверен, что кто-то из обезьян не закрыл крышку клапана водозабора. Но они у меня получат свое! Ну, давай, одна нога здесь, другая там!

В такие моменты Джаг сожалел, что Кавендиш не дал ему выпрыгнуть из поезда.

В этом дьявольском круговороте у Джага не оставалось ни минуты свободного времени. Как часто утверждал Потреро, он буквально спал стоя. Но, даже отключаясь, он не переставал обслуживать прожорливое чудовище, другой же частью мозга овладевало спасительное оцепенение, необходимое для восстановления сил.

Иногда Потреро не выдерживал.

– Хорошо, Чико, хорошо! – бормотал он. – Передохни немного! Пока угля достаточно, топка переполнена! Лучше разровняй уголь!

Джаг, как робот, менял лопату на кочергу и шуровал в топке.

И снова машинисту приходилось вмешиваться.

– Достаточно, Чико, хватит! Твоя кочерга раскалилась докрасна, ты хочешь, чтобы она прикипела к рукам?

Когда Потреро чувствовал, что Джаг вот-вот свалится с ног, он брал его за руку и нежно, насколько ему это удавалось, усаживал его на жесткое, неудобное сиденье кочегара. Аккуратно прикрыв помощника своим пончо, машинист давал Джагу время передохнуть.

Но спустя некоторое время вновь слышались его крики:

– Рамона, ты долго будешь нежиться? Тебя что, нужно поднимать лебедкой? Нет, вы только посмотрите на этого выродка! Пользуясь тем, что я отвернулся, он дрыхнет!

Сначала Джаг подскакивал как ужаленный. Но довольно скоро он понял, что гнев Потреро был наигранным, и под его суровой внешностью скрывается доброе, чувствительное сердце.

Мало-помалу монологи Потреро стали превращаться в диалоги.

– А вы что, никогда не спите? – спросил однажды Джаг машиниста и сам удивился своей смелости.

– Когда в пути – нет.

– Значит, вы не будете спать, пока мы не доедем до места назначения?

– Нет, такое уж у меня правило. К тому же, машина тоже не спит.

– Но ведь нам еще ехать и ехать! На дорогу уйдет не один день!

– Верно.

– А если в один прекрасный день вы свалитесь с ног?

Потреро рассмеялся.

– Доехав до места назначения, я всегда падаю, Чико. Помню, однажды я проспал две недели кряду! Все уже считали меня мертвым!

Однажды Потреро развязал красный платок, который носил на шее, и Джаг с удивлением заметил, что он, как и Кавендиш, не носит Шагреневой Кожи.

Поймав его взгляд, машинист спросил:

– Что тебя так удивило, Чико?

– Ваша шея, на ней... У вас нет ошейника!

Потреро пальцем указал на голову, потом на грудь.

– Вот где мой ошейник, Чико. В голове и в сердце. Этот паровоз – моя жизнь. Он означает для меня все. Самое плохое, что может случиться в моей жизни, – это если Галаксиус прогонит меня. Стоит ли в таком случае переводить ошейник?

– А как вы научились водить паровоз?

– На практике, Чико, на практике. Это лучший способ научиться чему-либо. Знания можно приобрести только у их истока. Но все пошло прахом, никто ничему не желает учиться!

– Но вы же не хотите брать себе помощника? Кому вы передадите свои знания?

– Я еще не встретил человека со священным огнем в душе, Рамона! Вот ты, например, ты смышленый и наблюдательный, но мне не нравится твой взгляд! В нем нет блеска, и у тебя не сжимается горло при виде паровоза! Тебе все интересно, и это тоже неплохо, ведь паровозов становится все меньше и меньше, и не так-то легко найти хорошего работника!

Обычно разговоры продолжались недолго – оба были слишком заняты своим делом. К тому же, если Потреро охотно разговаривал обо всем, что касается железной дороги, то другие темы его не интересовали. Поэтому Джаг решил не приставать к нему со всем сразу, а предпочел заводить разговор на интересующую тему окольными путями либо в зависимости от обстоятельств. В течение многих бесконечных дней он ни с кем не обмолвился ни словом. Он только наблюдал.

Каждое утро, едва вставало солнце, поезд останавливался. И тогда все пользовались случаем, чтобы ступить на твердую землю и размять ноги. Со своей площадки Джаг наблюдал за происходящим вокруг, не принимая участия во всеобщей суете. Но стоило ему увидеть Кавендиша, как он ощущал легкий укол в сердце.

Разведчик же не обращал на Джага никакого внимания, словно тот и не существовал. Но ведь он помог ему! Иногда Джагу казалось, что все это ему приснилось.

Спустя некоторое время, когда персонал поезда выстраивался двумя шеренгами, появлялся Галаксиус. Сидя в портшезе, который несли четыре раба, он с важным видом кивал своим подданным, изрекая при этом общеизвестные истины.

Когда портшез ставили на землю, перед Супроктором расстилали красный ковер, ибо он отказывался ступать на землю, убежденный, что все болезни идут из ее недр. Обход поезда завершался в походной кухне, где ему подавали ломоть хлеба из муки грубого помола и миску рагу, которое он долго обнюхивал, прежде чем дать попробовать одному из своих любимцев. Тот, разумеется, говорил, что блюдо просто восхитительно, но никогда не доедал свою порцию. Тогда Галаксиус, пожелав всем приятного аппетита, в сопровождении двора удалялся в свои апартаменты, чтобы вкусить более изысканные яства.