Орлиное гнездо (СИ) - Страница 166

Василика схватилась за голову и зажмурилась. Она скрестила под юбкой ноги в вязаных чулках и низко склонилась к коленям – чтобы Корнел не увидел ее лица.

Почувствовала, как витязь касается ее плеча.

- Господь благ на небеси… - прошептал он. – Всем когда-нибудь простится…

- Временный ад может быть страшней вечного, - откликнулась Василика. – В него легче верится!

Она вздохнула.

- И даже временный ад вечен в Господе, разве не так?

- Оставим эти мудрствования церковникам, - откликнулся Корнел. – Господь превосходит всякое наше разумение!

Василика наконец вспомнила о том, что не притронулась к еде, - и стала есть; Корнел присоединился к ней, и они вместе закончили трапезу.

Потом Корнел вдруг попросил:

- Принеси эту книгу, которую подарил тебе Штефан в гареме. Я хочу послушать ваши персидские стихи.

Василика с веселым изумлением вскинула брови.

- Как угодно!

Она поднялась наверх – и вскоре вернулась, бережно неся книгу Омара Хайяма.

Они с Корнелом уселись на коврик перед камином – и Василика принялась вполголоса читать стихи, тут же переводя их на валашский язык. Корнел слушал молча; и хотя Василика переводила с трудом, неуклюже, во взгляде черного рыцаря светилось восхищение.

Потом они распрощались и поднялись наверх – каждый пошел спать на свою половину. Они как-то незаметно поделили между собой дом: иначе, нежели он был разделен при жизни Иоаны.

Василика уснула быстро – и приснился ей яркий, чудный сон: таких она не видела даже тогда, когда жила со Штефаном в Турции.

Во сне она предавалась любви со своим господином – и совершила с ним то, что так и не удалось совершить наяву. Она была так счастлива, точно наконец воспарила в небеса: как предрекали ей строки, вышитые Штефаном на рабочей перчатке.

А потом Василика проснулась: тело еще сводили блаженные судороги, но душа уже обескрылела. Она вспомнила, как долго уже разлучена со своим другом. Что, если это повредило им обоим? Что, если со Штефаном в Турции сейчас происходит то же, что с Андраши здесь?

И чем грозит им всем крестовый поход, которого наконец добилась от Корвина римская церковь?

Василика уткнулась лицом в набитую травами подушку и тихонько взмолилась о помощи всем благим силам, какие знала. Но она не знала уже, кого считать за такие благие силы.

* Дионисий Ареопагит – афинский мыслитель, христианский святой I в. н.э.: его сочинения, известные как Ареопагитики, оказали огромное влияние на христианскую философию.

========== Глава 98 ==========

В Рождество Василика впервые увидела короля – и Влада Дракулу, такого, каким он стал в плену: вместе с его женой, бледной и некрасивой, благочестиво некрасивой. Василика знала уже, что благородные венгерки-католички могут прятать под такой благочестивой невзрачностью.

Руки Илоны были сложены на раздувшемся животе. Но рожать ей, казалось, предстояло еще не скоро – однако, несмотря на это, Влад Дракула не отходил от своей княгини, вокруг которой волновалась толпа придворных. Валашский господарь был гораздо уродливее жены – и ниже ростом; но, в своих великолепных платьях, они удивительно подходили друг другу.

Увидев довольного Дракулу, Василика вдруг почувствовала себя так, точно ее предали; чтобы избавиться от этого чувства, она нашла и сжала руку Корнела, ответившего ей таким же пожатием. Простые люди никогда не должны забывать друг друга. Если государи – соль земли, то они – земля.

Василика была одета торжественно, но строго; однако, несмотря на это, была куда краше большинства знатных венгерок, разодевшихся к мессе в пух и прах. Драгоценные кресты этих дам слепили глаза. Василика вдруг вспомнила, что на ней самой давно уже нет креста – он потерялся где-то в Турции; но она никогда не повесит на шею чужое распятие, а тем паче католическое. Крест у каждого свой.

Корнел с сыном около нее являли собой образцы красоты – мужской и детской, невинной. Рядом с венграми Корнел, даже какой сделался теперь, был очень хорош. Немало женщин заглядывалось на него, перешептывалось – но он ни на кого не смотрел.

