Опознай живого(изд.1976) - Страница 59

В полутьме коридора Гвоздя уже не было видно, должно быть, он спешил, не оглядываясь и не окликая нас, торопясь скорее добраться до выхода. Но Берни не спешил. Удивительно чуткий и внимательный человек. Даже в самых необычных и рискованных ситуациях он прежде всего стремится помочь товарищу. Кто я ему? Не жена, не дама сердца — случайный попутчик, не больше, а он, прежде чем броситься в глубь коридора, взял меня за руку и сказал:

— Не торопись. Осторожность прежде всего. Прижимайся вплотную к “стенке”, втискивайся в нее, дави- и так шаг за шагом. Не выпускай моей руки, мне будет трудно помочь тебе, если отстанешь.

Так мы шли, казалось, не минуты — часы. Я ни о чем не вспоминала, ничего не предполагала, ни на что не рассчитывала. Только ползла по странно зыбкой “стене”, как улитка. Впереди так же полз, переступая с ноги на ногу, Берни; я не слышала его слов — может быть, он и не говорил ничего, — только чувствовала судорожное, застывшее сжатие руки. Где-то впереди вдруг грохнул выстрел. И тут же другой, третий, мгновенная автоматная очередь. Гвоздь? Или в него? Мы ничего не видели, кроме смутного тумана впереди, прикрывавшего едва заметное окошечко дневного света.

— Гвоздь? — спросила я.

— Не уверен, — не сразу откликнулся Берни, он все еще прислушивался.

Снова автоматная очередь, потом еще одна, только глуше, отдаленнее. С какой стати расстреливать одного человека из нескольких автоматов? Может быть, идет бой? Равный или неравный?

— Видимо, они укокошили его, — сказал Берни.

— Зачем? — удивилась я.

— Убрать свидетеля. Чемодан взяли, а труп промолчит о сокровищах “ведьмина столба”, да и пять тысяч кредиток останутся в кассе.

— Значит, и нам грозит та же участь?

— Возможно, — подумал вслух Берни. — У нас есть шанс выжить, если остаться у выхода, не переходя в наше пространство. Не у самого выхода, конечно, а подальше, где не достанут пули. Войти же внутрь никто не решится.

— Оставят охранников.

— Может быть, и оставят. Тогда попробуем продержаться дотемна. Охранники тоже люди — в конце концов сон свалит. Пошли.

Еще медленнее мы двинулись к выходу. Парализующая воздушная струя до сих пор не коснулась нас — ни одна мышца не онемела. Через трупы близ выхода мы перебрались, не отрываясь от “стенки”. Прислушались: тихо. Берни, оставив меня, подполз, буквально подполз по земле — я говорю так просто по привычке, потому что грунт под нами не был ни землей, ни камнем, ни искусственным покрытием вроде пластика, — подполз к отверстию, сквозь которое уже просматривался пресловутый “ведьмин столб”, и выглянул снизу наружу. “Сейчас грохнет”, — подумала я, но выстрела не последовало.

— Сюда! — крикнул Берни и выскочил из коридора. Я — за ним.

Тут же мы чуть было не уперлись в деревянного ведьмина стража за чугунной оградой у края бетонной ленты шоссе. Коридор, из которого мы только что вышли, уже растаял в земном воздухе над высушенными луговинами, огражденными ржавой колючей проволокой. Чуть поодаль стоял привезший нас “мерседес”, а позади него в лужицах уже застывшей и порыжевшей крови лежали двое “парнишек”, срезанных автоматной очередью. В этот момент они, должно быть, в ожидании нас “заправлялись” виски из пузатой бутылки, стоявшей в открытом багажнике машины. Водитель ее, наполовину вывалившийся из открытой дверцы, был убит, вероятно, второй очередью, которую мы слышали в межпространственном коридоре. Стрелял только один человек — Гвоздь, отнюдь не оборонявшийся, а нападавший и выигравший бой, видимо, без “потерь”. Во всяком случае, вторая машина Стона, стоявшая рядом — след от нее виднелся на обочине шоссе в примятой колесами пыли, — теперь исчезла в неизвестном нам направлении. Гвоздь даром времени не терял.

— Все ясно, — сказал Берни, — у нас имеется только один выход: воспользоваться оставленным нам “мерседесом”.

— Так нас же наверняка обвинят в убийстве или в соучастии.

