Ощупывая слона. Заметки по истории русского Интернета - Страница 84

Потом занавес поднялся — или, точнее, рухнул. Перестройка примерно совпала с первыми электронными письмами, пересекшими границу, причем техническая возможность слать байты в Финляндию совпала с возможностью политической.

Итак, занавес рухнул, и тут случилось странное — Америка так и осталась зрелищем (теперь уже разрешенным, чтобы не сказать — усиленно навязываемым), тогда как Европа оказалась Вещью. Тем, что можно потрогать.

Мои сверстники ринулись в Европу, как вода обрушивается на мирно спящую долину после взрыва плотины, устроенного вредителями. Те, у кого были знакомые, ехали в гости; те, у кого было много денег, останавливались только в пятизвездочных отелях; те, у кого денег не было, ехали автостопом, а те, у кого их было совсем мало, тряслись в автобусах. Русский медведь последовал примеру олимпийского быка (www metamorphose-europe.com) — в девяностые годы не было такого туристского городка во всей Европе, где, стоя на улице, ты через пять минут не услышал бы родную речь.

Америку отделял океан. Еще в советские годы многим эмигрантам (brodsky.alfabank.ru) она казалась конечной точкой путешествия в капитализм. Так что не приходилось удивляться, что путь до нее не близок Для многих реальное знакомство началось только в середине десятилетия, когда биты и байты побежали по проводам и кабелям.

Иностранный Интернет до сих пор остается для многих прежде всего американским. Да, там больше всего пользователей; да, мы лучше знаем английский, чем немецкий или итальянский; да, Интернет вообще придумали в Америке — но все это не важно. Матрешки придумали в Японии, а гжель — в Голландии, что до языка — то из всего британского Интернета я захожу разве что на Би-би-си (www.bbc.co.uk) и последний год на Ананову (www.ananova.com), тогда как Yahoo! Google, IMDB, CNN и без счета иных любимых сайтов были и остаются американскими.

То, о чем мы подозревали с самого начала, оказалось правдой: Америка — место виртуальное, гиперреальное, телевизионное в восьмидесятые и интернетовское в девяностые. Европа — живой организм, реальная вещь, место, где можно побывать, что можно потрогать.

Объединение Европы (europa.eu.int) почти совпало с созданием Интернета, но было бы ошибкой описать эти два интеграционных процесса как родственные. Объединенные в Сеть серверы и собравшиеся в Европейский союз страны организованы совершенно по-разному.

Как все знают, изначальная идея (www.arpanet.org) архитектуры Интернета — сеть, сохраняющая связность при значительном повреждении. На это и купились в свое время пентагоновские военные — русская эй-бомб не могла одним ударом вывести из строя всю структуру. В Интернете не просто нет центра (его нет и в Объединенной Европе), — любой узел может быть удален без ущерба для остальных.

Европейское единство основано на уникальности каждого узла. Точнее, впрочем, было бы говорить не об узлах, а о лоскутках. Европейский килт не развалится, если вырвать один лоскут с корнем, — но из разрыва будет слишком ощутимо дуть. Так почти десять лет несет гарью из дыры на Балканах, образовавшейся не то расплатой за попытку перешить одеяло, слив две Германии в одну, не то — просто напоминанием о том, что война столь же необходима в уравновешенной картине универсума, как и мир.

Конечно, нарисованная выше картина (виртуальная Америка, реальная Европа) субъективна. Но в самой ее субъективности есть смысл. Очевидно, что для американца США — именно соединенные штаты, а не просто аббревиатура. Карта — то же самое лоскутное одеяло, в котором Калифорния похожа на Мичиган не больше, чем Греция на Англию. Оттуда тоже ничего не вырвешь, а виртуальности во всем этом не больше, чем в гамбургере, — с одной стороны, ясно что ты ешь рекламный продукт, но, с другой стороны, живот наполняется чем-то реальным. Возможно, в этом причина падения NASDAQ (www.nasdaq.com) и кризиса Интернета: опомнившись от пятилетнего морока, материальные американцы отозвали свои деньги из виртуальной экономики. Вероятно, им виртуальной представляется Европа, хотя я не рискну забираться так далеко в чужую черепную коробку.

