Ороборо: Изгоняющий кошмары (СИ) - Страница 27

— Возможно, но я не доктор.

Кёнсу без остановки крутил в голове последние слова Джунсу, когда торчал в магазине на втором этаже. Сунул в корзину две коробки с какао, выбрал фрукты наугад, расплатился и зашёл в кабину лифта. Дверь в квартиру он отпер собственным ключом и на пороге прислушался. Странно тихо.

Оставив на кухонном столе покупки, Кёнсу пробежался по комнатам и даже заглянул в ванную. Везде горел свет, но вот Чонина и Чипа найти не удалось. Кёнсу проверил обувь у двери и на полке, заглянул в обувную тумбочку и определил, что любимые кроссовки Чонина пропали.

Мысль, что Чонин отправился на прогулку в одиночестве, казалась дикой. И Чонин сказал, что планы на сегодня обычные, а прогулка в обычность не вписывалась. Кёнсу вообще плохо себе представлял, как слепой человек мог гулять в одиночестве по городу. Чип — умная на редкость собака, но это не человек.

Выскочив из дома, Кёнсу огляделся и спустился с крыльца по широким ступеням. Предположений, куда мог пойти Чонин, — ноль.

В книжный? Без Кёнсу? Это вряд ли.

В агентство, рискуя нарваться на Хона? Тем более вряд ли.

Ну и куда же?

Кёнсу остановился на тротуаре, окинул растерянным взглядом оживлённую улицу и посмотрел налево. Парк? Тут ведь недалеко. Да и надо же хоть иногда нормально выгуливать Чипа, пусть тот и мог носиться вдоволь по большой квартире. Может быть…

Кёнсу прикинул, что немного за полдень, тепло, шумно, а в парке должно быть тихо и не слишком людно в это время. Ладно.

До парка он добрался за семь минут и остановился у широких ворот. Парк большой, и где искать Чонина, Кёнсу представлял плохо. Чонин ни разу не говорил, есть ли у него тут любимые места.

Но найти Чонина необходимо.

Кёнсу выудил из кармана телефон и вывел на дисплей карту парка, запомнил, сунул телефон обратно в карман и отправился исследовать парк. А что ещё ему оставалось делать? В любой миг могли позвонить из агентства. Вряд ли Кёнсу сохранил бы работу, если бы брякнул, что не знает, где Чонин. Его ведь и наняли для того, чтобы он всюду Чонина сопровождал.

Чонин тоже хорош! Скотина! Хоть бы словом обмолвился, что пойдёт погулять! И хоть бы намекнул, где именно он будет, если вдруг что. Да вообще! Он же ни черта не видит!

Кёнсу сам не заметил, как перешёл на бег. Мчался по узким тропкам и широким аллеям, порой застывал на месте и напряжённо вслушивался в шёпот ветра, затерявшегося в кронах деревьев. Если различал голоса, то нёсся в нужном направлении, чтобы после разочароваться.

Спустя двадцать минут беготни различил чуть в стороне собачий лай. Опознал тут же. Чип. А лай слышен хорошо, потому что там небольшая река. Сделал поправку на расстояние — над водой звуки разносятся дальше. И тут лай стих. Чип как будто из вредности заткнулся. Но это уже пустяки — Кёнсу знал приблизительное направление. Да и Чонин не мог теперь сбежать. Не в его состоянии тягаться в скорости со зрячим Кёнсу.

Он выбежал к мосту и остановился, уперевшись руками в колени, чтобы отдышаться. Торопиться уже не стоило — Чонин торчал у перил, подставив лицо лёгкому ветру. Чип носился по мосту за бабочкой и плевать хотел на всё вокруг. Вот тебе и умная собака. Чип даже на появление Кёнсу не отреагировал — припал к земле, напряжённо следя за ярким насекомым, потом взвился в прыжке, но поймать бабочку не смог. Раззява.

Выровняв дыхание, Кёнсу выпрямился, подошёл к Чонину и остановился рядом, тронул перила пальцами и покосился на строгий профиль. Чонин даже голову не повернул, лишь негромко поинтересовался:

— Вернулся?

— Откуда ты знаешь, что это именно я?

— По звукам. Походка и прочее. Оказывается, такие вещи уникальны, но понимаешь это только тогда, когда уже ничего другого не остаётся.

— Ты даже записку не оставил, — укорил его после паузы Кёнсу.

— Рассчитывал вернуться раньше тебя. — Чонин повернулся спиной к перилам и коротко свистнул сквозь зубы. Чип тут же забыл о бабочке, белой стрелой пересёк мост и прижался пушистым боком к ноге Чонина. Бег смуглых пальцев по белому меху — до ошейника и жёсткого поводка.

— Можем ещё погулять вместе, если хочешь, — предложил Кёнсу.

— Нет.

