Орлиное гнездо (СИ) - Страница 156

Он с мольбой посмотрел ей в глаза - и Василика почувствовала, что вот-вот потеряет голову.

Она с силой оттолкнула его.

- Иди! Иди, пока мы ничего не натворили!..

Штефан несколько мгновений смотрел на свою подругу, тяжело дыша, – а потом, подхватив свою одежду, стремительно вышел; он уронил что-то по дороге и грохнул дверью. А Василика зарыдала, бросившись ничком на постель. Она колотила по ней кулаками и бранилась.

Но через несколько мгновений валашка успокоилась и подняла голову, мрачно уставившись вслед Штефану. Она не будет выть так долго и непристойно, как эти турецкие рабыни, которые ничего о себе не понимают.

Через два дня разведчики вернулись и доложили, что чума свирепствует на западе, но сам султан не покидал Эдирне.

В тот же день отряд, не мешкая, тронулся дальше на север.

========== Глава 92 ==========

До конца пути Штефан безмолвствовал – но его красивое лицо дышало мыслью, решимостью: какими идеями, благотворными или разрушительными, он наслаждался в тайниках своей души? Но не может быть такой благотворной идеи, которая не разрушала бы что-нибудь из уже воплощенного.

Когда Василике предстали - новой, самой страшной угрозой ее свободе - белые своды дворца, Штефан наконец вспомнил о своей невольнице. Хотя Василика знала, что о чем бы ее господин ни думал, она одна из самых могущественных идей, которые цветут в его душе – совокупной душе столь многих даровитых предков…

- Тебе сейчас придется пойти на женскую половину, - сказал паша мягко, точно предвидя, что ее потребуется уговаривать. Но зачем? Разве она дитя и ничего не понимает?

Но когда Василика представила себе десятки таких женщин, как принцесса Фериде, - безжалостных, сладострастных и могущественных счастливиц, решающих судьбы тысяч безвестных рабынь, - у нее задрожали губы и веки. Штефан обхватил ее руками, позволив уткнуться себе в грудь, прежде, чем это увидели все вокруг.

- Тебе никто не посмеет причинить вред, - успокаивал ее турок: Василика плакала, и его голос тоже дрожал. Боль за нее потом может тысячекратно отлиться другим людям – но Василика этого не увидит.

- Все узнают, что ты моя княжна, - сказал Штефан, лаская ее мокрую щеку. – Что ты неприкосновенна.

Он обещал навещать ее в гареме так часто, как это возможно; и рассказывать, как идут дела.

Василика всхлипнула и кивнула. Она попросила дать ей в услужение одну из ее гречанок, и Штефан обещал устроить это тоже; больше он ничего не мог для нее сделать.

Потом он поцеловал ее и попросил мужаться. Это было нужно. Василика впервые увидела евнухов – заплывшие жиром лица, безразличные глаза. Именно евнухам поручали казнить провинившихся женщин: неспособные больше наслаждаться с ними, служители гарема вымещали на недоступных соблазнах боль и ярость своего унижения…

Однако Василика ни за что не покажет этим существам своей слабости.

Она гордо стояла, сложив на животе руки в перчатках, пока лишенные пола служители с безразлично-высокомерным видом, поджав вялые губы, слушали ее покровителя. Он рассказывал им о высоком происхождении своей спутницы - о том, что с ней подобает обращаться, как с княжной. Однако здесь, должно быть, видывали и княжон. Властная речь Абдулмунсифа и гроза в его взоре не устрашили скопцов, которые были царями в этой женской тюрьме.

Два евнуха подступили к Василике, готовясь взять ее под локти; Василика гневно двинула этими локтями и угодила одному из служителей в живот, как в рыхлое тесто. На миг она обмерла от страха; но потом сжала губы и взглянула на второго скопца поверх своего покрывала.

Без всякого выражения он направился вперед, и Василика – следом; ударенный ею евнух замыкал шествие. Валашка опустила голову, словно преступница, и попыталась заставить себя думать о том, что наконец хорошенько отдохнет и позаботится о своем теле. Очень жаль, что здесь нельзя будет так же пестовать и душу, – Василика уже прикипела сердцем к своим ученым занятиям, и хуже смерти ей было бы отупеть, подобно всем женщинам, существующим только для услады своих повелителей…

Василику проводили в небольшую лишенную окон комнату, в которой стоял один только диван, – но собственную комнату: уже это немало ее обрадовало. Она села прямо на пол, запустив ногти в ковер, точно в шерсть неведомого зверя, который сделался ее единственным товарищем на эти дни.

