Оранжерейный цветок (ЛП) - Страница 1

Перевод: AmorNovels

Моя жизнь полна нетрадиционных, ненормальных вещей и чертовски неловких ситуаций.

Если вас легко оскорбить грубыми словами и непристойными разговорами, значит, Вы где-то, черт возьми, свернули не туда. Вы не поймете меня, если не примете мой характер, и я не собираюсь объяснять свои чертовы действия или мотивы.

Я грубый.

У меня сложный характер.

Я тот человек, которого Вы избегаете в своей жизни.

Поэтому я предупреждаю вас сейчас. Отступите.

Потому что, как только Вы станете частью моей жизни, я никогда не позволю Вам уйти.

Каждый понедельник был чертовски похож на предыдущий. Неважно, было ли мне десять или двенадцать лет. Пятнадцать или семнадцать. Водитель по имени Андерсон заезжал за мной в полдень в пригородный дом. Десять минут спустя он высаживал меня около загородного клуба, мой отец сидел за тем же гребаным столом в дальнем углу, у того же гребаного окна с видом на два красно-зеленых теннисных корта. Он заказывал ту же гребаную еду (филе-миньон со скотчем столетней выдержки) и задавал одни и те же гребаные вопросы.

— Как дела в школе?

— Хорошо, — ответил я.

Мой средний балл был 4,0. Мне было всего семнадцать, и представители разных университетов предлагали мне присоединиться к их командам легкоатлетов. В своё свободное время я занимался скалолазанием, я увлекался им и легкой атлетикой в равной степени. Я построил этот план в своей голове еще со старшей школы. Я собирался поступить в институт, чтобы заниматься легкой атлетикой. И тогда я бы не взял ни цента его гребаных денег. Я бы позволил своему трастовому фонду сгнить. Я бы уехал так далеко от своих родителей, как только мог. И наконец обрел бы покой и забыл о всей лжи, в которой я тонул.

Мой отец потягивал скотч.

— Твоя мама не рассказывает мне, как у тебя дела, а ты открываешь свой чертов рот, чтобы произнести только односложные слова. Так что же мне остается делать? Звонить незнакомцам, чтобы узнать о тебе? Может твоему учителю? Чтобы они подумали, что я чертовски ужасный родитель?

Я сидел, опустив свой взгляд на стол. Я и пальцем не притронулся к своему сэндвичу с курицей. Я принимал от него еду, когда мне было десять. Я всегда ел бургеры, когда мне было одиннадцать. Но когда мне исполнилось пятнадцать, я очнулся и, наконец, понял, что сижу и ем с гребаным монстром.

— Мне нечего сказать, — ответил я ему.

— Ты что, внезапно оглох? Как прошла твоя неделя? Чем ты, чёрт возьми, занимался? Не так уж и сложно ответить, — он опустошил свой стакан. — Чушь какая-то, — пробормотал он, указывая на меня пальцем руки, которая все еще держала стакан. — Предполагалось, что умным сыном будешь ты.

Затем он подозвал официанта, чтобы тот принес еще одну порцию скотча.

Мои мышцы напряглись при упоминании Лорена, подавляемая ненависть наполняла и раскаляла полностью мое тело.

Я не мог контролировать этот гнев. Он просто поглощал меня, словно гребаный лесной пожар.

— Мы можем уже закончить? — спросил я. — Мне, черт возьми, нужно еще кое-куда.

Подошел официант и наполнил стакан отца на четверть. Тот приказал не останавливаться, и вот стакан был полон уже почти до краев.

— И ему тоже налей, — сказал мой отец.

Джонатан Хэйл плавал в миллиардах долларов, заработанных Hale Co., компанией детских товаров. Он платил за молчание персонала загородного клуба, чтобы те закрывали глаза на распитие алкоголя несовершеннолетними. Это, блять, было уже в порядке вещей.

Мой желудок сжался при виде алкоголя. Всего четыре дня назад я решил бросить пить. Я знал, что каждый понедельник мой отец будет устраивать мне проверку, если я ему об этом скажу. Но он об этом не узнает. Не хочу вообще говорить на эту тему. Я просто буду избегать алкоголь. Игнорировать его.

Официант налил мне стакан скотча и закупорил хрустальный графин.

