Опустошители - Страница 10
Именно поэтому я с горестным восхищением поглядел на форд, под капотом коего скрывалась настоящая бомба.
Обогнул бассейн — лениво, неспешно, как человек, располагающий немеряным временем. Пожалуй, разыгрывал короткий спектакль перед возможными наблюдателями, но еще вернее — просто медлил, разрываясь между желанием увидеть Элен и угрызениями совести. Ибо новая встреча предполагала новые потоки лжи. А лгать не хотелось. Но мы принадлежали к фирмам-соперницам. Не могу сказать, будто меж Элен и покорным слугой витала тень покойного коллеги. Убитый не числился моим лучшим другом. И ежели Маку безразлична гибель Грегори, то мне и подавно.
Кажется, никто не следил исподтишка. Я уже вознамерился повернуть и постучаться, но краешком глаза уловил еле заметное движение. Дверная ручка слегка повернулась вправо, а после — влево. Словно кто-то внутри собирался выскользнуть, однако заслышал шаги и передумал. В мозгу моем завыли сирены боевой тревоги, замигали предупреждающие лампочки. Полегче... Все-таки, я не школьник, явившийся к подружке с букетом ландышей.
Разумеется, это могла быть и сама Элен, готовящаяся распахнуть входную дверь и повиснуть не шее возлюбленного. Только навряд ли. Я прошагал мимо, направляясь к автомату, продававшему шипучие напитки. Нашарил завалявшийся канадский дайм. Оказался обладателем бутылки, содержавшей странную жидкую помесь: лекарство от кашля развели сельтерской водой. Свернул крышечку, опять свернул — за угол, не спеша приложился к приобретению, надеясь, что расстройство желудка не воспоследует.
Вскоре объявился незнакомец. Он прошагал мимо, не глядя ни влево, ни вправо.
Человек выглядел безобиднейшим обитателем гости-вилы. Безвреднейшим туристом. Только я позволил себе немного усомниться в этом, ибо внешность мужчины точнехонько соответствовала полученному недавно по телефону описанию. Пять футов одиннадцать дюймов от макушки до пят, около тридцати пяти лет от роду, темные вьющиеся волосы, тронутые на висках сединою, правильные, медальные черты лица. Опрятные маленькие усы. Их в описании не значилось, однако усы обладают свойством отрастать.
Я проследил, как он пересек автомобильную стоянку. Обернувшись, мужчина увидал бы меня во всей любопытствующей красе, да только Ганс Рюйтер справедливо считался профессионалом. Не лучшим, правда, — и все же вполне приличным. И не собирался украдкой глазеть через плечо — в особенности если подозревал за собою слежку.
Он остановился подле автомобиля. Столь же респектабельного и безукоризненного, сколь и владелец. Большой мерседес кофейного цвета. Калифорнийский номер. Ежели хочешь ненадежнее затеряться в потоке автомашин, подвесь калифорнийские знаки. Не думаю, что хоть кто-нибудь из обитателей упомянутого штата хоть когда-нибудь остается дома на два дня кряду.
Я следил за Рюйтером, отъезжавшим в роскошном рыдване заокеанской выделки. Немецкой, между прочим.
Преследовать, сами понимаете, не пытался. VW стоял на расстоянии двух кварталов, да и незачем Дэйву Клевенджеру, частному детективу из Колорадо, обращать на господина Рюйтера внимание, а тем паче, виснуть у того на хвосте, подобно репейнику. Опять же: Мэтту Хелму, правительственному агенту, истребителю и лазутчику, строжайше было ведено содействовать, а не препятствовать эволюциям Ганса Рюйтера.
Заставив себя спокойно прикончить канадское пойло, я возвратился к четырнадцатому домику. Постучался, не ожидая ответа. Чересчур уж беззаботно, слишком беспечно удалялся Рюйтер. Словно человек, знающий, что вскоре за его спиною сорвутся с цепей все дьяволы преисподней, и спешащий незаметно убраться поскорей и подальше.
Ответа не замечалось. Я опять пустил в ход целлулоидную карточку, невольно припомнив, при каких обстоятельствах пользовался ею накануне и что сыскал за распахнувшейся дверью.
Входил я с превеликой осторожностью. Рюйтер убрался, но из этого отрадного факта еще не следовало, что домик необитаем. А револьвер остался в машине и, дабы отыскать его, любознательной полиции довелось бы разбирать VW по частям. Насчитав на шоссе несколько сотен законников, ловящих беглую преступную шваль, и миновав пару дорожных заслонов, я почел за благо припрятать нелегально ввезенный ствол получше и подальше. А вот ножик оставался при мне — складной и с виду безобидный...