Потом к ней пришла Анастасия, которую грубо втолкнули в комнату к мнимой княжне. Василика улыбнулась гречанке и заключила ее в объятия; обещала, что не позволит никуда отослать ее от себя. Анастасия благодарно поклонилась, хотя ничуть не хуже Василики понимала, что хозяйка говорит пустые слова.

Василика сбросила сапоги, сняла верхнее платье и легла на диван, лицом к стене. Подумала, потирая одну горящую усталостью ногу о другую, что потребует туфли, если ей не дадут. Да, именно так: княжны требуют, а не просят, даже если попали во дворец к султану.

Однако Василике не пришлось требовать – ей доставили все и так: и собственные вещи, дорогие одежды и туфли, и женщин для услуг. Несомненно, эти турчанки были более искусными служанками, чем Анастасия, но когда Василику позвали в хамам, она схватила свою наперсницу за руку и заявила, что пойдет мыться только с ней.

Турчанки поклонились, не возразив ни словом, - и пошли с Василикой, как более нежная, заботливая охрана, чем евнухи. А Василика сожалела, что не было возможности как следует рассмотреть свои вещи: есть ли среди них книги, бумага, перья? Едва ли. Она попала в тюрьму во вражеской стране: и Абдулмунсиф, конечно, этого не забывал!

А ученая и искусная женщина врага, как и ученая женщина вообще, всегда возбуждает куда большую ненависть, чем простая.

В бане, однако, Василика доверилась рукам турчанок, приказав, чтобы Анастасия вымылась вместе с ней. Ей опять не возразили ни словом. Здесь чем больше требуешь, тем больше раболепствуют, подумала Василика; но нужно уметь почувствовать, когда остановиться, - и особенно женщине с женщинами.

Когда они с Анастасией, освеженные и воспрянувшие духом, вернулись назад, Василика принялась за свои вещи. В кожаной сумке – седельной сумке, крепко пахнущей ее любимицей Годже, – Василика нащупала твердый обрез книги, и сердце ее радостно взыграло. Этим утешителем оказался старинный персидский поэт, мудрец и жизнелюбец, – Василика немного, но достаточно выучилась по-персидски, чтобы понимать его.

Между страниц был вложен ее валашский нож. Василика с улыбкой извлекла оружие и, зажав его в кулаке, села и склонилась над стихами, которыми ее возлюбленный говорил с нею.

Абдулмунсиф долго был один – сидя на коврике, склонившись к ладоням, обращенным к лицу, он долго молился, как молился всякий благочестивый мусульманин в этот час. Но если бы какой-нибудь благочестивый мусульманин разобрал слова, которые шептали губы паши, едва ли он узнал бы их. И даже – объятый ужасом, благочестивец зажал бы уши и отпрянул подальше.

Но Штефану эти слова придавали сил. Он кончил молиться, глубоко вздохнул и поднял глаза.

Сейчас к нему придет брат, как младший по положению – к старшему. Штефан еще в пути уведомил его, куда направляется; где бы ни был Адриан во время чумы, теперь он вернулся в Эдирне, тоже ища защиты у султана. Что ж, пусть Господь даст им обоим такую защиту, какой они заслуживают.

Штефан закрыл глаза, посидел несколько мгновений – а потом хлопнул в ладоши. Этого короткого резкого звука оказалось достаточно, чтобы явился слуга. Он распростерся ниц.

Византийский принц неприятно улыбнулся. Приказал, чтобы принесли шербет, жареного мяса и хлебцев – и побольше: он не знал, ужинал ли уже Адриан. Голодный желудок будит врага даже в друге.

Абдулкарим появился на пороге: Абдулмунсиф встал брату навстречу. Они безмолвно склонили головы и раскинули руки, как для объятия, - но не обнялись. Постояв так несколько мгновений, Штефан поднял голову и внимательно посмотрел на старшего брата.