Осажденная крепость - Страница 10
В это утро на душе у Фан Хунцзяня было хорошо, хотя он и подумал, что Бао ведет себя несколько вызывающе. Он оглянулся, увидел пустые шезлонги барышни Су и госпожи Сунь и обрадовался, решив, что они не видели сцену с прикуриванием. Вечером подул штормовой ветер, началась качка. После десяти на палубе осталось лишь несколько парочек, которые забились в плохо освещенные углы и ворковали там. Фан Хунцзянь и Бао прогуливались бок о бок, не говоря ни слова. Когда корабль сотрясла особенно большая волна, Бао потеряла равновесие, Фан обхватил ее за талию, прижал к борту и стал жадно целовать. Губы и тело Бао оказались податливыми, и торопливые грубые поцелуи стали спокойнее, продолжительнее, слаще. Но вот Бао ловко высвободилась из рук Фана и сделала глубокий выдох.
— Чуть не задохнулась! У меня ведь насморк, дышать нечем. А ты уж больно прыткий — даже в любви мне не объяснился!
— Хочешь, я сейчас признаюсь задним числом?
Для Фана, как для всякого не испытавшего любви мужчины, слово «любовь» казалось возвышенным и серьезным, и ему вовсе не хотелось употреблять его вслух. Он хотел Бао, но вовсе не любил ее. Оттого-то в его голосе чувствовалась неуверенность.
— Так ведь все слова заранее известны… — протянула она.
— А ты поцелуй меня, я передам их прямо из уст в уста, чтобы им не приходилось совершать окольного пути к твоему сердцу.
— Нет уж, не проведешь, говори все, как положено! И вообще на сегодня хватит. Если ты меня не обманываешь, завтра…
— Завтра? Никакого «завтра» не существует, это выдумка календарей. Не верь им! В действительности есть только слово «сегодня»!
Фан снова обхватил ее талию. В этот момент корабль накренился, Фан не успел ухватиться за поручни и едва не уронил Бао. В темноте завизжали остававшиеся на палубе девицы. Бао вырвалась из объятий и заявила:
— Я замерзла, пойду к себе. Завтра увидимся!
Фан Хунцзянь остался на палубе один. Среди мчавшихся по небу черных туч изредка проглядывали звезды, с жадным чавканьем бились о судно штормовые волны. Океан, днем казавшийся бесконечным, исчез в еще более безбрежной темноте ночи. На этом фоне все страсти человеческие казались молодому человеку незначительными или вовсе не существующими, лишь надежда на завтрашний день светилась в его сердце, как огонек во мраке.
С этого вечера Фан Хунцзянь даже столоваться стал, как правило, в третьем классе. Отношение Су к нему стало заметно холоднее. Он даже спросил потихоньку Бао — чего это барышня Су перестала его замечать. Бао рассмеялась его несообразительности:
— Я-то догадываюсь почему, но не скажу, а то ты совсем загордишься.
Фан ответил, что она преувеличивает, но, встречая Су, все больше конфузился.
Пароход между тем миновал Цейлон и Сингапур и теперь приближался к Сайгону. На всем пути это был первый город французской колониальной империи, которым можно было похвастаться. Французы на борту оживились, словно завидели родной дом, стали увереннее держаться, громче говорить. Судно подошло к пристани под вечер и должно было простоять две ночи. Родственники Су, служившие здесь в китайском консульстве, прислали за ней машину, и она сошла с парохода, провожаемая завистливыми взглядами окружающих. Ее соотечественники решили посетить китайский ресторан. Фан и Бао не прочь были поужинать вдвоем, но сочли неудобным отделяться от компании. После ужина супруги Сунь с ребенком вернулись на корабль, а остальные зашли в кафе. Бао предложила пойти в дансинг. Хотя Фан Хунцзянь взял во Франции два платных урока, танцевать он как следует не научился, и после первой же попытки ему пришлось сесть в сторонке и смотреть, как Бао танцует с другими. В первом часу ночи уставшая компания потянулась на пароход. На пристани Фан и Бао отстали от спутников. Бао заметила:
— А барышня Су сегодня не вернется…
— И мой аннамит сошел на берег. Говорят, его место продано китайскому торговцу, который едет в Гонконг.
— Значит, мы оба сегодня спим в одиночестве, — сказала Бао как бы между прочим.