Противопоставляя материальную Европу виртуальной Америке и причисляя ее к реальности, мы, русские, неявно расписываемся в своем родстве с Европой. И для меня это веский довод, чтобы считать Россию частью этого великого культурного материка — где бы там ни проводили границы брюссельские теоретики и практики.

Первые годы, когда бумажные газеты и журналы только начали писать об Интернете, было две главных темы, которые волновали журналистов, решивших написать о Сети: первая — это, конечно, хакеры, а вторая, разумеется, секс. С хакерами все понятно — где компьютер, там и хакер, а вот при чем тут секс? За долгие годы разговоров об Интернете, передач по телевидению и статей в желтых, и не только, газетах это осталось для меня загадкой. Ну да, есть порнография (хотя меньше, чем иногда кажется), есть онлайновый флирт, есть даже любители виртуальных занятий любовью, но вот секса как такового, в Сети нет и не было.

Потому что секс — это прежде всего история про тело (про тела), а телам нечего делать в альтернативной реальности киберпространства. Можно писать письма, обмениваться мессиджами по ICQ, комментировать записи в чужом «Живом журнале», вести эротические беседы в чате, колотить одной рукой по клавиатуре, засунув вторую куда-то под стол, но потрогать, погладить, укусить и поцеловать онлайн невозможно. Потому что, как ни крути, написать «я тебя целую» и даже «я тебя страстно целую» — совсем не то, что поцеловать, и тем более — поцеловать страстно.

В Интернете не может быть секса, только виртуальный секс; не может быть тела — только виртуальные тела. Иногда их описывают, иногда прилагают фотографии, иногда их даже можно изобразить в трехмерном эмуляторе реальности; тогда их называют восточным термином «аватары».

Впрочем, как правило, партнеры обходятся вовсе без тел — для общения достаточно имен.

Потому что идея виртуальности — идея отказа от тела. В этом смысле виртуальность — это последняя точка в долгом маршруте, на котором остановки размечены пластической хирургией, бодибилдингом, тату, пирсингом, изменениями пола, фильмами Кроненберга и безумными художниками, прилюдно отрезающими себе части тела. Человеческое тело — человеческое, слишком человеческое — это нечто, что должно быть изменено, улучшено, трансформировано. В конечном счете — уничтожено. Тогда, лишенные несовершенства наших тел с их липкими выделениями, непрочными тканями, хрупкими костями и гниющими внутренностями, мы станем как ангелы. Как боги.

Это — изначальная эротическая утопия Интернета. Бесплотные, как души, пользователи Сети сетей, сливающиеся воедино в алхимически-электронном оргазме взаиморастворения. Будь ты прыщавый подросток, слабосильный старик, разжиревшая домохозяйка — в Сети никто не узнает, кто ты есть. Потому что тебя там на самом деле нет. Ты — это твое тело, а оно может существовать только по эту сторону монитора.

Всякая утопия таит в себе зародыш собственной гибели: желая отказаться от своего тела, мы в то же время желаем обладать чужим. И потому редкому сетевому Казанове удается сдержаться и не спросить телефон, не договориться о встрече. О встрече, которая все разрушит, потому что реальное тело человека никогда не совпадает с его воображаемым телом. Придя на свидание, ты увидишь совсем другого человека, чем представлял себе раньше. С таким же успехом можно было знакомиться в метро.

Сотни (тысячи?) браков, заключенных после онлайн-знакомства, и миллионы (миллиарды) половых актов, совершенных в реальной жизни как продолжение виртуального секса, ничего не доказывают. Например, мой ближайший друг познакомился со своей женой в автобусе.

Пройдут годы. Та, которую ты раньше знал только по никнэйму, обзаведется не только именем-отчеством, но и детьми. Если повезет — общими. Спустя вечность, лежа ночью рядом, вспомнишь ее такой, какой ты ее когда-то видел и какой она никогда не была. И тебе станет жаль утраченного виртуального тела, которого никогда не существовало.