Он оставил нас наедине, не проронив ни слова.

— Пей, — настаивал мой отец.

— Я не люблю скотч.

Отец наклонил голову: — С каких это пор?

— С тех самых, как он стал твоим любимым гребаным напитком.

Он покачал головой: — Вы с братом любите бунтовать, словно какие-то мелкие панки.

Я уставился на него.

— У меня нет ничего общего с этим придурком.

— Тебе-то откуда знать? — с легкостью парировал он. — Ты же никогда с ним не виделся.

— Я просто, блять, знаю, — я схватил свое колено, начавшее подергиваться. Мне хотелось убраться отсюда поскорее. Я просто не выношу разговоров о Лорене. Я всегда знал, что у меня есть сводный брат. Было чертовски нетрудно догадаться, что ребенок Джонатана Хэйла — тоже мой родственник. У нас, черт возьми, был общий отец. Но мои отец и мать мне не рассказывали об этом до тех пор, пока мне не исполнилось пятнадцать. После того, как моя мама пожаловалась на этого ребенка-ублюдка, я попросил отца рассказать подробнее. И наконец, он открыл мне три факта, которые прояснили уже формировавшуюся в голове у меня картину.

Первый: Джонатан изменил Саре, моей маме, с какой-то другой женщиной, когда мне было несколько месяцев.

Второй: «Другая» женщина забеременела. Лорен родился через год после моего рождения, и эта женщина оставила его Джонатану. Исчезла. И больше не появлялась.

Третий: Я жил с Сарой. А мой сводный брат жил с нашим отцом. И весь гребаный мир думал, что ребенок Сары — Лорен Хэйл. Не я. Я был Мэдоуз. У меня была фамилия маминых родственников-неудачников из Нью-Джерси, которые с ней не хотели иметь ничего общего.

Мою маму звали Сара Хэйл.

Моего отца — Джонатан Хэйл.

Я же был ничьим сыном.

После того, как мне раскрыли правду, мой отец всегда поднимал тему о Лорене. Он всегда задавал один и тот же гребаный вопрос, и сегодня у меня не было желания его слышать.

Он махнул рукой, в которой держал стакан.

— Почему ты стал таким слабаком?

У меня стали раздуваться ноздри. Я не мог поверить, что в девять лет я считал его чертовски крутым. Он вел себя так, как будто мы были близки, и позволял мне пить виски из его стакана. Отец и сын. Казалось, он любил меня достаточно сильно, что позволял мне нарушить какие-то гребаные правила. Но я задавался вопросом, не была ли это просто-напросто уловка, чтобы сделать меня подобным себе, таким же жалким и несчастным.

— Я попал в аварию, — внезапно сказал я ему.

Он поперхнулся скотчем и откашлялся.

— Чего? — он сердито посмотрел. — Почему я слышу об этом только сейчас?

Я пожал плечами: — Спроси у мамы.

— Эта сука…

— Эй, — я его перебиваю, мои глаза горят. Я пиздец как устал слышать, как он ее унижает. Я чертовски устал слышать гадости, которые говорит про него моя мать. Я просто хочу, чтобы они оба прекратили. Они развелись, когда мне не было еще и года. Когда они уже прекратят враждовать?

Он закатил глаза, но посмотрел на меня уже серьезным, обеспокоенным взглядом. Если в груди Джонатана Хэйла и было сердце, то оно, блять, было уже заспиртовано.

— Что произошло?

— Я въехал в почтовый ящик соседа, — я вообще не помню, как я добрался домой. Видимо, я четыре раза проехал на красный. Я блять сбил забор. Я буквально потерял сознание за рулем и проснулся только, когда я во что-то врезался.

Нет, я не ехал домой с гребаной вечеринки.

Я напился в одиночку на футбольном поле школы, где учился Лорен. Я чертовски ненавидел Академию Далтон. Я был вынужден ходить в частную школу Мейбелвуд, которая находилась в часе езды от моего дома, потому что моей матери не хотелось, чтобы я видел лицо Лорена каждый гребаный день. Плюс ко всему, так никто не мог узнать, что я ее сын.

Так, Лорен ходил в ближайшую школу, туда где я должен был учиться, в то время как я был выброшен и забыт.