Ополченский романс - Страница 9

Метрах в двадцати, грохоча музыкой, стояла всё та же “девятка” с открытыми дверями. Около “девятки”, пытаясь перекричать собственную музыку, перетаптывались те же трое подростков. Четвёртый всё так же валялся на водительском сидении, выставив наружу тонкие ноги.

– Пойду скажу им, чтоб заткнулись, – сказал Лютик, и уже открыл дверь.

– Стой, – велел Лесенцов. – Не надо.

Лютик тут же прикрыл дверь, по инерции сохраняя зверское выражение лица.

Лесенцов достал листок с планом квартиры.

Из-за музыки ему приходилось почти кричать. Он говорил три минуты. Для ясности пририсовал кружки с буквами: “К”, “Л”, “Д”, “С”, и стрелки, указывающие движение каждого по квартире.

Переспросил: “Вопросы есть?”

Лютик крутнул головой.

Скрип крутнул головой.

– Гранату бы, – сказал Дак. – Хотя б одну.

– Гранат нет, – ответил Лесенцов. – Есть, но за ними надо возвращаться к Командиру. Потеряем время. Нам надо сделать всё сейчас же.

Дак, перегнувшись через задние сидения, поочерёдно достал из багажника автоматы.

По каким-то одному ему понятным признакам оставил себе один из “Калашей”, и сложил возле ноги три магазина, быстро оглядывая каждый – до конца ли снаряжён. Один пристегнул, дослал патрон в патронник и снова поставил автомат на предохранитель. Другой магазин засунул сзади, под выпущенную рубашку, в джинсы. Третий – уложил во внутренний карман куртки, но сразу же проверил, насколько легко извлекается. Извлекался идеально. Куртку застёгивать не стал.

Лесенцов вдруг додумал прежнюю свою догадку: предложив Даку переодеться – чтобы постирать форму, в которой тот приехал, – Командир вынул наугад что-то из шкафа верхней одежды, на выбор, и тогда Дак, трогательно улыбнувшись, спросил: “…вот эту возьму, можно? Карманы хорошие…”

Уже вечерело.

Лесенцов приоткрыл свою дверь.

– Комбат, нам с тобой? – спросил Скрип.

– Нет, сидите, – сказал Лесенцов и выпрыгнул на мягкую землю.

Он подошёл к подросткам. Показал знаками, чтоб сделали музыку чуть потише.

Один из подростков, помедлив, влез в машину с правой стороны и чуть прикрутил негритянский речитатив.

– Парни, – сказал Лесенцов. – У меня есть пять тысяч гривен и пять тысяч русских рублей. Хочу девушку порадовать, за которой ухаживаю. Плачу вам за пять минут простейшей работы.

– Одна минута – тысяча гривен и тысяча руб- лей? – уточнил один из подростков.

– Ты паси: у него номера российские, и тачка дорогая… – процедил второй. – Чего ему пять штук.

– Вот деньги, – достал Лесенцов. – Могу сразу заплатить.

– Давай сразу, – сказал второй спокойно.

Лесенцов передал деньги.

– Шо хотим? – спросил взявший деньги.

– Напротив дом, двенадцать “Б”, верно?

Лесенцову в ответ кивнули, не расходуясь на слова.

– Надо подъехать вот с того, правого торца, под окна. Дождаться, когда я зайду в подъезд, досчитать до тридцати и включить вот эту песню, которая у вас играет. На полную громкость.

– Эту? – переспросил первый подросток. – Другие есть. Точно на полную?

– К Арихе приехал! – догадался второй. – Слышь, у неё парень, – с лёгкой брезгливостью сказал он Лесенцову.

– Разберусь, – ответил Лесенцов. – Только одну песню, ладно? Сколько она, минуты четыре идёт? Три? И как только песня закончится, сразу уезжаете. Вот сюда же. Или куда хотите. Подальше. А то она ругаться будет.

– Будет, – согласились с ним.

– И вот ещё, – Лесенцов достал петарды. – По- ка песня играет, взрывайте петарды. Всю пачку надо извести. Хоть по три сразу взрывайте.

У него забрали пачку и начали вертеть в руках, поочерёдно разглядывая с нарочитым пацанским скепсисом.

– Хорошие петарды, – сказал Лесенцов.

– За петарды ещё пятьсот гривен, – сказал тот же подросток, что уже взял деньги.

Лесенцов порылся в карманах и нашёл триста.

– Сойдёмся?

Ему даже не кивнули.

Лёгким шагом Лесенцов вернулся к “паджерику”, и, усевшись, оглядел своих бойцов.

