Операция «КЛОНдайк» - Страница 3

– И неужели вы ни разу ничего за все это время не заподозрили? – спросил Леонид. – Ведь вы должны были находиться под серьезным надзором, – сами понимаете, что я имею в виду… Да и… всякие исследования, осмотры…

– Да нет, насколько я себя помню, я жила, как все обычные дети, – покачала головой Есения. – Кроме того, мои… родители были врачами, и они сами меня осматривали и лечили, если я заболевала. Боже мой, ведь я для них всю жизнь была лишь научным материалом, не человеком, а только опытом, клоном – удавшейся копией моей мамы, вернее, прототипа, не являющегося моей матерью в полном смысле. Но я-то всегда считала себя ее дочерью. – И Есения снова заплакала.

Леонид смотрел на нее и не верил, что эта живая, теплая девушка с такой соблазнительной фигуркой могла быть «выведена» искусственно. Его ладонь еще помнила волнующее биение ее сердца, и все это никак не вязалось со стеклянным холодом медицины.

– Есть хочешь? – заботливо спросил он, бесповоротно переходя на «ты».

Она недоуменно посмотрела на него:

– Что вы сказали?

– Давай поедим, – предложил он, – у меня пирожки есть. Моя мама говорит, что при неприятностях всегда нужно есть, и утверждает, что многие революционеры чахли от чахотки потому, что много нервничали и мало ели.

– Странно, что вы до сих пор не растолстели при таком подходе! – грустно улыбнулась она, скользнув взглядом по его животу.

– А я не революционер и никогда не нервничаю, – отшутился Леонид и подобрал живот, показывая, что у него кроме живота есть еще и пресс.

Она опять улыбнулась, и у него промелькнула мысль, что если она откликается на шутку, то ему удалось как-то отвлечь ее от того шока, в который она, видимо, была погружена целый день. Лично он в данный момент не хотел анализировать ситуацию, в которую она попала. Леонид гнал прочь мысли об ее происхождении, считая, что на это еще будет время, а пока ее потрясение было столь велико, что могло привести к непредсказуемым последствиям. Ведь недаром же она все это ему выложила. Ясно же: девушка нуждалась в психологической поддержке, а ему ей пока нечего было сказать. Просто так что-нибудь брякнуть – еще хуже будет. Лучше переключиться на что-нибудь другое.

«Та-ак… Есть она не хочет, а что же она хочет?..» Тут он поймал себя на мысли, что постепенно начинает сбиваться в свое любимое русло, ведь ему обычно хотелось либо есть, либо спать, либо… спать … Он вспомнил, как одна мудрая женщина сказала: «Переспать – это не значит спать очень долго…» «Как она права! – подумал он и тут же внутренне усмехнулся: – Да-а… Я, похоже, приближаюсь к опасной черте… Но, черт возьми, ведь это может помочь вывести ее из мучительных переживаний, хотя бы на время, ведь наслаждение – это лучшее лекарство от всех бед».

«Ты бухгалтер, Леонид Ярославович, ишь разложил дебет с кредитом, да ты ее просто хочешь, а не из милосердия, и нечего прикрываться высшими гуманными целями», – попытался урезонить его совестливый внутренний голос, которому он тут же возразил: «А может, я исследователь? Наверное, немногие могли бы сказать, что они занимались любовью с нерожденным человеком…»

Пока он пытался поприличнее обосновать свои отнюдь не приличные мысли, Есения, утомленная пережитым за день, уснула. Ему ничего не оставалось, как лечь на свое место.

Небо за окном уже начало терять свою густоту и быстро бледнело. Рождался новый день, в течение которого Леонид должен был доехать до Юрмалы, оформиться в санатории и приступить к активному отдыху.

