Орден (СИ) - Страница 62

Её руки обнимали Лиама, она шептала: «мой малыш!», её волосы падали на лоб, и он, наконец, вспомнил её запах и её лицо. Мама.

— А ты куда собрался? — кто-то перевернул его, перед глазами осталась лишь полоска света и обрывки знакомого голоса. — Твоя смена закончится, когда я скажу, агент Гадот! Сейчас вколем тебе консервантик и поедем. Вот так. Не забывай дышать и делай это почаще, мать твою! И зрачки свои собери в кучу, смотреть страшно. Не изображай мне тут агонию! Агония — это мои отношения с женщинами. Я буду качать тебя, и держать тут, пока не придумаю тебе хотя бы достойное оскорбление вместо твоего тупого англосаксонского имени, хренов ты наркоман. Давай же, щенок, дыши, я с тобой ещё не закончил! Кто будет меня терпеть? Мне теперь нужно два человека, твою мать! Медик! МЕДИК!

Голос Йована становился всё менее различимым, Лиам отдалялся от своего тела и от всех этих ощущений. Падал в колодец, полный тёмной и мутной воды. Больно не было, только кто-то давил на его ребра со всей силы и было слышно внутри, как они трескаются. Ничего страшного.

Издалека доносились голоса, шум, крики, суёта. Неужели борьба всё ещё идёт? Сколько можно? Почему не настаёт тишина? Удары в грудь прекратились. Да, хватит уже, всё в порядке. Думал, будет страшнее и… больно. Словно музыка затихает и медленно переходит в тишину. Как тот альбом старого и грустного джаза, который он слушал у одной из своих девушек между командировками. Так спокойно. Что будет дальше?

А дальше была здоровенная, декомпрессионная игла, пробившая его тело под ребрами. Он почувствовал каждый её миллиметр. Кровь больше не давила на легкие, боль возвращалась вместе со звуками, дырявым высоченным потолком и сосредоточенными мутными лицами.

Сердце неприятно сжималась, когда серб всем весом давил на него. Всё его тело снова кричало в панике и не хотело умирать.

— А-ха-хах, — задрав голову, смеялся серб. — Вот так, крепкий ты мудила!

Лиам снова был тут. По нему словно грузовик проехал. Медики копошились над ним, сняли с него жилет, разрезали одежду и пытались сделать так, чтобы он пережил этот день. Его сердце так устало, оно вжималось куда-то в угол груди, когда в него раз за разом разряжали дефибриллятор.

Ещё удар. И вдох. Насильственный. Словно ему в лёгкие выливают кипяток, он жжёт при каждом вздохе, колыхается и хлюпает внутри.

Зрение сфокусировалось. Суриец стоял на коленях, всё ещё был жив и прикован к Дэвану. Немигающий взгляд последнего из его зрачков, следил за тем, что делали с Лиамом. В тот момент он думал, какие люди хрупкие в сравнении с ними. И это хрупкость ничто, в сравнении с силой воли, что заставляет эти хрупкие создания разбиваться об таких титанов, каким являлся их враг. И побеждать.

Над сурийцем нависла Бекки, она рыдала и сыпала матом на медиков, они понятия не имели, как спасать громадную инопланетную ящерицу. Под её криками спасатели пытались отпилить уродливое "крыло", пронзившее важного гостя. Взгляд её метался между Лиамом и самым дорогим из её проектов, она не могла потерять обоих.

— Ты как дополз-то вообще? — сжимал его руку Йован. — Я больше никогда не отдам тебя этой сучке. Ты молодец, малой, держись, скоро мы вытащим тебя отсюда и увезём в хорошее место, где тебя подлатают. Вот, поверни голову, смотри, больше такого никогда не увидишь!

Лиам смотрел. В тело Дэвана забивали странные железнодорожные колья, покрытые магическими письменами, его тело резали клинками необычной формы, распыляли на него огонь, окропляли кислотой и читали над ним слова на неизвестных языках. Пока от тела, которое занимал бог, не остались лишь черные комки пепла. Их заворачивали в белые тряпки, складывали в каменные коробки и грузили в ящики, расписанные причудливой вязью.