Скрип спрятал автомат под безразмерной спортивной кофтой, Лютик – в белый пакет. Дак всё ещё держал “Калаш” на коленях, положив на железо спокойные руки.

– Можно закурить? – спросил Дак, указывая подбородком на пачку в подстаканнике машины.

“Он всё это время не курил, – подумал Лесенцов. – Дожидался моего возвращения. Вот выдержка у человека. А если это последняя его сигарета? А он ждал. Не взял без спроса…”

– Конечно, бери всю пачку, – ответил Лесенцов. – Лютик, как там, не явился наш пропащий немец?

– Нет, не приходил, – сказал Лютик.

Лесенцов уже медленно выруливал. Сердце его колотилось и ныло.

Притормозил возле “девятки” – там, наконец, совсем вырубили музыку, и, с третьего раза, завелись, но ещё не трогались.

Из “девятки” вышел неспешный водитель, – такой же малолетка, как и все остальные.

Он, судя по внешнему виду, спал всё это время.

Лесенцов приоткрыл окно.

– Я не понял, мне за тобой? – спросил подросток, всё ещё пытаясь разлепить слипшиеся глаза; рот у него тоже едва открывался.

Лесенцов выдохнул, успокаивая себя.

– Нет, я с левого края припаркуюсь, чтоб Ариха меня не видела. А ты – с правого, под её окнами. Потом поставь кого-нибудь из своих на угол проследить за нами. Когда мы с пацанами зайдём в подъезд – досчитай до тридцати, и врубай музыку.

– А ты со своими пацанами? – спросил водитель, и попытался заглянул в “паджерик”, облизывая губы сухим языком, с таким видом, словно его тут могли чем-то угостить.

– Да. Это артисты. Из цирка. Будем мою невесту веселить, – приветливо улыбаясь, сказал Лесенцов, и нажал кнопку поднятия стекла.

Подросток, хмыкнув, пошёл к своей машине.

– У вас тут все дети такие борзые? – спросил Лесенцов то ли Лютика, то ли Скрипа.

– Это не борзые, – ответил Скрип.

Лесенцов припарковался слева от соседнего дома, носом сразу на выезд.

Проследил, как подростки объехали здание, чтоб встать где-то с другой стороны.

Людей возле дома не было.

– Если по уму, – сказал Лесенцов, поворачивая ключ, – в нашей машине кто-то должен остаться, и не глушить её. Но по уму – не сегодня…

Они быстро повыпрыгивали из “паджерика” и скорым шагом прошли вдоль стены до крайнего, нужного им, подъезда. На углу дома уже стоял подросток и смотрел на них. Выражения его глаз в полутьме было не разглядеть. Хорошо, что первым шёл Лесенцов, у которого из оружия был только ПМ за поясом – автомат он оставил дома. Вторым следовал Дак, спрятав автомат за полог куртки – и, пожалуй, это было заметным. Третьим – Лютик с пакетом, где “Калаш” едва помещался, и никак не походил ни на что, кроме “Калаша” в пакете. Как выглядел Скрип, Лесенцов даже не посмотрел.

Подойдя к дверям, Лесенцов увидел кодовый замок.

– Какой код? – спросил он нехорошим, сорвавшимся голосом. – Лютик?

– А я знаю? – ответил Лютик.

Лесенцов и так уже понял, что Лютик не знает.

Подросток следил за ними с угла.

“…что сделать? – метался Лесенцов. – У подростка спросить? Но он из другого дома, скорей всего. Сказать Лютику, чтоб позвонил соседке? Но он же не знает номера её телефона! Значит, надо позвонить однокласснику, чтоб тот сказал матери, чтоб та позвонила соседке… О, боже…”

Лесенцова тихо обошёл Дак и, присев возле двери, щёлкнул зажигалкой.

Спустя несколько секунд железно чмокнул замок, и дверь поползла навстречу.

– Цыфирки кода обычно потёрты, – пояснил Дак, и пропустил Лесенцова.

Тот, заходя, махнул подростку рукой, и успел заметить, что на углу тот стоял уже не один, – виднелись ещё две башки.

“Как бы они сами милицию не вызвали”, – проговаривал почти вслух свои мысли Лесенцов: это придавало механистичности каждому его действию и отвлекало от того, что должно было начаться через двадцать пять, двадцать, пятнадцать секунд.

Прошелестел пакет, сброшенный Лютиком с “Калаша”.

Лесенцов вытащил ПМ с досланным патроном в патроннике, и нёс его в руке.