Операция «Круиз» - Страница 19

Правоторов встал и по-военному четко произнес:

– Считайте, что вы меня уговорили. К концу недели мы встретимся, и вы сами определите по карте место для строительства.

– Что ж, приятно было с вами познакомиться, Василий Васильевич. Успеха вам в вашей трудной государственной деятельности, – вежливо улыбаясь, протянул ему руку Маркелов.

– Спасибо, Илья Сергеевич. Вы бизнесмен нашей российской закалки. Мой помощник позвонит вам. До свидания.

Лавр пошел провожать депутата, а Маркелов понял – игра началась. И порадовался тому, что Татьяна будет в эти нелегкие месяцы рядом с ним.

– Почудили и хватит, – ответила Татьяна на вопрос Павла, куда она собирается.

Он лежал на диване и занимался гимнастикой пальцев. Татьяна нервно ходила по комнатам, собирая свои вещи. Павел наблюдал за ее широкими бедрами, обтянутыми белыми колготками. В них заключалась неистребимая животная сила этой женщины. При любом движении они нервно вибрировали. Свободная кофта скрывала ее немного выпиравший живот, а стройные ноги придавали легкость и сексуальность всей фигуре. Павел медлил с реакцией на ее очередной каприз. Он прекрасно понимал, что так просто Татьяна уйти не сможет. Ей, как актрисе, необходим эффектный финал. Поэтому она так нервно и бестолково собиралась. В душе графа боролись разные чувства. Вялость некоторых эмоций убеждала его в необходимости расставания. Их отношения в любом случае обречены на разрыв. Так пусть он произойдет по ее вине. Уходить самому всегда приятнее, но зато, когда уходит женщина, она тем самым снимает с души мужчины груз ответственности.

Татьяна явно надеялась на бурную сцену с мольбами, клятвами, ревностью. Но граф молчал. От обиды она запела низким грудным голосом: «Бедному сердцу так говорил он… Но не любил он… нет, не любил он… меня…»

Создавалось впечатление, будто Татьяна репетирует какую-то глупую пьесу. Устав крутиться по квартире, она подошла к каминному зеркалу в нарядной позолоченной раме, висящему напротив холла, где на диване лежал Павел. Широко расставив ноги в белых колготках и черных лаковых туфлях на высоких каблуках, она встала перед зеркалом и, уткнувшись в него, стала разглядывать свое лицо.

Как только Павел увидел на ней концертные туфли, он понял, что до настоящего ее ухода еще далеко. Напоследок она решила разжечь в нем очередной вулкан страсти. И надо сказать, сопротивляться этому было практически невозможно. Но Павел решил на этот раз переиграть знаменитую артистку. Если она действительно собралась уходить, он к ней и пальцем не притронется. Пусть выворачивается наизнанку. Исполняет стриптиз, танец живота, стонет от возбуждения. Может же он позволить себе такую роскошь и не дать ей ни капли наслаждения.

Татьяна начинала заметно распаляться и нервничать. Ее оскорбляло его показное невнимание.

– Ты понял, что я ухожу? – спросила она, крася губы.

– У тебя концерт? Или с дочерью что-нибудь случилось? – безразлично спросил он, хотя сердце билось учащенно и низ живота налился свинцовой тяжестью от возбуждения.

– Концерт?! Да благодаря твоей драке меня никуда не приглашают! – яростно воскликнула она. – Я ухожу навсегда. Вызови свое такси, и пусть шофер снесет в машину вещи.

– Хорошо. Куда тебя везти?

– Не твое собачье дело!

– Согласен. Но таксисту это нужно знать.

Татьяна замолчала. Павел прикрыл глаза и постарался расслабиться. По стуку ее каблуков он понял, что она ушла в спальню. Потом туфли с шумом полетели в стенку. Раздались всхлипывания. Далее, шлепая босыми ногами, Татьяна прошла на кухню и с хлопком открыла бутылку шампанского. Когда Павел все же открыл глаза, то увидел Татьяну в пеньюаре, надетом на голое тело. Она отхлебывала из бутылки шампанское.

