Оппозиция как теневая власть - Страница 72

Соблазняясь урожайными сортами, фермеры всего мира довольно быстро перейдут на семена, производимые всего 5-6 крупными корпорациями. Нарушить их диктат будет уже невозможно, поскольку для самостоятельного восстановления сортов нужен будет доступ в банк исходных генов, а контроль за этим доступом будет в тех же руках. Всесоюзный институт растениеводства (Институт «тихая жизнь» им. Н.И.Вавилова, как выразился о советском банке генов Ю.И.Мухин) гарантировал независимость поистине всему миру, так как он предоставлял семена селекционерам всех стран.

Теперь два слова о Деле — о вопросе, связанном с наукой, но выходящем за ее рамки. Общий пафос Ю.И.Мухина таков: надо Дело делать, а не заниматься всякой ерундой — языком, мухой дрозофилой и т.п. В качестве примерного идиота он приводит Хрущева, который не слушался делового Лысенко. Но даже в описании самого Ю.И.Мухина Хрущев предстает законченным выразителем идеи «Дело делать, а не рассуждать». А проблема в том, что, приступая к Делу, очень трудно определить, что будет успехом, а что — провалом. Для этого надо рассуждать и изучать дрозофилу. Более того, оценить баланс успехов и неудач бывает трудно даже много лет спустя после завершения проекта. Ю.И.Мухин, лихо расставляя оценки («идиотизм Маркса», «идиотизм Хрущева» и т.д.), подает плохой пример читателю.

Ю.И.Мухин утверждает: подъем целины — авантюра и идиотизм. Если бы это было делом его веры, куда ни шло. Сегодня всяких верующих хоть пруд пруди. Но он берется доказывать логически, а тут уж нужен минимум строгости, если не хочешь повысить общий уровень шизофрении.

Откуда видно, например, что вложив средства в Центральную Россию, в сложившуюся и инерционную культуру хозяйства, СССР получил бы более быструю отдачу в виде зерна, чем создав крупные механизированные фермы с новым укладом хозяйства на новом месте? Ниоткуда это не видно, это умозрительное предположение (для меня по меньшей мере сомнительное). Сомнения нарастают, когда вдумаешься в «количественные аргументы» Ю.И.Мухина. Судите сами.

Он пишет: «с 1947 по 1955 г. валовая продукция сельского хозяйства (с Лысенко, но без Целины) возросла на 65%, а с 1958 по 1965 (с Целиной) лишь на 10%».

Во-первых, надо говорить не о «валовой продукции», которая выражается в совершенно искусственных показателях, а о «натуральных» цифрах — производстве зерновых. Целина ведь поднималась исключительно ради зерна. Во-вторых, сравнивать надо хотя бы одинаковые периоды. В-третьих, относительные показатели (проценты) в данном случае вообще врут, ибо 1947 год — это тяжелый неурожай, наложившийся на тяжелую военную разруху.

Если мы хотим вспомнить реальность, а не манипулировать историей, то надо сравнить так. С 1947 по 1955 г., за период послевоенного восстановления (без Целины), было произведено 727 млн. т. зерновых. За такой же девятилетний период с 1956 (первый урожай целины) по 1964 г. произведено 1138 млн. т. Разница не просто большая — она принципиальная.

Посмотрим по-другому. Каково было среднегодовое производство зерновых за трехлетки (за три года усредняются колебания в урожайности, вызванные климатическими причинами)? Вот каково: с 1947 по 1949 — 67,8 млн. т; с 1953 по 1955 — 90,6 млн. т; с 1956 по 1958 — 120,8 млн. т; с 1962 по 1964 — 133,3 млн. т. Иными словами, до получения первых урожаев целины рост производства зерновых был очень медленным. Ни о каких 65% и речи нет. В 1953-55 гг. даже не достигли уровня 1937 г. (97,4 млн. т) и уровня 1940 г. (95,6 млн. т). Целина не просто дала скачкообразный прирост производства, она вывела его на новый уровень, обеспечила зерновую независимость СССР (ее промотали в конце 70-х годов из-за ошибочной стратегии животноводства).

Я вовсе не хочу сказать, что подъем целины был лучшим выходом из положения. У меня для этого мало информации, и не об этом речь. Я отвергаю способ Ю.И.Мухина обращаться с историей и доказывать свои предельно резкие суждения. Думаю, в среде оппозиции этот способ поведет к еще более тяжелым последствиям, чем привел он в среде «демократов».

