Операция «Вурдалак» - Страница 14
— Как тут у вас?
— В порядке, — ответил старший группы наружного наблюдения. — Клиент дома — готовит снасти для рыбалки. Завтра же суббота.
— Хорошо. Дежурите до утра. Завтра мы вас сменим.
— Есть.
Валентин вернулся в «рафик»:
— Ну, кажись, все. В Москву.
— Приятно слышать, — отозвался водитель и нажал на газ.
По дороге в столицу Корнеев еще раз мысленно прокручивал утренний разговор с шефом об использовании в качестве агента жены Богомолова — Веры.
То, что она была любящей женой, но при этом женщиной недалекой, сомнений не вызывало. Вопрос заключался в том, хватит ли у нее глупости доносить на собственного мужа. Конечно, без всякого сомнения, любящая женщина никогда не станет этого делать, если… Если не вбить ей в голову, что это необходимо ради ее же любимого. Может быть, ради него она и станет осведомителем, но насколько это будет целесообразно? И не откроется ли она мужу в супружеской постели?
В конце разговора офицеры пришли к выводу, что рисковать не стоит. Большого толку от Веры как от агента все одно не будет, а то, что Комитет захочет узнать — он и так узнает, с ее помощью или без. Если Богомолов на самом деле выдает себя не за того, кто он есть, значит, он достаточно умен и может раскрыть жену. Но, с другой стороны, из-под колпака Комитета ему уже так и так не выйти, а если он заметит двойную игру жены или просто почувствует интерес к своей персоне, то может либо лечь на дно, либо активизироваться и как-то выдать себя. Тут-то Комитет его и повяжет. Однако опять возникало «но». Для начала необходимо было точно уяснить, кем является Богомолов: резидентом иностранной разведки или обычным изменником Родины. А исходя из этого уже и действовать.
Товарищи подбросили Корнеева к самому дому. Они знали, что его жена находится на последнем месяце беременности, и по возможности старались каждый день отправить Валентина домой пораньше.
Корнеев был без ума от жены. Они были созданы друг для друга и плохо переносили разлуку. Но служба есть служба. Зато в редкие минуты счастья супруга забирали у жизни все до последнего.
Познакомились они в горах, во время отпуска. Романтику первой встречи они сохранили и в повседневной жизни.
Катя вышла навстречу мужу. Сейчас она была такая смешная и в тоже время очаровательная, такая беззащитная и любимая. Больше всего Корнеев боялся потерять ее. Но сейчас он боялся еще и того, что схватки могут начаться в его отсутствие, а он даже не будет об этом знать. На всякий случай он оставил жене телефон дежурного по Комитету. Если что, Корнеева обязательно найдут и сообщат.
— Привет. Как у нас дела? — Валентин поцеловал жену и положил ладонь на ее живот.
Как только он узнал, что она беременна, он стал называть ее во множественном числе. Теперь их на самом деле было двое: она и их ребенок. Хотя друзья и подначивали Валентина насчет первенца мальчика, но ему было все равно, кто родится первым. Он знал, что будет любить и девочку, и мальчика. Может быть, девочку даже еще больше, потому что она будет обязательно похожа на мать.
— Умывайся и садись за стол. У меня давно уже все готово.
Он нежно обнял ее за плечи. У нее всегда все было готово, когда бы он ни пришел. Она всегда ждала его.
— Я люблю тебя, — прошептал Валентин в самое ее ушко.
— Даже такую некрасивую?
— Ты прекрасна как никогда.
Она ласково улыбнулась. Каждый день она боялась за него и каждый день молилась, чтобы с ним не случилось ничего плохого.
День подходил к концу. Солнце наполовину спряталось за холмами у горизонта и теперь словно подглядывало за землей кроваво-красным глазом. По саванне заплясали тени и багряные блики, создавая неприятное ощущение одиночества и тревоги.
Фонкин сидел рядом с другом, задумавшись о своем. Через два часа после ухода группы Липов пришел в сознание, но доза змеиного яда оказалась слишком велика даже для такого великана, как капитан. Он был еще очень слаб и должен был отлежаться хотя бы до утра. Сейчас он мирно спал.
