Орел и Ворон - Страница 50

Сам сотник не слышал, но люди говорили, что Шуйский дал клятву не проливать крови сдавшихся и побежденных бунтовщиков. Болотникова, как это было ни странно, просто сослали в Каргополь. Но удивление быстро прошло: глава восстания был ослеплен и утоплен в реке. Его воеводы были повешены и утоплены, как и обычные мятежники, так что царь свое обещание выполнил. Прокопий Петрович такое «милосердие» царя тоже запомнил и всегда с того момента был начеку.

А потом пришел еще один оживший царь. Прокопий Петрович этому вору не поверил. Военные отряды рязанцев во главе с Ляпуновым осадили Пронск. Был там и сотник. Воры сильно укрепились в крепости, и взять ее сразу не удалось. Прокопий Петрович был ранен, командование перешло к его брату. С ним сотник и продолжил осаду, и только дедовская кольчуга спасла его от неминуемой смерти. Приступ оказался снова неудачным, но царь Василий поблагодарил рязанцев за службу и верность и отдал приказ вернуться в Переяславль Рязанский и твердо его защищать. Однако необходимо было взять Зарайск, занятый войсками Лисовского. Не вышло. Сторожевое охранение то ли заснуло, то ли было подкуплено, но царское войско бежало, а с ним и рязанцы.

Сотник скрипнул зубами. Неприятно было вспоминать собственное бегство. Войско Прокопия Петровича отошло к родному городу. Здесь все было относительно спокойно, кроме небольших отрядов гуляющих лисовчиков. Все чего-то ждали.

– Быстро ты вернулся, Василь.

Брат Прокопия Ляпунова был похож на воеводу: те же цепкие глаза, те же неспешные движения, только борода и волосы темнее и длиннее. Когда-то, еще при Федоре Ивановиче, Захарий бежал со службы в Ельце, а при Бориске Годунове стал водиться с казачками донскими, за что высечен был кнутом. Можно понять, какую любовь он испытывал к Борису. Шуйского он тоже особенно не любил, но к брату прислушивался и, думается, выжидал так же, как Прокопий Петрович.

– Обстоятельства так сложились, Захарий Петрович, – поклонился сотник.

Брат воеводы заглянул за спины спешившихся и почесал густую бороду.

– Да вижу. Думаете, ценный груз?

– То воевода и решит, а я его благодарность или гнев приму, – улыбнулся сотник.

– И где же вы такое нашли? А самое главное, как тащили?

– Да почти уже в двух шагах от князя Михаила. Решил послание отправить князю с верными людьми, а сам вернуться. Прокопий Петрович не наказывал лично мне грамоту отдавать, так что не думаю, что он сильно гневаться будет. А дотащили быстро, Захарий Петрович, своя ноша не тянет. Тем более мало ли чем это окажется. – Василь кивнул за спину.

– Не зря тебя брат привечает. Добро! – улыбнулся Захарий. – Ну, ступайте. Бог в помощь!

Отряд склонил головы перед уходящим знатным человеком.

Сотник повернулся к своим людям:

– Вы со мной не идите, нечего всей ватагой к воеводе заваливаться. Если сочтет интересным и важным, он сам выйдет. Ты, Степка, здесь оставайся, пока я не вернусь, а остальные отдыхайте покамест. Время есть.

– Спасибо, Василь Петрович, – начали расходиться казачки. Время на отдых действительно было.

– Что пригорюнился? – хлопнул сотник по плечу Степку.

– А вдруг воевода недоволен будет? – В голубых глазах юноши читалось беспокойство.

– То известно только ему да Господу Богу. Нечего раньше времени трусить, – улыбнулся сотник.

– Правы вы, Василь Петрович, но все равно обидно будет. Такой путь проделали и вернулись, – не унимался десятник.

Сотник махнул рукой:

– На обиженных воду возят, Степка. Не умирай раньше смерти. Все. Жди здесь.

Взбежав по ступенькам, Василь Ушак на мгновение остановился перед тяжелой дубовой дверью. А что, если действительно зря возвращался? Нет! Чур меня! Прочь мысли черные! Сотник решительно постучал. За дверью мгновенно откликнулись, и Василь Петрович зашел внутрь. Ничего лишнего: стол, скамьи, иконы в красном углу. Воевода не терпел излишнюю роскошь. Сотник снял шапку и перекрестился. А после застыл в поклоне.