Устроившись после института в одно солидное учреждение бухгалтером, он уже два года не был в отпуске. Ежедневное корпение над расчетами и бумагами, иногда разбавляемое поездками в банк и выволочками не в меру гневливого управляющего (который, впрочем, ценил «золотые мозги» молодого финансиста), – вот тот образ жизни, к которому он уже притерпелся. Правда, после работы, когда, закрыв контору и сдав ключи охраннику, он шел по вечерним улицам, в нем начинало оживать совершенно естественное человеческое стремление к общению. И тогда он отправлялся либо в гости, либо в кино, либо в театр, либо на худой конец в пивную. Его «культурные походы» частенько приносили ему довольно приятные знакомства, которые, впрочем, не были долговременными.

«Трудно долго общаться с человеком, который целыми днями только и делает, что считает!» – так сказала ему одна его знакомая. Интересная штучка была, между прочим, социолог, поэтому она без труда его проанализировала, синтезировала, конкретизировала и обобщила. По ее словам, его любимая сказка – про теленка, который всех считал. И не женат Леонид потому, что с девушками общается краткосрочно и постоянно меняет их для увеличения количества на своем счету. И когда он с ними развлекается в постели, то тоже считает количество… В общем, заела его окончательно. Кстати, насчет сказки… У него сразу же было возражение: ему всегда более импонировал господин Крот из «Дюймовочки», которому было что считать, чем какой-то нищий теленок, который просто не знал, куда девать время. На что его подруга-социологиня съязвила: «Ах, какой же ты начитанный!» Короче говоря, поскольку Леонид не любил общаться с девушками, которые относились к нему с пренебрежением и подозревали невесть в чем, – она стала девятнадцатой. Правда, осадок у него все же остался, так как теперь при споре с очередной подругой – «чья очередь мыть посуду?» – он уже с опаской пускал в ход свою любимую, придуманную еще в детстве считалку:

Кстати, Леонид обожал компот, мясо и пирожки. Впрочем, он, вообще, обожал поесть, а потому любимой фразой, поднимающей настроение в любых обстоятельствах, была фраза, которую произносила его мама, тридцать лет прожившая в России, но так и не забывшая родной украинский язык: «Сынку! Ходимо вечеряты! Компот з м'ясом вже ждуть!»

На этом вкусном воспоминании он и уснул.

Вокзал встретил их скрежетом, покрикиванием редких носильщиков и долговязыми фигурами прохожих. Несмотря на ясное теплое утро, в голове у Леонида было довольно туманно – ему так и не удалось выспаться. Только он уснул, как их дедуля решил, что уже пора вставать, и, видимо, решил вспомнить молодость. Поэтому он, по-молодецки крякнув, лихо спрыгнул со своей полки прямо… на живот Леониду, что вызвало у того спросонья вопль ужаса.

От его крика проснулась Есения. Ее лицо после сна было, как ни странно, свежим и безмятежным.

Догадавшись, в чем дело, она с сочувствием оглядела Леонида и спросила:

– Вы живы?

– По-моему, не совсем, – постанывая, ответил тот и, встав, поплелся умываться, хотя до прибытия было еще два часа.

И вот теперь, очумевший от недосыпа и жесткого «массажа» живота, он стоял с Есенией на перроне города Риги. Леониду нужно было купить билет на пригородный поезд, который доставил бы его в Юрмалу, а Есении… и только тут до него дошло, что он ни разу не спросил ее, куда она направляется.

– Ну что, пошли? – предложил он, поднимая со своим чемоданом и легкую спортивную сумку Есении.

– Куда это? – удивленно вскинула на него глаза Есения.

Его это тоже чрезвычайно интересовало, и он спросил:

– А ты что, собираешься здесь сидеть или тебя кто-то должен встречать?

– Да нет, никто встречать меня не должен, я просто собиралась погулять по городу.

«Теперь все ясно, – сообразил он, – она купила билет в первый пришедший ей в голову город, только чтобы уехать побыстрее из дома. Представляю, что сейчас творится с ее нареченными родителями: они, наверное, понять не могут – куда и почему она исчезла. Хотя, я думаю, по распотрошенному отчету они уже догадались о причине ее ухода».

– Если ты собиралась просто гулять, то прогулка тебе обеспечена! – твердо сказал Леонид и ринулся к пригородным кассам.