– Специально издеваешься надо мной? Да? Тебе все равно, почему я ухожу и к кому? Да? Ты попользовался мною и решил, что достаточно. Пусть мотает на все четыре стороны! Офелия, иди в монастырь! О какой любви может идти речь? А я ведь поверила…

Татьяна прервала свой гневный монолог и долго пила шампанское. После чего раскраснелась и, сверкая ошалелыми глазами, продолжила:

– На коленях умолял, обещал бросить к моим ногам горы драгоценностей. Молол какую-то ерунду о своих чувствах, и я, наивная одинокая женщина, поверила. Погубила свою карьеру, осталась без театра, стала посмешищем всей Москвы и, конечно, больше тебе не нужна! Теперь ты, как аристократ, возлежишь на диване, а я, как плебейка, убираюсь прочь!

– Чего ты хочешь? – не выдержал Павел. Он знал, что нельзя вступать с ней в диалог. Но слышать подобное было выше его сил.

– Я хочу?! – взревела она, и пустая бутылка из-под шампанского полетела в его сторону. Но мягко упала, ударившись о кожаную подушку дивана.

– Послушай, бросай ты эти актерские штучки. Живи проще. Неужели тебе со мной плохо? – настроившись на философский лад, спросил Павел. Он сам не мог решить, какой из вариантов лучше. Головой понимал – пусть уходит, но тело и душа противились этому. Он уже не способен ни единого дня пробыть без нее. И сейчас, когда в любой момент он может овладеть ее разгоряченным телом, не так просто разыгрывать безразличие. Но что произойдет, если она действительно уйдет? Он же будет кататься по полу, снедаемый страстью, желанием, ревностью и ненавистью к себе.

– А ты возомнил о себе нечто грандиозное? – продолжала кричать Татьяна. – Супермен, плейбой! Думаешь, в постели нет тебе равных? Размечтался! Да у меня сотни мужиков были лучше, чем ты. Пощупай, пощупай свой член. Разве этим огрызком можно осчастливить женщину? Тебе лучше в гомики податься. К твоему другу Стасику в объятия. Можно подумать, я не знаю, какие у вас с ним отношения. Ты же двустволка! От тебя, кроме СПИДа, ничего не дождешься.

Надо отдать должное Татьяне, уж коль она решала унизить мужчину, то добивалась этого любыми способами. Павел знал об этом и смеялся над ее рассказами о других. Но услышав о себе такую чудовищную ложь, мигом сообразил, что уже сегодня вечером, как только Татьяна дорвется до телефона, все ее подруги и знакомые начнут удивляться и охать, узнав о голубой связи графа Нессельроде. Он не выдержал. Подскочил с дивана, рванулся к Татьяне. Этого-то она и ждала. И сразу залепила ему звонкую тяжелую пощечину.

– Мерзавец, гомик!

Павел обалдел. Он никогда не бил женщин. Но Татьяна его провоцировала. Пришлось с силой оттолкнуть ее. Несмотря на достаточный вес, она взмахнула руками, отлетела к входным дверям и ударилась о дверную бронзовую ручку головой. Ее тело беспомощно сползло на коврик. Павел замер в растерянности. В голове мелькнуло: «Неужели убил?». Подбежал к Татьяне. Нагнулся над ней.

Она глаза не открыла, зато оттопырила губы. Павел припал к ним. Долгий поцелуй закончился ее признанием:

– Я возвращаюсь к Маркелову…

Павел отпрянул от раскинувшегося в сексуальной позе тела… Его трясло. Желание и ненависть боролись в нем. Татьяна попыталась приласкать его. Но после услышанного прикосновение ее вызывало отвращение. Татьяна хотела уйти к другому, сознавая, какую мучительную боль причиняет графу. Он решил не дарить ей такую радость. Поэтому встал и вернулся на диван.

– Когда будешь уходить, захлопни дверь! – крикнул он.

Татьяна не пошевельнулась. Лишь раскинула в стороны ноги и застонала. Она уже никуда не собиралась. Павел встал, подошел к ней, переступил через соблазнительное тело и отправился в кухню. Там он достал бутылку водки, налил себе рюмку и залпом выпил. Мозг работал туго. Но образ Маркелова, презрительно курящего «Ротманз» у окна гримуборной, настойчиво возникал перед глазами. Павел не хотел верить, что так запросто разбивается его юношеская мечта. Он готов был признаться в единственном бессмысленном чувстве к Татьяне, но язык не поворачивался.

«Пусть уходит! Пусть идет к нему… Б… Она же сама смеялась над ним. Говорила, что Маркелов – импотент! Сука…» – подумал Павел и выпил еще.

К нему молча подошла Татьяна. Села на стул. Налила себе рюмку.