Оправа для бездны - Страница 26

– Не получится, Анхель, – улыбнулась Кессаа, и от улыбки ее словно что-то оторвалось в животе у Марика, холодом спину и грудь обдало. – Только кроны одров могут укрыть Ору от магов Суррары, когда она будет засыпать. Во сне маги Суррары зовут своих жертв, и те откликаются… во сне. Будь я здесь – не просила бы, сама бы справилась, а мне уйти придется, хотя дочь хозяина просила меня за Орой присмотреть. Да и не пойдет Ора никуда: поклялась она дождаться здесь хозяйку – значит, дождется, только мертвой ее можно отсюда вынести! Подожди говорить «нет» в третий раз! Подожди на мост ступать – рухнуть может!

Замер дед. Стиснул кулаки, но слова «нет» не сказал, хотя бурлило оно у него в горле.

– Вот и хорошо, – постаралась опять улыбнуться Кессаа. – Дай договорить, не спеши. Ты у себя дома, я в гостях – что ты теряешь? А сказать мне есть что. Хорошую компанию ты собрал за столом! Уска здесь, кроме него, ведь некому тебя сменить? Не теперь, так после. Только он сможет мудрейшим стать, он уже мудр, а был бы еще мудрее, если бы не обычаи ваши. Для чего Насьта здесь, не сразу я догадалась, но сообразила, когда глупость эту с мечом поняла. И вправду мудрейший ты, Анхель. Нашел выход, что и говорить. Затем и баль здесь. Так чего ты с меча не начал – ведь хотел поразить меня?

– Всему время свое, – скупо разомкнул губы дед.

– Ну конечно, – кивнула Кессаа. – Но когда мудрость в хитрости нуждаться начинает, тут ли задумываться о незыблемости обычаев? Не сам ли себя ты пытаешься обмануть?

– Что ты можешь знать? – воскликнул дед.

– Ничего больше того, что вижу и о чем догадываюсь, – медленно проговорила Кессаа. – Я о ножичке у тебя за поясом. О маленьком ножичке, которым ремини надрезают священную кору одров, чтобы набрать чудесного сока. Теперь-то о другом речь идет? Сбереги этот ход для Оры, а с Мариком я подскажу выход, чтобы твоего гордого кузнеца сберечь. Что скажешь?

Поднялся дед Ан на ноги. С усмешкой на Кессаа глянул, спесиво помотал головой, наслаждаясь тенью, набежавшей на ее лицо, гордо вытянул из-за пояса и положил на стол нож, рот уже открыл, чтобы отказ молвить, да вот только Марик не выдержал. Голос подал, хотя и помнил наказ Насьты:

– Мудрейший! Слово Лируда прилагаю к просьбе Рич – укрой Ору!

Замер дед Ан. Согнулся, словно и спесь, и гордость, если это она спесью прикинулась, ветром из него выдуло. Медленно опустился на прежнее место, вытянул перед собой руки, пальцы сплел, голову опустил. Долго так сидел, Марик уже успел дыхание успокоить да с прищуром попытался на лице Насьты что-нибудь, кроме недоумения, разглядеть, да если что и разглядел, так только искры веселые, что все жарче и жарче разгорались. Наконец поднял Анхель голову, ткнул кулаком в направлении безучастного кузнеца, выговорил зло:

– Что же это за честь такая, если она против собственной воли идти вынуждает? Говорил я тебе, Уска, когда тот колдун приходил насчет мглянской поймы, что не нужно было плату за бросовые земли брать. Тогда бы и помощь его еще в тот расчет пошла!

– Нужно – не нужно, – неожиданно подал голос Уска и ответил Анхелю, вовсе не поворачивая головы: – Одры засыхать начали. Ты бы мошку вывел?

– Так, может, он сам ее и подослал! – прошипел дед.

– Тогда ты другое молвил, – равнодушно пожал плечами Уска. – Сам же сырое лето клял, ветер северный поминал да баль этому кланялся. Не ты ли сказывал, что не можешь магию на одры повернуть, потому как вся наша магия от одров и появляется? Он ведь не просто деревья вылечил – еще и состав тебе для лечения оставил. Ни одно дерево у нас не погибло, а в других поселках в тот год до трети корней засохло. Я уж о прибытке за тот состав не говорю. Сколько старост к нам за ним приходили?

– Ну что ж, – поджал губу дед. – О магии ни к чему болтать было, а в остальном… Честь есть честь. На том и решим. Зови, Рич, Ору. Побратаем ее с Насьтой. Дочерью будет Уске. Только так под крышу сможет ее Уска принять. Возьмешь ее, кузнец?