— Все равно обвинят — и пеших и конных. Пока мы доберемся до ближайшего полицейского управления, а идти туда часа два, не меньше, трупы будут уже обнаружены и полиция предупреждена. Нас возьмут “тепленькими” прямо на дороге и церемониться не будут: вся полиция в городе на жалованье у Спинелли.

— Что же делать?

— Скрыться где-нибудь ненадолго и обдумать случившееся. Времени у нас мало: шоссе блокируют — и конец. Хорошо еще, что “мерседес” на ходу.

Мы вытащили тело водителя на дорогу и рванули в сторону от Леймонта. Чем дальше — тем лучше; пояснил Берни, нарвемся на пост, и доказывай потом, что отсиживались в известной только Стону межпространственной связке. Говорил Берни мало, вел машину на полной скорости, не отрывая глаз от дороги. Я вообще ки о чем не расспрашивала, хотя замысел Берни был для меня неясен.

Я сказала ему об этом.

— Почему не ясен? — проговорил он, не оборачиваясь ко мне. — Одна у нас надежда, одна-единственная. Ни Стон, ни Спинелли не заинтересованы в том, чтобы ознакомить человечество с тайной бриллиантовых россыпей. Им важно вернуть чемоданы, они считают, что мы их похитили. А виновник убийства им и так известен: профессиональная работа, не особенно их встревожившая… Гвоздь “свой”, с ним и расправиться безопаснее и договориться легче. Ну, а с нами сложно: чемоданов нет и тайна — не тайна. Что предпринять? Вот над этим кроссвордом сейчас они голову и ломают. А у нас свой кроссворд с той же загадкой: что делать? Только где мы его решим, где?

— Остановись за песчаным карьером, — сказала я, — километра за три от разработок. Мотель там прогорел и закрыт, но машину поставить есть где. Кстати, дорога там разветвляется и проследить наш путь будет не так-то легко. Попутных и встречных машин предостаточно, так что можно ускользнуть на любой и в любую сторону.

Берни обогнал цистерну с молоком, пропустил встречную гоночную с итальянским флажком и, скосив глаза, усмехнулся:

— У тебя в запасе еще вариант.

— Ты уверен?

— Слишком многозначительны эти “любой” и “любую”. Не умеешь хитрить. На какой бы машине мы ни удрали, нас всегда найдут. Ты забыла о телефоне и радио.

— А я и не имела в виду машины.

— Я так и думал.

У меня “в запасе” действительно был еще один вариант. Прошлым летом во время каникул я давала уроки английского языка художнику Чосичу и даже гостила у него в летней резиденции — коттедже не коттедже, а просто в деревянной хижине на одном из здешних лесных склонов. “Бунгало”, как почтительно называл ее художник, не охранялось ни заборами, ни решетками, а единственным ночным стражем был огромный черный ньюфаундленд с человеческим именем Славко, зловещего вида пес, весьма недоброжелательный к незваным гостям. Сейчас художник был за границей, “бунгало” дичало в пыли и безлюдье, а пса кормил проезжавший по утрам почтальон из Леймонта.

— Как добраться до хижины? — спросил Берни, выслушав мой рассказ.

— Тут же у мотеля мост через горную речушку-ручеек. Машину мы обычно оставляли в гараже — сейчас он пустой, — спускались к ручью и шли километра три-четыре по берегу до склона с редкой дубовой рощицей, а за ней к сплошным зарослям кустарника, полностью скрывающим приземистую лесную хижину. Добраться до нее можно по тропинке-лесенке, где каждый обнажившийся корень — ступенька, и по незаметной снизу дорожке через кусты к самому крыльцу.

— Неужели почтальон каждый день проходит все эти километры, чтобы покормить пса?

— Зачем? Он едет на велосипеде. По верху склона совсем рядом — проселок.

— В хижине есть кто-нибудь? — Никого.

— А собака?

— Меня она помнит.

Берни долго молчал, что-то обдумывая. Мотель был. уже за поворотом дороги.

— Оставим “мерседес” в гараже, как ты предлагаешь, — сказал он, — но спустимся к речке не сразу. Сначала потопчемся на развилке: если возьмут наш след, пусть думают, что мы дожидались попутной или встречной машины. Потом снимем обувь — и вниз к ручью. Воды в нем достаточно?

— Летом он обычно пересыхает, но теперь шли дожди.