1997

Взрыв эмоций вызвали в «Дуэли» самые безобидные высказывания о науке. Большие прозрения, а то и революции начинаются с таких вот безобидных стычек. Так религиозная революция в Европе, переросшая в буржуазную, началась с сомнения: имеет ли церковь право продавать индульгенции (индульгенция это квитанция об отпущении грехов — поясняю, потому что в «Дуэли» не велено употреблять иностранные слова; а квитанция — это справка, бумажка такая).

Почему надо разобраться с наукой? Потому, что в последние четыре века главное содержание мировой истории (а для России особенно) — конфликт с Западом всех остальных цивилизаций. Запад возник и стоит на трех китах: рынок, демократия, наука. Слова эти мы слыхали, а понимаем плохо. Но факт известен: устоять против Запада и сохранить свое лицо смогли лишь те страны, которые сумели встроить западную науку в свою культуру. Раньше всех это сделала Россия, в XIX веке Япония, в нашем веке Индия и Китай.

После войны в СССР началось быстрое оскудение общественной мысли (не будем вдаваться в причины). В большой мере это происходило и на Западе (массовая культура). Посмотрите: «экономист и политик», некто Лившиц, на всю страну рассуждает с экрана: «Богатые должны делиться с бедными». И люди это воспринимают в общем нормально. Но это значит опуститься с уровня понятий начала века, доступного тогда для всякого грамотного рабочего, на уровень ребенка-дебила.

Примерно на этот уровень опустились и представления о науке. Не так давно я для подкормки прочитал курс «философия науки» на родном химфаке МГУ. Студенты, когда я с ними знакомился, отрекомендовались как сознательные демократы и либералы. Я говорю: посмотрим. Попросил всех ответить на такой вопрос: «Является ли наука делом Добра?». Все ответили утвердительно (с оговорками, что добро для одних может быть злом для других и т.п.). Так вот, говорю я им, уважаемые русские студенты, никакие вы не демократы и не либералы. Нос у вас до Запада не дорос, и вообще растет он в другую сторону. Потому что Запад и возник из руин средневековья, когда Галилей сказал, что наука никакого отношения к добру и злу не имеет, а имеет отношение только к истине — к знанию. В этом и была суть его конфликта с религией. Он говорил кардиналам: «Посмотрите сами в телескоп!». Они отвечали: «А зачем?». Он им: «Чтобы знать». А они ему: «Знать можно для Добра или для зла. Ты зачем смотрел в телескоп?». Он опять свое: «Ни зачем, чтобы знать».

Вот с того спора и оформилась наука как совершенно новый тип познания — свободного от ценностей, никак не связанного с пользой («Добром»). Знание стало ценностью само по себе. А накопление знания без всякой связи с его пользой стало законной и уважаемой деятельностью («профессией»). Как другой выверт возник близнец ученого, предприниматель-протестант, который накапливал деньги как самоцель, с запретом на наслаждения от их траты.

Наука, которая возникла на Западе, — вещь странная, нигде в других местах ее и следа не было, хотя знаний и умений было побольше, чем в Европе (например, в Китае). Вероятно, мы идем к новой цивилизации, где наука в ее нынешнем смысле прекратится или сильно сократится, но до этого еще далеко, будем говорить об обозримом будущем.

Фигура ученого, который отрешился от проблемы Добра и зла и от вопроса «Как должно быть?», а целиком занялся вопросом «Как есть?», может показаться циничной и даже отвратительной. Критиков науки со времен Галилея было хоть отбавляй, Ю.И.Мухин встал в строй со многими достойными и талантливыми людьми. Но одно несомненно: «знание — сила». Тот народ, который хочет этой силой обладать, должен терпеть у себя науку. Политик, который ее терпеть не может, превратит свой народ в рабочее быдло для тех народов, которые науку терпят. В таком жестоком мире мы живем, а иного пока нет.

Ю.И.Мухин привел в переписке с читателями убийственный аргумент: «Суть спора в том, что Кара-Мурза отстаивает право ученого не приносить пользы обществу». Да, именно так, к чему скрывать. Надо только добавить: только когда общество разрешает некоторым людям добывать просто знание, не заботясь о его полезности для общества, возникает наука — такое коллективное явление, которое в целом (и только в целом) оказывается для общества полезным. И в чистом виде перед ученым вопрос о полезности его результата вообще не стоит — он о нем говорит или из вежливости, или ради маскировки, чтобы делократия не серчала. Когда Фарадей демонстрировал явление электромагнитной индукции (чем забавлялся, кровосос — отклонением магнитной стрелки под действием тока!), одна важная дама его спросила: а какая от этого польза? Он ответил: мадам, а какая польза от новорожденного ребенка? Хотя он-то уже мог предвидеть, что у него в руках электромотор.