Опрокинутый рейд - Страница 7
Ни документы архивов, ни воспоминания современников описываемых событий не сообщают имен тех красноармейцев и командиров 356-го полка 40-й Стрелковой дивизии, которые полсуток стояли насмерть под станцией Терехово и, пока не погибли, так и не пропустили мамонтовский обоз. И вышло – не только обоз, но весь корпус, и тем сломали первоначальную диспозицию прорыва.
Генерал-майор Попов впоследствии, в октябре – ноябре того же 1919 года, опубликовал на страницах новочеркасских «Донских областных ведомостей» свои заметки о рейде – единственное, что вообще было обнародовано об этой военной операции в целом кем-либо из ее участников. В них он, в частности, говорит: «…Наступление, предпринятое в 11 часов утра 22 июля[1] на участке Бутурлиновка – Ново-Архангельское – Васильевка, застало их почти врасплох, и фронт был нами прорван, хотя красные и оказали ожесточенное сопротивление».
«Почти врасплох»? Неправда! Как, впрочем, и то, что фронт был уже прорван. Но, увы, в его записках тоже не приводится имен защитников этого рубежа…
Весь следующий день корпус топтался под Таловой. Да, было так! Повторялось все то же: боевые части могли пройти, обозная колонна застревала. Бой шел в полутора верстах южней этой станции. С обеих сторон участвовали в нем и пулеметы, и пушки.
В составе казачьего корпуса в ту пору был аэроплан. После первого же своего полета в этот день пилот его, штабс-капитан Витте, затянутый в черную кожу надменный щеголь, доложил лично Мамонтову:
– Дивизионного обоза красных в Таловой не обнаружено.
– Как? – вспылил тот. – Вы его просто не пожелали заметить.
Витте на эти слова Мамонтова ничего не ответил. Будто вовсе не слышал их.
– Но вчерашнее ваше донесение: он там был, – продолжал настаивать Мамонтов. – Где же теперь?
Витте щелкнул каблуками:
– Вопрос не ко мне, ваше превосходительство.
– Идите, – искоса глянув на летчика, проговорил Мамонтов.
Но, в общем-то, это известие его обрадовало. Бегут. Держаться за Таловую не собираются. Так им и надо.
Но оказалось, что торжествовать еще рано. Да, всего два пехотных полка общей численностью около тысячи бойцов целый день преграждали путь корпусу! Лишь в десятом часу вечера Таловая была захвачена. Зарево пожаров заливало поселок. Проносились всадники. Дрожала земля под копытами лошадей, бесконечным потоком двигались фуры, телеги, полевые кухни. Приказ Мамонтова был категоричен: никакой остановки! Только вперед!
В самом начале следующих суток белая конница с ходу обрушилась на Александровский поселок. И тут крушили, рубили – все это в глухом непроглядном мраке пасмурной ночи. По беглым докладам Мамонтов знал: штаб дивизии красных, отступивший из Таловой в этот поселок, настигнут, однако разгромлен только частично. Ни командира, ни комиссара дивизии среди пленных и убитых нет. Ускользнули. И опять не захвачен обоз. Но теперь уже потому, что у западной окраины поселка на пути белых кавалеристов стеной стал батальон связи – две сотни красноармейцев. Они стреляли, бросались врукопашную, и с этой позиции их никак не удавалось сбить, и длилось так до той поры, пока обоз дивизии – тысяча подвод – не сумел уйти еще на пятнадцать верст и достичь села Новая Чигла.
Бойцы батальона потом частью разбежались, частью погибли, многие из них были захвачены в плен.
И никто не знал тогда, какой важности дело своим ночным боем эти двести человек совершили!
К Новой Чигле корпус Мамонтова – опять же слитной ударной массой – подступил утром.
Штурм начали орудийным обстрелом. Потом конники ворвались в село. Мамонтов скакал среди первых. Хотелось всем и каждому показать: он не трус, пусть убеждаются. Как бы снять этим с себя хоть какую-то часть вины за трудности, неожиданно встреченные корпусом.
Улицы были пустынны, но, едва выехали на северную окраину, откуда начиналась дорога на Верхнюю Тишанку – следующее село, которое предполагалось немедленно захватить, – над головами верховых запели пули.
– Кто там стреляет? – спросил Мамонтов у адъютанта, раньше его прискакавшего на это место.
– Организованные обозники, – ответил тот.
