Оптинские старцы - Страница 8

«Бог посылал средства на благое дело через добрых людей, одна за другой было издано большое количество книг», – удовлетворенно признавался отец Макарий. Действительно, было чему удивляться и радоваться. Он и настоятель отец Моисей бесплатно рассылали книги во все библиотеки – академические, семинарские и прочие; получали их почти все архиереи, ректоры, инспектора Академий и Семинарий и все общежительные монастыри на Святой Горе Афон.

Святитель Филарет, митрополит Московский, не только благословил книгоиздание в Оптиной, но был самым высоким его покровителем. Он сам участвовал в проверке переводов, определении последовательности изданий, привлечении необходимых людей. «У старцев как все поспевает, удивительно! Очень им благодарен…» – передал он через Н.П. Киреевскую отцу Макарию.

Дело отца Макария особенно расцвело при старце Амвросии. Сам же отец Макарий жертвовал для книгоиздания своим и без того кратким отдыхом и при этом никогда не оставлял старческого подвига.

По смирению старец скрывал свою прозорливость, но в ней не сомневались имевшие к нему близкое отношение, зная об этом даре по собственному неоднократному опыту. «Делай, как знаешь, – говаривал обычно старец. – Но смотри, чтобы не случилось с тобой вот того-то…» И всегда выходило, что предостерегал он не зря.

Старец обладал даром понимать и разрешать труднейшие вопросы и видеть будущее.

В 1848 году во Франции произошла буржуазная революция, идеи которой нашли впоследствии благоприятную почву на Русской земле. Стихии стали бушевать на земле. И вот что сказано в летописи монастырской жизни:

«С наступлением 1848 года настали бедствия в Европе почти повсеместно. Во Франции 24 февраля[3] – революция: ниспровержение законной власти, республика. От Франции разлился сей адский поток в смежные земли, кроме России. Везде мятежи, нестроения. В России – холера, засуха, пожары. 26 мая в двенадцатом часу дня загорелся губернский город Орел, сгорело 2800 домов; на воде барки сделались добычей пламени. В Ельце сгорело 1300 домов. Июнь. 24-е число. Праздник в скиту дня Рождества святого Иоанна Предтечи. Пополудни в три часа зашла страшная туча с молнией и громовыми ударами с юго-запада при 20 градусах тепла. Она разразилась страшной бурей с проливным дождем и градом. От этой бури во многих местах Козельского уезда произошли разрушения, в особенности же в Оптиной пустыни. На церквах Казанской и Больничной разломало на части железную крышу, сорвало кресты… поломало множество плодовых деревьев.

В скиту упавшей сосной повредило башню… А в монастырском лесу поломано и вырвано с корнем до двух тысяч самых толстых сосен. Страшная буря! Никто не помнил такой…».

Старец вместе с братией своими руками убирал поваленные деревья, а на их место сажал новые. И посадки эти были не простые. Они имели вид определенного клина и служили своеобразным зашифрованным письмом в будущее. На клочке земли между скитом и монастырем при помощи деревьев была написана великая тайна, прочесть которую суждено было последнему старцу скита¹³. Так передавалось в Оптиной из поколения в поколение, и во исполнение завета отца Макария не дозволялось уничтожать не только вековых деревьев, но и кустика. Однако в начале 20-х годов XX века, когда монастырь закрыли, но последние старцы еще были живы, безжалостно спиливали великолепные сосны оптинского леса: визжали пилы и раздавалась брань рабочих.

Тайна отца Макария так и осталась неразгаданной. Но уже в середине XIX века предвидел он и поругание оптинских святынь, и грядущие огненные испытания России. По поводу разрушительной бури отец Макарий писал: «Это страшное знамение Божьего гнева на отступнический мир. В Европе бушуют политические страсти, а у нас – стихии. Началось с Европы, кончится нами…». «Благодетельная Европа научила нас внешним художествам, а внутреннюю доброту отнимает и колеблет православную веру; деньги к себе притягивает».