Впрочем, видя Василику, венгерки сникали - и начинали перешептываться уже с насмешливым изумлением. Однажды, когда слуха Корнела Красавчика коснулся такой шепот, он оглянулся на насмешниц – и они побледнели и смолкли. Со стороны трое валахов казались семьей – да они и были семьей, куда более, чем многие соединенные фамилией и кровью венгерские господа, как бы ни любезничали друг с другом.

Во время службы Василика увидела также и других витязей – они стояли под радужным витражным окном в стороне от сидящих прихожан: угрюмые, смуглые, чуждые остальным. Им не приходилось переходить в католичество и губить свою душу за всех, как это сделал их князь.

Василика, Корнел и Раду тоже стояли в стороне. Но король увидел и приветствовал их, и этого было довольно.

Когда месса была окончена, молодой Корвин еще раз одарил их своим вниманием. На улице, привлекая множество взоров, его величество приблизился к Корнелу и, улыбнувшись, поблагодарил его на валашском языке за верную службу.

- Желаю вам счастья, мой отважный рыцарь, - сказал Матьяш, переводя взгляд с Корнела на его спутницу – а потом обратно. – Вы заслужили его как никто другой.

Василика покраснела; Корнел опустил глаза. А Корвин только рассмеялся. Все трое понимали – и вокруг все придворные поняли намек, даже если не поняли языка; Корнел низко поклонился, не меняясь в лице. Кивнув валахам, белокурый король удалился вместе с женой; юная королева Каталина на прощанье наградила Василику добрым и сочувственным взглядом.

Когда их величества отошли, Корнел выругался сквозь зубы.

- И ведь их не упрекнешь! – сказал он своей спутнице, почти с отчаянием взглянув ей в глаза. - Для себя-то они правы!

- Это было бы так прекрасно в глазах короля – ведь твой Раду уже католик, - прошептала Василика, всем сердцем сочувствуя своему другу. Она положила руки на широкую грудь Корнела и заглянула ему в глаза. – Правда?

- Нет, - угрюмо откликнулся Корнел. – Мой Раду православный христианин, как мы с тобой.

- Он еще слишком мал, - сказала Василика.

Раду глазел по сторонам, на нарядных и пересмеивающихся по-праздничному людей, - еще не понимавший никаких божественных поименований, какие навешивали на него, а только желавший всем существом походить на отца.

Когда они шли домой, Василика тихонько спросила Корнела:

- А ты никому здесь не говорил, что мы муж и жена?

Корнел уставился на нее в величайшем изумлении.

- С какой стати? Я сказал им, что ты моя дальняя родственница, которую я выручил из беды и приютил; и это почти так…

Потом он помрачнел и прибавил:

- Я предстою королю, и не могу лгать ему в таких вопросах. Он по-своему велик, несмотря на молодость, - и заслуживает, чтобы ему служили честные люди.

“Тебе просто противно лгать больше, чем это совершенно необходимо, - подумала Василика. – А королю Венгрии давно уже не противно – хотя вы с ним ровесники. Потому он и король”.

Однако Матьяш богато наградил Корнела деньгами за турецкие подвиги; и прежде всего – за пленение графа Андраши. Все эти деньги ушли на дом, на хозяйство: ушли без остатка. Корнел хотел купить подарок Василике, но она отказалась, сказав, что для нее не может быть лучшего подарка, чем жить здесь, под его защитой. И так и было: все счастье, которое она могла иметь, Василика привезла с собою из Турции и носила в своем сердце.

Однако Корнел подарил ей немало сохранившейся в сундуках дорогой одежды своей жены, потому что у Василики не было платьев, в которых приличествовало появляться на людях здесь. Сейчас, на рождественской мессе, на глазах у всех придворных Корвина, Василика с ног до головы была одета с плеча Иоаны… Она сама расставляла и ушивала эти платья – нижнее и верхнее; Иоана походила на нее сложением, но была стройнее и выше ростом. Однако вышитый цветами бархатный плащ Иоаны, на меху и с высоким воротником, застегивающимся на горле камеей, подошел Василике прекрасно.