– Возьму, – кивнул Уска. – Отчего ж не взять. Жене и в радость, и в помощь. Опять же, меня не будет, Насьта умчится глаза куда не следует пялить – жена одна не останется.

– Не спеши, Уска, – проговорила Кессаа. – Будешь ты. И теперь, и после. И долго будешь. Мое слово не слабее реминьского. Вот.

Она сунула руку в вырез платья и достала черную прядь.

– Вот локон Оры.

– Подготовилась! – покачал головой Анхель. – Сирота она?

– Сирота, – кивнула Кессаа. – Отца юррг убил. Мать и сестер хенны порубили, когда перерезали переправу через Лемегу. На глазах Оры порубили. Одна она.

– Насьта! – гаркнул дед. – Живо сюда!

Мгновение ремини со столбняком боролся, затем подбежал к Анхелю и тут же и сам лишился пряди волос со лба. Вздохнул дед, сложил два локона, ладонями смял и бросил на стол. Только не долетели локоны до стола. В воздухе жарким пламенем вспыхнули, а на красные доски только пепел просыпался, и ни запаха, ни дыма едкого – ничего от этого пламени не приключилось.

– С сестрой тебя, пень сосновый! – ехидно посмотрел на Насьту дед и перевел взгляд на Кессаа: – Ну? Давай выкладывай теперь, как ты мне кузнеца сохранишь и меч выковать его заставишь. Не может ремини третьего ребенка в семью взять, иначе как выносив его. А ведь мог Уска меч выковать Марику, мог! Как сыну приемному он бы его выковал! Что теперь делать? Да и про то, как пакость эту от долины отгонять будешь, расскажи!

Замер Марик. Понял, что теперь и его судьба к разрешению подошла. Хотя к какому разрешению? Купит он себе меч. Неужели не сможет тяжким трудом карман монетой пополнить?

– Ты о другом думай, Анхель, – бесстрастно ответила Кессаа. – Парень ведь мог слово Лируда и на себя обратить. Да и плохо ты баль знаешь. Почтение от них всякий старик получить может, а вот в отцы-матери вряд ли кого баль возьмут.

Ни слова не сказал Марик деду, но поймал его взгляд Анхель и зубы стиснул.

– Лучший выход – самый простой, – повернулась к кузнецу Кессаа. – Берись за меч, Уска. Сделай для этого парня бальский меч. Так, как умеешь только ты. Но не отдавай его Марику. Пока война, что работе твоей мешает, идет, не отдавай. Дай прикоснуться к рукояти, дай прижаться щекой к клинку и оставь на хранение у себя. Подтверди клинком, что стал он воином, ему это слово для нутра нужно – не для обороны. А придет сеча и смута к концу, тут меч и отдашь. Что скажешь, Марик?

– Я согласен, – прошептал баль и поймал взгляд кузнеца. И хоть стальным цветом заволокло глаза его, все одно разглядел Марик облегчение в зрачках.

– Вот такушки, – неожиданно брякнул Насьта, и Кессаа позволила себе улыбнуться.

– Вот ведь! – сгреб со стола ножичек Анхель. – Тебе, девка, прямо свары купеческие на дештском рынке разводить доверить можно! О пакости что мне скажешь? Придумала что?

– Не будет пакости, – поднялась Кессаа. – Через неделю не будет. Уведу я ее. Унесу след из долины. И след Оры, что лихо из Суррары сюда гнало, и собственный след, который мертвечину приманивал. А куда унесу – неважно, сюда не вернется. А вернется – не от меня и не за мной придет, а на всю Сетору мерзостью накатит. Но это вряд ли скоро случиться может… Не думай об этом. Вот только Оре тихо сидеть придется. Реминьское платье носить. На берег в светлое время не выскакивать. Если и врачевать кого – так только своих, в долине. Ну это я ей сама расскажу.

– А как хозяин дома вернется? – сдвинул брови дед.

Долго молчала Кессаа, Анхель уже ерзать на чурбаке начал, когда открыла рот сайдка:

– Не вернется. Оттого и насторожи и отводы его таять начали. Оттого и пакость дорогу разнюхала. Нет больше хозяина. Что и как случилось с ним – не знаю, но уверена – мертв он.

– А дочь его? – нахмурился Анхель.

– Нет, – мотнула головой Кессаа. – Не чувствую я ее, но, чтобы ее убить, постараться нужно. Не так-то это просто. Да и чего тебе волноваться, Анхель? Дом еще крепок, за разор с тебя никто не спросит, замки на дверях тяжелые.

– Что они искали? – прищурился дед. – Ведь не за сайдским же жезлом ученическим четверть Оветты до Сеторы мерили?