Кёнсу остался стоять у перил и смотреть Чонину вслед. Тот шёл уверенно, легко касаясь пальцами поводка. Не спотыкался и не замирал в растерянности — просто шагал за Чипом. Именно такого доверия Кёнсу ждал по отношению к себе, но похвастать им мог пока лишь Чип.

Дома Чонин привычно опустился на пол у зеркала, сначала освободил Чипа от поводка и поворошил густой мех на шее, чтобы размять мышцы, потом потянулся к шнуркам на кроссовках.

Кёнсу торопливо запер дверь, встал на одно колено рядом с Чонином и поймал его руки своими. Ничего говорить не стал, просто подержал немного пальцы Чонина, отпустил и принялся развязывать шнурки сам. Аккуратно снял кроссовки, отставил в сторону и провёл ладонью по левой ступне Чонина. Узкая и длинная, хорошей формы. Обнажённая ступня, потому что Чонин снова не надел носки. Под смуглой кожей отлично прощупывались косточки.

Кёнсу сдвинул ладонь и обхватил тонкую лодыжку. Ту самую, что полагалось разбить тяжёлым молотом. Это будет нетрудно сделать. Вот обратно собрать все осколки костей и воссоздать в первозданном виде — никак. Потому что ломать всегда проще.

Он вскинул голову и всмотрелся в спокойное лицо Чонина. Взгляд без фокуса и оттенки равнодушия в резких чертах. Немного запавшие щёки и твёрдые скулы, обветренные губы, едва заметная синева над верхней губой и на подбородке, чёлка до самых глаз и густые ресницы. Кёнсу подался вперёд, коснулся кожи над верхней губой кончиками пальцев, уже смелее погладил ладонью по щеке и мягко тронул сухие губы поцелуем.

— Тебе нужно поесть хоть немного. Снова щёки запали, и черты стали такими острыми, что… — Он провёл пальцами от подбородка к уху, обратно, обводя по контуру нижнюю челюсть с одной стороны. — Ещё немного, и кость будто разрежет кожу. Прорвёт, как тонкую бумагу.

Чонин крепко сжал его запястье. Удерживал руку Кёнсу, не позволяя ни вновь коснуться смуглого лица, ни отдёрнуть конечность. Кёнсу затаил дыхание в ожидании дальнейших действий Чонина. Тот как будто колебался и решал что-то для себя. Только вот что? Кёнсу ведь правду сказал: Чонин в последние дни вообще ничего не ел, не считая той просьбы приготовить обед, но даже тогда он едва прикоснулся к еде. Маловато, чтобы ослабеть как в прошлый раз, но достаточно, чтобы его худоба вновь стала нездоровой и бросающейся в глаза.

Чонин внезапно отпустил его запястье, вытянул руку и наткнулся на грудь, неуверенно повёл к центру груди, вверх и замер, прикоснувшись к горячей коже на шее — над воротником рубашки.

— Какого цвета… это?

Кёнсу растерялся от неожиданности, покосился на собственную рубашку, сглотнул и тихо ответил:

— Серая рубашка. Светло-серая. Это как…

— Как пасмурное небо? — Чонин слабо усмехнулся и провёл кончиком языка по нижней губе. Машинально. Он часто так делал — Кёнсу замечал не раз. Чувственные губы. А если у человека чувственные губы, он часто покусывает их и облизывает. Именно поэтому такие губы кажутся обветренными. Или потрескавшимися. И ещё яркими. Притягательными для взгляда. — Я всё ещё знаю разницу между оттенками. Не надо объяснять мне, что означает тот или иной цвет. Я слепой, а не слабоумный.

— Я всего лишь хотел точнее обозначить оттенок. Ничего больше. И слабоумным я точно тебя не считаю.

Кёнсу сжал в ладони пальцы Чонина и попытался помочь ему встать. Чонин отдёрнул руку и поднялся сам.

— Ну ещё бы, — раздражённо заговорил Кёнсу. — Помощь тебе, конечно же, не нужна. Слушай, кому и что ты пытаешься доказать? Да, ты не видишь больше, но это не повод забиваться в скорлупу и выдерживать дистанцию. Да, ты прав, многие люди ведут себя именно так, как ты говорил. Словно ты прокажённый, а не просто слепой. Но ведь не все. Представь себе — исключения случаются. Ты не видишь, и это нормально, что тебе иногда нужен кто-то, кто будет смотреть за тебя. В этом нет ничего постыдного. И некоторым людям вовсе не обременительно смотреть за тебя. Некоторые люди способны считать это привилегией. Но, как видно, твой мир настолько узок, что исключает таких людей в принципе. Ты даже мысли не допускаешь, сколько народа тобой восторгается. Особенно сейчас, когда ты ни черта не видишь, но всё равно остаёшься Богом Танца. Пусть и слепой, но ты танцуешь так, как не всякий зрячий сможет…