Словно молния пронзила мозг Фан Хунцзяня, да такая яркая, что он зажмурил глаза. Кровь прихлынула к лицу. Он только собрался что-то сказать, как кто-то из их компании, шедший впереди, обернулся:
— Что, никак не наговоритесь? Нарочно плететесь нога за ногу, чтобы вас не услыхали!
Молодые люди молча догнали компанию, а затем разошлись, пожелав всем спокойной ночи. Фан Хунцзянь принял душ, вернулся в свою каюту, лег и вновь приподнялся в постели… В голове прочно засела мыслишка — избавиться от нее было так же трудно, как забеременевшей пойти на аборт… А вдруг барышня Бао не вкладывала в свои слова никакого особого смысла, и он только поставит себя в глупейшее положение? На палубе принимали грузы, и двое коридорных стояли у входа в третий класс, охраняя его от посторонних. А вдруг они обратят на него внимание? Он не мог ни решиться, ни отказаться от своего намерения. И тут послышались легкие шаги, приближавшиеся вроде бы со стороны каюты Бао. Сердце Фана заколотилось. В груди стало больно, будто кто-то топтал ее. Шаги замерли, и нестерпимая тяжесть навалилась на него. Но вот они послышались вновь — торопливые, близкие! И Фан Хунцзянь отбросил сомнения: чуть ли не с воплем радости он соскочил с койки и, не сунув ноги в шлепанцы, открыл дверь. В нос ему ударил запах пудры, которую употребляла Бао.
Когда Фан проснулся на следующее утро, солнце уже сияло вовсю, часы показывали девять с минутами. Как же сладко он спал в эту ночь, даже снов не видел! Недаром о спящем говорят, что он пребывает в краю темном и сладком. «Бао смугла лицом, смех ее сладок, и она утомляет, как сон весной, — подумал он. — Следовательно, «темный и сладкий» — это как раз о ней… И еще — о шоколаде. Можно было бы подарить ей коробку, да французский шоколад не очень хорош, к тому же в такую жару есть его не рекомендуют». Пока Фан лежа предавался размышлениям, Бао постучала в стенку каюты, обозвала его «лежебокой» и пригласила идти в город поразвлечься. Фан быстро умылся, а потом долго ждал у двери каюты, пока Бао закончит туалет. Завтрак в столовой давно кончился, и им пришлось заказывать еду за свой счет. Их обслуживал некий Алю, который убирал каюту Фан Хунцзяня. Когда они поели, Алю, не торопясь собрать посуду, с улыбкой посмотрел на них и протянул Фану три дамские шпильки, сказав на гуандунском диалекте:
— Господин Фан, что я сейчас нашел, когда вашу постель стелил.
Бао вспыхнула, большие глаза ее, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Фан Хунцзянь, обругав себя в душе идиотом за то, что не осмотрел постель перед уходом, быстро вынул из кармана триста франков и сунул их Алю со словами:
— Вот, возьми! А эти вещи отдай мне.
Алю поблагодарил Фана и заверил, что он человек надежный и лишнего не болтает. Бао успокоилась и стала смотреть в другую сторону, будто происходящее ее не касалось. Они вышли из столовой, и Фан с извиняющимся видом протянул Бао ее шпильки, но та сердито швырнула их на пол:
— Очень они мне нужны после того, как тот тип держал их в своих грязных лапах!
Этот инцидент испортил им весь день — все шло не так, как хотелось: рикша привез их не на то место, за покупки они переплатили. Фан Хунцзянь предложил подкрепиться во вчерашнем китайском ресторанчике, но Бао пожелала обедать в европейском кафе, заявив, что не желает сталкиваться с пароходными попутчиками. Они с трудом нашли приличное на вид заведение, но все — от закуски до кофе — оказалось невкусным. Суп был холодным; мороженое теплым; рыба, хоть она и не похожа на морской десант, тем не менее слишком долго пребывала на берегу; мясо, напротив, очень долго находилось в воде, что более пристало бы матросу подводной лодки. Все, за исключением уксуса, отдавало чем-то кислым — хлеб, масло, красное вино. Однако оба ели с охотой, тем более что разговор не клеился. Стараясь быть приятным, Фан игриво называл свою даму то «сладкой смуглянкой», то «мисс шоколад», но та капризно спросила, неужели она такая черная? Фан продолжал свое: в прошлому году он был в Испании, так там самой красивой балериной слыла такая черная, насквозь прокопченная… В ответ Бао сразила его неожиданностью своей логики: