Ортодокс или запретная любовь дочери премьера (СИ) - Страница 3

- Ты же будешь служить не строю, а народу. А это святая обязанность каждого русского человека. Правильно сделал, что напросился в десантные войска. Чтобы вернулся домой возмужавшим, физически окрепшим и волевым. Постарайся отслужить без... - Сергей Васильевич задумался, подыскивая подходящее слово, - скажем, без нарушений воинской присяги, суть которой заключается все в том же служении народу. И постарайся, учитывая армейскую специфику, отслужить без закидонов, как в институте. Мог бы и потерпеть до конца учебы. Но что произошло, то произошло. Даже, может быть, полезно.

Вот таким был у Андрея дед или, как он называл его с детства, деда, которого больше не увидит живым и не услышит. Дед же и предложил, чтобы внук пошел в спецназ, где служил его отец, или в ВДВ, чтобы за год службы он закалился физически, что должно ему пригодиться в этой бандитской жизни. По интернету они узнали, что ни туда и ни сюда Андрей не подходил по росту, не дотягивая полутора сантиметров до требуемого минимума в 175 см и целых семь килограмм до нижнего весового предела в 75 кг. Тут неожиданно выручила мать, обзвонившая друзей мужа по училищу и Чечне. Один из них, Воронов Михаил Иванович, служил в ВДВ во Владимирове. Выслушав мать, он велел Андрею приехать к нему, что тот и сделал за три дня до прибытия на призывной пункт с вещами. Воронов в должности подполковника, высокий, широкоплечий, с усами, которые замечаешь не сразу, настолько они были ему к лицу, словно он родился с ними, и также шла ему военная форма, встретил Андрея, как родного сына, не раз повторяя, что он очень похож на отца. Это, однако, не помешало ему устроить изнурительную проверку физического состояния Андрея. Как тут не сказать спасибо деду, заставлявшего внука с детства принимать по утрам холодный душ, подтягиваться на турнике, бегать на лыжах, играть в волейбол и футбол и год ходить в кружок самбо до вывиха руки. Воронов остался доволен Андреем, а узнав, что он увлекается литературой и умеет неплохо рисовать, направил в военкомат по месту жительства Андрея запрос на направление его на срочную службу в их батальон. Там Андрею в приказном порядке поручили выпуск стенгазеты батальона, дополнив позже художественным оформлением комнат отдыха рот. Андрея это привлекло дополнительным свободным часом, который он использовал не в ущерб своим прямым занятиям по службе. За полгода он дотянул до метра семидесяти пяти и потяжелел на четыре килограмма, оставшись по сравнению с другими по-прежнему юношески миниатюрным.

Погода в это лето сошла с ума. Вопреки утверждению о глобальном потеплении, что подтверждалось бесснежными зимами, лета в этом году фактически не было. Температура ни разу не поднималась до двадцати градусов, и Андрей забыл, как выглядят яркие солнечные лучи. Вот и Москва, куда он прибыл под вечер, его встретила холодным промозглым воздухом и темным, как мокрый асфальт, небом. Хорошо, хоть не было дождя.

Домой он приехал около двух. Матери дома не было, скорее всего, сидела с кем-нибудь их двоих детей в качестве репетитора или гувернантки, в зависимости от возраста детей. До ее прихода он искупался, сходил в магазин и перед фотографией деда помянул его. С полки настенного шкафа в коридоре он достал альбом деда, собранный им из его старых фотографий. Из довоенных сохранились лишь две фотографии. На одной лопоухий с надутыми щеками в майке и штанишках на помочах, сидит на трехколесном велосипеде перед сестрой в цветастом сарафане. Ему года три, ей лет пять. На второй фотографии, он с сестрой, положившей руку на его плечо, стоит возле сидевшей на стуле матери с младшей дочерью на коленях. Судя по возрасту младшей сестры, умершей от кори во время бомбежки осенью сорок первого, и по распустившимся цветам, их сфотографировали непосредственно перед войной. Отец, как и положено, был на работе, зарабатывал на пропитание семьи

Из военных фотографий сохранилась лишь одна: учеников второго класса, сделанная в ноябре сорок четвертого года. Немцев уже гнали к Германии, и на лицах детей появились первые жизнерадостные улыбки, на лице девятилетнего деда ее еще не было. Она появилась на первой и единственной его послевоенной фотографии в день вступления в комсомол первого декабря сорок девятого года. В этот же день он был избран секретарем первой комсомольской организации школы. С тех пор до убийства СССР он постоянно избирался в комитеты и бюро комсомола и партии, одновременно работая в стенгазетах.