«Сердце обливается кровью при рассуждении о нашем любезном Отечестве, России нашей матушке: куда она мчится, чего ищет? Чего ожидает? Просвещение возвышается, но мнимое: оно обманывает себя в своей надежде; юное поколение питается не млеком учения Святой нашей Православной Церкви, а каким-то иноземным, мутным, зараженным духом; и долго ли это продолжится? Конечно, в судьбах Промысла Божия написано то, чему должно быть, но от нас сокрыто по неизреченной Его премудрости. А кажется, настает время по предречению отеческому: “Спасающийся да спасет свою душу”»[4].

Слова старца Макария чем-то напоминают трагическое удивление знаменитого русского писателя Н.В. Гоголя: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа».

В представлении большинства современников и нынешних читателей Гоголь – классический писатель-сатирик, обличитель человеческих и общественных пороков. Другого Гоголя, религиозного мыслителя и публициста, автора молитв и таких произведений, как «Выбранные места из переписки с друзьями» и «Размышления о Божественной литургии», мало кто знает… Вся его жизнь, особенно последнее десятилетие, была непрерывным устремлением к высотам духа. Гоголь не давал монашеских обетов нестяжания, целомудрия и послушания, но был, можно сказать, как бы монахом в миру. Он не имел своего дома и жил у друзей – сегодня у одного, завтра у другого. Свою долю имения он отказал в пользу матери и остался практически нищим, помогая при этом из собственных гонораров бедным студентам. После смерти Гоголя все личное его имущество состояло из книг, немногих старых вещей да нескольких десятков рублей серебром, однако созданный им фонд «на вспоможение бедным людям, занимающимся наукой и искусством» составлял более двух с половиной тысяч рублей. Современники не оставили никаких свидетельств о близких отношениях Гоголя с какой-либо женщиной.

Из письма Гоголя в Оптину пустынь в июне 1850 года, адресованного иеромонаху Филарету: «Ради Самого Христа, молитесь обо мне, отец Филарет. Просите вашего достойного настоятеля (отца Моисея. – Н. Г.), просите всю братию, просите всех, кто у вас усерднее молится и любит молиться, просите молитв обо мне. Путь мой труден; дело мое такого рода, что без ежеминутной, без ежечасной и без явной помощи Божией не может двинуться мое перо… Мне нужно ежеминутно, говорю вам, мыслями быть выше житейских дрязг и на всяком месте своего странствования быть как бы в Оптиной пустыни…».

Гоголь паломничал в Оптину три раза, и его мысли о великой ответственности писателя пред Богом за свое творчество окончательно сложились не без влияния бесед со старцем Макарием, перед прозорливым духовным оком которого писатель высказывал все свои суждения и мнения.

Скорее всего путь в Оптину пустынь Гоголю указал философ И.В. Киреевский, который был уже духовным чадом отца Макария и прекрасно понимал значение старчества. «Существеннее всяких книг и всякого мышления найти святого православного старца, который бы мог быть твоим руководителем, которому бы ты мог сообщать каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение святых отцов», – писал он А. И. Кошелеву. Подобные мысли, надо полагать, не раз высказывал Киреевский и Гоголю… Так или иначе, но в июне 1850 года Гоголь вместе с М.А. Максимовичем проездом на юг заезжает в Оптинский монастырь.

До обители Гоголь и его спутник шли пешком две версты, как то прилично паломникам. По дороге встретили девочку с лукошком земляники и хотели купить у нее ягоды, но та отдала их даром, отговариваясь: «Как можно брать деньги со странных[5] людей». В первый раз писатель пробыл в Оптиной три дня, «молился весьма усердно и с сердечным умилением».

В тот же приезд Гоголь познакомился со столпами оптинского старчества – настоятелем отцом Моисеем и отцом Макарием. Существует предание, что прозорливый отец Макарий предчувствовал приход Гоголя. Он был в своей келье и, быстро ходя взад-вперед, говорил бывшему с ним монаху: «Волнуется что-то сердце у меня. Точно что-то необыкновенное должно совершиться, точно ждет оно кого-то».