— Они раскидают останки этого ублюдка по всей Цепи, в океанах, трясинах и вулканах так, что он больше никогда не соберётся в кучу. И не дадут ему сбежать туда, откуда он пришел, и повторить всё снова. Прикуют его цепью к телу, сделают его могилой. Так он и будет гнить до конца всего сущего, если магические печати выдержат. На несколько веков точно хватит. Надеюсь, он всё это будет чувствовать. А мы избавим этот мир от всех, кто его помнит. Всё кончилось, приятель, мы победили. Ты это увидел, ты сделал достаточно.

Голос Йована стал слабеть. На этот раз, на сербе не было и царапины. Это хорошо. С ним всё будет в порядке. Лиам снова погрузился на глубину, и его сердце снова сжимали, чтобы он не остался там навечно.

Темнота. Айда тогда позвонила ему. Лиам вернулся из третьей командировки. Они похоронили Бенисио месяцев шесть назад. Её голос снова звенел, как будто ничего и не случилось. Они говорили несколько часов, шутили и смеялись, она не была грустной или потерянной. Она хотела вернуться к танцам, собиралась отдать машину в сервис и жаловалась на работу.

Потом Лиам вспоминал, что с ней что-то было не так. Винил себя в том, что не заметил. Отказался проехать два часа на машине и погулять с ней, слишком устал с дороги. Дурак. Надо было сорваться. Может быть, ничего этого и не было бы.

Она тогда спросила, как умер её муж. Лиам впервые рассказал ей, почему его похоронили в закрытом гробу. И ещё он рассказал, каким Бенисио был морпехом и другом. В конце она плакала, и Лиам решил, что ей легче.

Ранним утром перед ним снова загорелся номер Айды. Он поднял трубку, но на том конце был мужской голос. Такой спокойный и отчуждённый, словно это был далеко не первый такой разговор. Голос попросил назвать Лиама своё имя и рассказать, кем он приходится Айде. И потом он сказал, что Айда мертва. Выстрелила себе в голову из пистолета Бенисио. Голос спросил Лиама, как найти её родственников. Но у неё и не было родственников. Так пусто стало внутри, словно лампочку выкрутили.

Лиам всё-таки поехал к ней. Это он смотрел на её тело в морге, такое странное и не похожее совсем на Айду лишённое чего-то. Но… он сказал им: «Это Айда». Он организовал её похороны рядом с мужем, и пытался что-то выдавить из себя на её поминках, но не смог. Айда и не знала, сколько друзей и морпехов придёт проводить её в последний путь. Почему она так поступила?

Тогда, после похорон, он в первый раз явно ощутил в себе темноту. Какая-то часть его хотела оказаться в холодной земле рядом, потому что не было никакого смысла продолжать то, что есть сейчас. Он смотрел на её могилу и думал об этом. Он совсем один и всегда будет один. Делает что-то, пытается как-то распорядиться своим временем, чего-то добиться, но это всё ничего не приносит. Ничего в нём уже не шевелится, будто бы он и сам замер, и у него самого внутри не хватает чего-то.

Он нёс эту ношу всю четвёртую командировку, и она становилась всё тяжелее, всё больше захватывала пространство внутри него. То, что происходило вокруг, не делало его живым, уже больше не заставляло чувствовать страх за себя или переживать за других. Вещи просто происходили, и он наблюдал их. Да. Был момент, когда он хотел всё это прекратить. Не хватило духу приставать к виску пистолет, когда он остался один в казарме в годовщину смерти Бенисио. Но хватало духу вставать в полный рост под огнём снова и снова, лезть в пекло, куда другие боялись, всем сердцем желая, чтобы одна из пуль угодила в него. Если его не будет, то и ничего уже не будет.

Эти мысли он похоронил в себе, но они путешествовали вместе так долго, что оставили свой отпечаток. Он думал, что будет бороться за жизнь всеми силами, хотя бы просто из принципа. Потому что он морпех. Но теперь темнота не отступала, как бы он не хотел, полоска света всё отдалялась, пока не скрылась за горизонтом, и пока Лиам не растворился в этой темноте.

***

Из темноты его вырвал свет. Не такой тёплый, как он ожидал. В конце тоннеля… А холодный и безжизненный электрический свет.

Тело было очень лёгким, невесомым. Из ощущений только холодок по спине. От металлического стола в морге. Он мёртв. Но неужели задержится тут?

Лиам поднялся и ступил на пол. Он был готов коснуться прохладного кафеля, но его босые ступни утонули в чёрном песке.