Пришедшую мать он едва узнал. Одетая во все черное и с черной окантовкой на голове она показалась ему меньше ростом и много старше из-за горьких складок в углах губ и морщин у края глаз. Обняв и поцеловав ее, Андрей выложил тридцать восемь тысяч, из которых к тридцати тысячам части и Воронова восемь добавили ребята. Вместе с двадцатью двумя тысячами матери набиралось шестьдесят тысяч. Она сказала, что от кого-то слышала, что пенсионеров в Москве хоронят бесплатно. Чтобы уточнить, Андрей сел за компьютер и узнал, что на похороны пенсионеров выдается пособие 16965 рублей, но после похорон. Он также уяснил, что подзахоронить к бабушке, умершей двенадцать лет назад, можно будет только через два года. Тут он вспомнил, что у его друга Валеры, который жил в соседнем подъезде, три года назад умер дед, и он мог многое подсказать, как уже подсказал матери отправить в часть справку о смерти деда. Валера был еще на работе и собирался придти к матери в восемь, но, услышав голос Андрея, пообещал отпроситься.

Их разговор по телефону прервал звонок в дверь. За ней стояли двое: гладко выбритый пожилой и с бородкой молодой, оба в черных костюмах. Андрей сразу догадался, кто они, и даже обрадовался их приходу: сразу все и уточнит. Усевшись на стул в гостиной за столом, пожилой вынул из висевшего на плече кожаного портфеля очки с блокнотом и приступил к опросу: желаемое кладбище, платное, родственное или социальное место, если платное, то на сколько человек, какой гроб и..., - но на этом был прерван Андреем, спросившим о шансах захоронения деда рядом с бабушкой. Сходу приврав на пять лет установленный в Москве срок захоронения в родственную могилу, пожилой назвал восемьсот тысяч за захоронение в одну могилу и около пятисот - по возможности в этом же секторе. "Такая возможность найдется", - заверил молодой. Андрей сказал, что подумает и поинтересовался, во сколько обойдутся похороны без учета вышеуказанных сумм. Они положили перед ним, как они сказали, типовой прейскурант, в том числе тридцать тысяч на макияж лица, 90 тысяч на отпеванием в храме и 70 - при морге. И на это Андрей сказал, что подумает. Молодой ответил, что думать некогда, так как переговоры с руководством кладбища могут затянуться, а с учетом того, что на заказ отпевания требуется три дня, то можно не уложиться в пятидневный срок содержания трупа в морге. Поэтому необходимо сегодня подписать договор с агентством. "Вы же не хотите, чтобы труп отправили к бездомным", - пригрозил он, отчего мать испуганно ахнула.

- Хоронить вам все равно придется, - сказал пожилой, раскрывая блокнот. - Сейчас мы оформляем заказ и приступаем к работе. Если вдруг не получится с похоронами в могилу жены или рядом, найдем другой вариант. Мне нужна справка о смерти.

- Спасибо вам за разъяснение, - сказал, поднимаясь, Андрей. - Оставьте свой номер телефона. Если вы потребуетесь, я вам позвоню.

Ему чуть ли не силой пришлось их выпроваживать. За дверью молодой пообещал, что без них дед не будет похоронен на бабкином кладбище. Его спасло, что бросившийся на него Андрей споткнулся о порожек двери и врезался в перила лестницы. Выпрямившись, он услышал стук двери внизу.

Вернувшись в квартиру, он поинтересовался у матери, был ли у нее разговор с дедом об отпевании. Об этом они не говорили, но о своем крещении в годы войны он рассказывал не раз. Из его автобиографической повести Андрей знал, что деда был материалистом и не верил в сотворение мира богом, но это, по его мнению, не являлось препятствием отпеванию. Словно прочитав его мысли, мать сказала: