Орлята
(Рассказы о пионерах-героях) - Страница 36

Долго и тщетно гестаповцы старались напасть на след юных мстителей. Наконец им удалось воспользоваться подлыми услугами провокатора. Бывший ученик Обольской школы Михаил Гречухин, дезертировавший из Советской Армии, предал часть участников организации. Их расстреляли.

Командование партизанского отряда послало Зину в деревню Мостище, что вблизи Оболи, чтобы установить связь с подпольщиками, оставшимися в живых, но немцы схватили ее, когда она возвращалась обратно.

Зину без конца возили к следователю гестапо — лейтенанту Вернике. Небольшого роста узкоплечий немец разговаривал с ней то тихо, вкрадчиво, то переходил на крикливый тон и грязную ругань.

— Кто тебя послал в Мостище?

— Никто.

— Врешь! — крикнул он на русском языке почти без акцента. — Кто твои товарищи?

Зина молчала.

— Ты мне, свинья, заговоришь. Подойди ближе!

Зина, не трогаясь с места, смотрела на Вернике глазами, полными ярости.

Лейтенант подал знак двум здоровенным солдатам, стоящим рядом с нею. Один из них ударил девушку по лицу. Зина пошатнулась, но не упала.

Солдаты схватили ее под руки и поволокли к столу.

— Слушай, Портнова, — сказал следователь тихо, чуть приподнявшись из-за стола. — Чего ты молчишь? Ведь ты не коммунистка, я уверен, и не комсомолка…

— Ошиблись, господин палач. Я была пионеркой. Сейчас — комсомолка, — Зина гордо выпрямилась. Она не могла сказать иначе.

Лицо лейтенанта передернулось, ноздри побелели. Вскочив со стула, он размахнулся и ударил Портнову кулаком в грудь. Девушка отлетела назад, ударилась головой о стену. Маленькая, худенькая, она тут же поднялась и, снова выпрямившись, стояла перед своими мучителями. Тонкими струйками текла по лицу кровь.

— Убрать! — крикнул Вернике солдату.

…Под утро Зина задремала. Но ее не переставали мучить кошмары. Кто-то с ней спорил; она хотела ответить, но у нее пропал голос. Открыла глаза и тут же зажмурилась. Солдат, освещая фонарем лицо, тряс ее за плечо.

— Ты что, оглохла? Вставай!

Когда сообразила, куда идти, на душу снова легла тяжесть. Опять допрос. Опять будут бить.

Она не знала, что ночью следователь докладывал начальнику гестапо:

— Портнова такая же фанатичка, как те, которых мы прикончили. Не отвечает.

Капитан Краузе насмешливо ответил:

— Это она не хочет отвечать вам, лейтенант. А мне… Пришлите ее ко мне.

Когда в кабинет Краузе ввели Портнову, тот изумленно уставился на нее: он не ожидал, что увидит… девочку с косичками! «Ну это же совсем ребенок», — отметил про себя начальник гестапо.

— Садись.

Зина села, ничем не выдавая своего волнения. Она быстрым взглядом окинула просторный, уютно обставленный кабинет, железные решетки на окнах, плотно обитые двери. «Отсюда, пожалуй, не убежишь».

Прищуренными глазами смотрел на Зину капитан, будто изучал каждую черточку лица. Зина выдержала этот взгляд, не пошевельнулась.

На ломаном русском языке Краузе сокрушался о том, что с ней обошлись грубо и даже избивали.

— Ах, как побледнела, как похудела фрейлен! Ей нужно мольоко, масло, белый хлеб, шоколяд… Фрейлен любит шоколядные конфеты?

Зина молчала.

Краузе не злился, не кричал, не топал ногами, делал вид, что не замечает ее упорного, демонстративного молчания. Улыбаясь, обещал улучшить условия заключения.

«Даром, собака, стараешься, — думала Зина. — Все равно ничего не скажу».

Как бы угадав ее мысли, Краузе протянул:

— Так, так, не желайш сказать… Нитшево…

Он приказал отвести ее не в тюрьму, а в комнату, находившуюся здесь же, в здании гестапо. Ей принесли сюда обед из двух блюд, белый хлеб, конфеты.

На следующий день утром Портнову снова вызвали к капитану.

Направляясь на допрос, она почувствовала, как тоскливо сжалось ее сердце. Краузе непременно будет спрашивать, кто ее товарищи. Следователю она не отвечала — он бил, и каждый удар ожесточал ее. Но этот не бьет. Прикидывается ласковым.

«Не поддавайся!» — настойчиво требовал голос сердца.

Портнову ввели к начальнику гестапо.

С подчеркнутой вежливостью Краузе осведомился, как она себя чувствует в новой обстановке.

— Это все мелочь, — сказал он, не дождавшись ее ответа. — Один небольшой услюга, и ты идешь в дом. Скажи, кто твой товарищ, твой руководители?

Переждав минуту, гестаповец продолжал:

— Ты, конешно, сделаешь нам услюга. Да? И мы не будем в дольгу… Я знаю, в Петербурге, ну, по-вашему, в Ленинграде, у тебя есть мама, папа. Хочешь, мы везем тебя к ним? Это теперь наш город. Говори, не бойся…

Краузе курил сигарету, опираясь одной рукой на подлокотник кресла, и ждал ответа. Курил медленно, будто нехотя выпуская дым. На скулах бегали желваки, глаза щурились. Он не сомневался в успехе своей тактики: девушка должна заговорить.

А Зина молчала. Она едва сдерживалась от улыбки, так как хорошо знала, в чьих руках ее родной город.

За окном шумел осенний ветер. И скоро шум перерос в грохот. По улице шли фашистские танки.

Капитан, подойдя к окну, отдернул занавеску.

— Смотри, какие мы сильные! — гестаповец произнес это тоном победителя.

Потом, приблизившись к Зине, вытащил из кобуры пистолет, повертел его в руке и, ничего не сказав, положил на стол. Зина посмотрела на пистолет и подумала: «Вот бы разрядить в гада всю обойму».

Вдруг она почувствовала, что у нее перехватило дыхание, и отчаянная мысль, как молния, пронзила мозг: «А что, если?»

— Ну-с, фрейлен, — Краузе вернулся от стола и снова поднял, точно взвешивая, пистолет. — Здесь есть маленький патрон. Одна пуля может поставить точку в нашем споре и в твоей жизни. Разве не так? Тебе не жалько жизнь?

А ленинградская девочка молчит, как будто не слышит его, не видит, ничего не замечает.

Гестаповец опять положил пистолет на стол. «Он уверен, гад, что я не смогу выстрелить из пистолета, поставленного на предохранитель, — подумала, усмехнувшись, Зина. — Ну и пусть…»

На улице просигналила легковая машина и, резко затормозив, остановилась у дома, Краузе отошел от стола к окну, и тут случилось то, чего он никак не мог допустить даже в мыслях.

Зина, словно кошка, бросилась к столу и схватила пистолет. Гестаповец не успел еще осознать, что произошло, как девушка навела на него его же собственное оружие, которым он только что ей угрожал.

Выстрел — и Краузе, неестественно скособочась, упал на пол.

Вбежавший в комнату офицер был также убит наповал.

Зина устремилась в коридор, выскочила во двор, а оттуда в сад. Утро было прохладное, начинались заморозки, трава побелела, а Зине было жарко.

Липовая аллея, заметно понижаясь, упиралась в берег реки. Девушка вихрем пронеслась до ближайших кустов, тянувшихся рядом с аллеей.

Некоторое время ее никто не преследовал, сад был пуст. Она бежала к реке. Эх, если бы успеть добежать!.. За рекой спасительный лес. Только бы успеть.

Зина обернулась и увидела солдат. Один из них — совсем близко. Она остановилась, прицелилась, плавно нажала спуск. Гитлеровец с хриплым стоном растянулся на земле. Остальные, злобно крича, ускорили бег. Зина, не целясь, произвела несколько выстрелов. Это заставило солдат приостановиться.

«Почему они не стреляют?» — удивилась девушка. Она не знала, что было приказано схватить ее живой.

Казалось, никто и ничто не может ее спасти, она же все бежала, бежала, не теряя надежды.

Река — совсем рядом, но уже иссякли последние силы.

Портнова обернулась, опять нажала спусковой крючок… Выстрела не последовало. Патроны в обойме кончились.

Все!..

У Зины от бега перехватило дыхание. Ноги совсем подкосились.

Ее схватили на самом берегу реки.

…В морозное январское утро сорок четвертого года Портнову повезли на казнь.