– Что-о? – Мамонтов обернулся к сопровождавшему его Попову. – Это какие-такие еще?
– Совершенно точно, – подтвердил Попов. – Дорога до самой Верхней Тишанки, все восемь верст, забита телегами. Тот треклятый обоз, что ушел от нас в Таловой.
– И чего же мы ждем?
– Ждем не мы, ждет начальник вашего штаба, – с тихим смехом ответил Попов. Он всегда так называл Калиновского, когда был им недоволен.
Мамонтов вернулся в село, разыскал избу, в которой разместился штаб. Вошел. На стенах уже были развешены карты. Писаря, делопроизводители, дежурные офицеры гнулись над схемами. Жестом вызвал Калиновского в соседнюю комнату.
– И что же? – спросил Мамонтов.
– Разведка доложила, – как и всегда, с полной невозмутимостью ответил Калиновский, – дорога на Верхнюю Тишанку и в самом деле забита обозом красных. Это не героизм. И не сознательное усилие. Просто не могут больше идти. Замерли, обессилев. У многих возов кони так, не распряжены, и повалились. Сдохшую лошадь ни страх, ни кнут, ни стрельба не поднимут. Ну а обозники… Что им делать? Стреляют из-за телег. Знают: пощады не будет.
– И что же? – Мамонтов повысил голос. – Артогонь, картечь! За каждого убитого казака сотня повешенных!
– Восемь верст такого месива не прорубить ни пушкой, ни шашкой. Захватить – это пожалуйста. Но пока разберем, растащим, дорога все равно будет по меньшей мере сутки закрыта.
– Вдоль дороги, обходом.
– Верховые пройдут, обозная колонна – нет. Леса, болота. Увязнем, словно в смоле. Промах в чем? Обоз красных следовало захватить еще в Таловой, на худой конец – здесь, в Новой Чигле. Это, замечу, в оперативном приказе особо предусматривалось. Тогда, как и предполагалось, путь на север был бы открыт. Теперь, естественно, красные начнут перебрасывать к Верхней Тишанке свежие части. И целые сутки у них для этого есть, с чем никак нельзя не считаться. Всего правильней: ни шага в ту сторону. От красных мы тоже сейчас отгорожены этим обозом. И надежней любого боевого прикрытия.
Мамонтов задумался. Что же выходит? Внезапность утрачена. С первых часов рейда изматывающие бои. Но это значит еще и то, что от массы российского населения, которое корпус должен привлечь на свою сторону, он все время будет теперь отделен рубежом красных войск! Получится то, что и прежде бывало на всех фронтах. А ему, Мамонтову, как воздух необходимо чудесно, неожиданно возникнуть в непотревоженном тылу большевистского государства. Вместо того – полоса боев, громом, стрельбой, пожарищами отторгающая от себя даже малейший намек на возможную мирную жизнь; стрельбой, когда любой обыватель только и думает: «Бежать отсюда!» – молит Господа: «Пусть остается кто бы там ни был: белые, красные, – но убереги, пронеси!»
– Утром от Александровского поселка прорыв на восток. Подготовьте приказ.
Бросив эти слова, он ушел.
Бой под Александровским поселком, который произошел утром 7 августа, в официальных документах тех дней расценивается как неудача красных войск.
Политкому 357-го стрелкового полка 40-й дивизии Розанову пришлось оправдываться в докладе политкому бригады: «…Красноармейцы дрались как львы, этим они доказали, что несмотря на то, что они разуты и раздеты, но все-таки преданы революции и действительно защищали свою позицию как свои пролетарские семьи».
Бой этот был встречным. Три полка красных – 352-й, 357-й, 358-й – с востока на запад, от деревень Синявка и Абрамовка двигались походными колоннами к Александровскому поселку. Оттуда навстречу им ринулись всадники.
Никто из красных командиров не знал тогда, что Мамонтов в эти дни всякий раз бросает в атаку весь корпус. И при этом избирает такую тактику, чтобы противник полагал, будто сталкивается с меньшими силами.
Так получилось и теперь. Командиры красных полков были уверены, что имеют дело лишь с двумя тысячами белых кавалеристов. На самом же деле лоб в лоб сошлись три пехотных полка красных, всего примерно полторы тысячи бойцов, и три конных дивизии белых – шесть тысяч сабель! – плюс их трехтысячный пеший отряд.