Ничего не случилось. Я замкнул за собою дверь, привычно исследовал ванную, спрятал стальное лезвие в рукоять. Подошел к двуспальной кровати.
Не скажу, будто зрелище оставило меня вполне равнодушным. Повидав Рюйтера, я ожидал беды и уже не имел никакого профессионального права застывать, сглатывать подкативший к самому горлу комок, ошеломленно смаргивать. Но как раз этим-то и ванимался я несколько последующих мгновений.
В сущности, все было весьма опрятно. Обошлось без кислот. Рука Элен стискивала двадцатикалиберный пистолетишко, листа фанеры при выстреле в упор неспособный прошибить. А на виске темнело круглое отверстие. Вот и все. Наличествовали, конечно, пороховые ожоги да крови чуток вытекло — но череп не разлетелся вдребезги, как бывает при ударе тяжелой, могучей пули.
Если бы не восковая бледность, не рана и не пистолет, можно было бы счесть женщину спящей.
В углу, на столике, виднелась переносная пишущая машинка, наверняка принадлежавшая Элен. В машинке виднелся наполовину высунувшийся бумажный лист. На листе виднелось напечатанное прописными буквами:
ПРОСТИТЕ НЕ СОЗНАВАЛА ЧТО ДЕЛАЮ БОЛЬШЕ НЕ МОГУ
ПРОЩАЙТЕ.
Подле машинки являлась всеобщему обозрению пустая бутылочка с притертой стеклянной пробкой. Полусъеденная потеками едкой жидкости наклейка возвещала: “... ота серн... концентр... ” Рядом валялся маленький шприц, в котором виднелся некий осадок. Предусмотрительно и заботливо оставленный — дабы совпасть с формулой отравы, которая прикончила бедного Грегори.
Картина даже у тупейшего из полицейских не вызвала бы сомнения. Убийца не вынесла поединка с чувствительной совестью, отпечатала записку, прилегла поудобней и пальнула себе в висок... Со стороны Рюйтера — весьма оправданный ход. Я и сам немного подозревал Элен.
Что ж, когда работа закончится, можно будет заказать огромный стакан виски либо джина и вместо содовой разбавить напиток собственными слезами. А сейчас надлежало действовать. И проворно.
Я извлек из кармана попорченную кислотой перчатку, натянул на правую руку Элен, еще не успевшую, окоченеть. И наделась, и снялась перчатка без малейшего труда, ибо чересчур велика была. Последовательность событий, заодно с причинами, становилась более-менее понятна.
Обронив перчатку в комнате Грегори, Женевьева Дрелль вовремя всполошилась, незаметно уведомила об этом Ганса Рюйтера, а немец, наверняка задав растеряхе нагоняй, согласился замести следы. Снабдить полицию столь несомненной разгадкой, что канадцы лишь порадуются и постараются не заметить легкого расхождения в размерах. Да и нельзя разве пользоваться перчаткой большой и свободной? От кислоты надежней защитит...
И Гансу, и Женевьеве, конечно же, невдомек было, что перчатка у меня. Знай милая парочка об этом обстоятельстве, Элен, пожалуй, не убили бы. Не убили бы ее, пожалуй, и в иное время — девочка получила предупреждение касаемо дверей, но Элен ждала меня и беспечно открыла Рюйтеру...
Существуют любители возлагать на плечи всю мировую скорбь и чувствовать себя в ответе за все. Это их частное дело. Я же не имел ни желания, ни времени облачаться в рубище и посыпать главу пеплом. Я просто направился к выходу.
Но тут затрезвонил телефон.
Чуток поколебавшись, я все-таки решился и поднял трубку, предварительно кинув поверх пластмассы носовой платок: Разумнее казалось узнать: кто именно вызывает. Зазвучал молодой, знакомый мужской голос, уже слышанный ночью в лесных дебрях:
— Элен? Из Денвера сообщают: этот гусь, Клевенджер, — действительно частный детектив. Безобиден. Принимай на здоровье и не тревожься... Элен?.. Эй, Элен! Это ты?
Решиться было несложно. Я, разумеется, мог положить трубку, предоставив Ларри Фентону и Маркусу Джонстону теряться в догадках, но коль скоро Элен уведомила их о нашей встрече, значит ребятки трудились втроем. На один из вопросов, не решенных Маком, сыскался ответ. А поскольку и Фентон, и Джонстон обязательно и непременно ринутся меня допрашивать, лучше было сыграть в мальчишескую наивность.