Фонкин вспомнил троих ребятишек Липова, как две капли воды похожих на отца, забавных и добрых, вспомнил жену друга, души не чаявшую в муже, и невольно вздрогнул при мысли, что Липов мог умереть. Как бы он посмотрел ей в глаза, что сказал бы ей, просившей украдкой присматривать за любимым?
Сам Фонкин после трагической гибели невесты был одинок. Семья Липова стала и его семьей, и он был благодарен друзьям за то, что они не дали ему в свое время упасть от горя на дно жизни.
Внезапно среди многочисленных звуков саванны натренированный слух Фонкина выявил чуть приметный шорох, послышавшийся сзади. Этот звук, казалось, ничем не отличался от десятка других, но выработанное в старлее за годы службы чувство опасности толкнуло его к действию. Фонкин, перекувырнувшись, за доли секунды переместился вперед и чуть в сторону. Когда он выпрямился, его автомат уже был снят с предохранителя. И тут же перед ним, словно из-под земли, выросли три фигуры. Это было тем более неожиданно, что место ночевки спецназа, как обычно, бьшо заминировано по кругу и пройти его незаметно было практически невозможно. Установленные на головах незнакомцев приборы ночного видения делали их похожими на роботов, а нацеленное на спецназовца оружие не оставляло сомнений в том, что эти «роботы» — боевые.
Раздался легкий щелчок, и маленький дротик впился в шею Фонкина. Однако он успел сделать выстрел, а затем медленно осел на землю. Перед глазами старлея все поплыло, пальцы стали ватными и уже не могли ни нажимать на спусковой крючок, ни держать в руках ставший вдруг непомерно тяжелым автомат…
…Очнулся он на земле, связанный по рукам и ногам. Ночь уже опустилась на землю, и яркая луна заливала саванну призрачным серебристым светом. Вокруг Фонкина сидели до зубов вооруженные люди и тихо переговаривались. Старлей прислушался и понял, что говорили по-немецки. Он знал, что в родезийской армии полно наемников из других стран. Но почему-то у него неожиданно возникло странное чувство, что он каким-то образом перемахнул в прошлое, в далекий 41-й, и находится в плену у эсэсовцев. Во время войны его отец тоже попал в плен, будучи контуженным, но сумел бежать и почти всю войну провел в партизанском отряде войск НКВД. Впоследствии место службы, а также то, что он героически сражался на полях войны, и спасло отца от советских лагерей. Ни его, ни его семью не постигла участь тех несчастных, кто после немецких лагерей смерти попал в сталинские лагеря. Наконец неизвестные заметили, что Фонкин очнулся, и подошли ближе. Один из них склонился над ним и на довольно хорошем русском произнес:
— Здравствуй, товарищ. Мы не сделаем ни тебе, ни твоему другу ничего плохого, если ты ответишь на все наши вопросы. А точнее, на один из них — где вы должны встретиться со своей группой?
— Кто вы такие? — спросил старлей чуть приглушенным голосом: веревки сильно сдавливали грудь и шею.
— Это вам знать не обязательно. Будьте благоразумны — и останетесь живы.
Как раз в этом-то Фонкин здорово сомневался.
— Я нигде и ни с кем не должен встречаться. Если мой товарищ выживет, то мы должны пробиваться к границе с Замбией своими силами.
Старлей специально назвал совершенно противоположное направление, но допрашивающий его здоровенный детина с арийскими чертами лица был далеко не глуп.
— Вы, русские, очень любите путать направление и страдаете природной, просто патологической, забывчивостью в ответственные периоды своей жизни.
Он махнул рукой одному из своих товарищей. Тот, не развязывая Фонкину ни рук, ни ног, ослабил ремни на его груди и распахнул куртку. Затем вынул аптечку и заправил шприц. После укола Фонкин расслабился, его взгляд стал пустым и безразличным.
— Итак, товарищ, — снова задал вопрос командир группы, — где вы должны встретиться с вашими друзьями?
Выслушав ответ, детина профессиональными движениями перерезал обоим офицерам горла.
Отряд покинул место стоянки, оставив окровавленные трупы Фонтанна и Лилова на съедение гиенам.