– Здрав буде, Прокопий Петрович.

– Василь, ты? – как-то рассеяно откликнулся воевода. – Вернулись, что ль, уже?

– Прости, воевода, взял на себя вернуться к тебе назад.

Брови Ляпунова грозно сошлись на переносице.

– А как же наказ мой?

– Разделил я отряд. От тебя слов, что лично я к князю Михаилу доехать должен, не было.

– Так грамоту везут? Молодец. – Развеялись грозовые тучи. Ляпунов опустился на лавку. – Ну, тогда говори, что тебя вернуться заставило?

– Выйти надо будет, Прокопий Петрович. Ехали к князю, нарвались на лисовчиков поганых, а потом и еще кое на кого. Груз привез. Ценный или нет, не знаю, то тебе решать.

– Ну мастер ты туману нагнать, – хохотнул воевода и поднялся. – Как бабка-гадалка, ей-Богу. Пошли, покажешь, что привез.

Степан при виде Прокопия Петровича приосанился и выпятил грудь вперед.

– Здрав буде, воевода, – поклонился он.

– Здорово, Степка.

Отличительной чертой Ляпунова было то, что он помнил по именам почти всех своих людей. Но десятник все равно засиял, как купола на церкви, и отошел, чтобы было видно, ради чего сотник разделил отряд, к князю Михаилу посланный.

– Н-да-а, – протянул воевода. – Действительно, интересно.

Перед ним на волокушах лежал человек в русской одежде, со спокойным лицом; его можно было принять за донского казачка: черные волосы, усы, смуглая кожа, но вот борода… Она была подстрижена по-немецки.

– Лисовчиков как капусту порубил, но очень уж не по-нашему выглядел, решили его угомонить и вам привезти. – Сотник почесал бороду. – На лицо лях знатный, не меньше.

– А что ж он своих-то порубал? – удивленно спросил воевода.

– Да кто ж их, нехристей, знает?

– Не сходится что-то, Петрович.

– Да как не сходится, Прокопий Петрович? Небось, как обычно, не поделили что. Не ново это, что ляхи друг с другом из-за золота сцепляются и режут свою братию, как свиней на забое.

Взгляд Ляпунова выражал сомнение.

– А ты что думаешь, Степка? – неожиданно спросил он.

Десятник весь покраснел от мыслительной работы, но ответить не успел.

– Viktoria, schatz, warte auf mich, ich werde alles überwinden. Ich kann alles. Я справлюсь со всем, – вдруг тихо произнес человек, не открывая глаз.

– Это не лях. И совсем не лисовчик, – широко улыбнулся Прокопий Ляпунов. – Но это даже лучше. Намного лучше.

Роман «Орел и Ворон» начинается с битвы под Тверью 1609 года, и его особенностью является рассказ от первого лица двух главных героев: ротмистра финских гусар Себастьяна фон Ронина, воевавшего в наемном корпусе генерала Якоба Делагарди, и стрелецкого сотенного головы Тимофея Орлова, русского ратника из отряда князя Михаила Скопина-Шуйского.

Вообще, за всю историю России ни до, ни после Смутного времени не было больше примеров, когда в составе русских ратей сражался целый корпус европейских наемников, причем под началом собственного полководца. Наемники в смешанных подразделениях и даже в отдельных частях – были. Иностранцы на службе русских государей, добровольцы – были. Но чтобы целый корпус наемников, воюющий за деньги, – случай совершенно исключительный.

И дело тут отнюдь не в великих боевых качествах ландскнехтов и черных рейтаров – ратники московского государства не раз один на один били поляков. Наиболее показателен в этом плане разгром Лжедмитрия Первого под Добрыничами, где русские стрельцы не оставили хваленым крылатым гусарам ни единого шанса, грамотно используя артиллерию и импровизированное ограждение из саней.

И если говорить о победах стрелков над европейской тяжелой конницей, то битву под Добрыничами вполне можно сравнить с победами англичан у Креси и при Азенкуре… К слову, в седьмой главе прописан один из ее фрагментов глазами участника – стрельца Тимофея Орлова.

Повторюсь, дело было не в боевых качествах европейских наемников, воюющих за деньги. Просто за новоиспеченного «царя» Василия Шуйского, последовательно предавшего и Бориса Годунова, и первого самозванца, о личности которого было уже немало сказано, воевать никто не хотел.