Операция «Гадюка» (сборник) - Страница 244

Потом, придерживаясь за стенку, он опустился на пол и сел, прислонясь спиной к стене.

— Пять минут, — сказал он.

— А то пойду без вас, — пригрозил Лядов. — А вы тут останетесь подыхать.

— Славный разговор между коллегами, — отозвался Майоранский. — Как сейчас слышу отзвуки гуманизма.

— Не вам говорить о гуманизме, Лев Яковлевич!

— А вы откуда знаете?

— Птичка в клюве принесла!

— А в самом деле, вы это придумали? Вы придумали, чтобы меня оскорбить?

Майоранский был испуган.

— Почему? Но я знаю от Берии, он мне сам говорил, что, когда отравленные вами заключенные умоляли вас их прикончить, вы смеялись им в лицо.

— Ложь! Наглая ложь.

Сидя, Майоранский поднял тонкий палец, словно боярыня Морозова, сидящая в розвальнях.

— Вставайте, идти пора, — сказал Лядов.

— Нет, постойте! Вы кинули мне в лицо обвинение, и я считаю своим долгом его опровергнуть.

— Даю вам минуту, — сказал Лядов. — Потом уйду.

— Во-первых, — произнес Майоранский, тряся пальчиком, — я отсидел от звонка до звонка по сфабрикованному против меня обвинению в сотрудничестве с Берией и Судоплатовым. Так что даже формально обвинить меня нельзя.

— Кто вас обвиняет?

— Не перебивать! Я доктор наук и профессор! Если бы не эти… эти волюнтаристы, я был бы сейчас академиком! У меня есть план ликвидации американского империализма.

— Тут у нас с вами много общего, — согласился Лядов. — Только американскому империализму плевать.

— Наплюется! Кровью умоется! — пригрозил Майоранский. — Я согласился сотрудничать в этой операции именно потому, что это близко к теме моей работы.

— В чем же тема вашей работы?

— Служить Родине! — завершил спор Майоранский и медленно поднялся. Лядов ему не помогал.

Он пошел вперед, к выходу из кинотеатра.

Майоранский брел следом, перебирая руками по стене, может быть, в самом деле ему было плохо, а может, демонстративно страдал.

— Постой здесь, — приказала Вера. — Не вылезай, все испортишь.

Она была очень молода, моложе Егора, и инстинктивно чувствовала свое моральное превосходство над слабыми. Она не стремилась заботиться о Егоре, но командовать им уже начала, будто именно ей было предписано спасать Землю от гибели.

Вера скользнула вдоль стены, к двери, заглянула в комнату коменданта.

Ее не было минут пять, а может быть, Егору так показалось — он отвык от времени.

Вера вернулась, пряча в карман куртки маленькую фотокамеру.

— Что они с ним сделали? — спросил он.

— Убили. Я задержалась, я пистолет искала или какое-нибудь оружие. Но не нашла. Может, и не было.

— Или Лядов взял.

— Или Лядов взял. Пошли, они наверняка залезли вовнутрь.

— Куда вовнутрь? — спросил Егор.

— Если бы Лядов хотел просто посетить родные пенаты, он бы не стал нападать на Николаича, правда?

— Конечно же, они ключи взяли.

— А Лядов здесь свой человек. Он все ходы и выходы знает, и к тому же, если я тебя правильно поняла, он не так давно нас покинул.

Они подошли к стеклянной стенке и увидели, что биологи только что спустились на улицу и завернули за угол кинотеатра.

Вера и Егор последовали за ними и осторожно выглянули из-за угла.

Впервые Егор увидел своих оппонентов при ярком солнечном свете. И ужаснулся — не тому, что предстало его глазам, а пониманию, что он и сам принадлежит к той же породе.

Казалось, что породу эту можно было назвать лиловыми людьми… а может, серыми…

— Мы похожи на покойников, — сказал Егор.

— Как говорится, краше в гроб кладут, — ответила Вера. Она была возбуждена, как собака, взявшая след. Она неслась к своей журналистской славе.

Они разговаривали почти в полный голос, потому что утро было шумным — от шуршания ветра, скрипа старых домов, пулеметных очередей на военном стрельбище и отдавленного рокота танковых моторов, от далекого стука колес поезда и его дальнего гудка — даже от карканья воронья, населявшего мертвый город номер такой-то.

Биологи остановились у задней двери в кинотеатр. Лядов возился с ключами, а Майоранский, вместо того чтобы исполнять свой долг и стоять на стреме, присел у стены, морщился, подставляя лицо солнцу, и вроде бы собирался помереть.

Дверь заскрипела и открылась.

— Пошли, что ли? — спросил Лядов.

— А если я не пойду? — ответил вопросом Майоранский.

— Тогда я вас подстрелю, — сказал Лядов.

Он вытащил из кармана пистолет — вот куда делось оружие коменданта!

— Ах, не пугайте меня, Лядов, — сказал Майоранский. — Если бы вы знали, сколько меня в жизни пугали пистолетами и револьверами. Ничего, еще живу…

— Но скоро перестанете.

— Чем скорее мы выполним свое задание, — сказал Майоранский, — тем больше шансов вернуться живыми.

— А вы уверены, что мне этого хочется?

— В ином случае через день-два вы просто помрете.

— Не просто, — уточнил Лядов, — а в мучениях. Как ваши пациенты.

— Если вам хочется исторической точности, — сказал Майоранский, — то мои пациенты порой умоляли о смерти. А я ее им не дарил. Потому что обязан был довести опыт до конца.

— Вы убийца хуже фашистов, хуже Менгеле.

— Не старайтесь меня оскорбить, — сказал Майоранский. — Не выйдет. Я причинял людям боль. Но учтите, что это были не люди, а враги народа, троцкистские двурушники, шпионы и диверсанты, которые хотели уничтожить нашу Родину. Вы куда хуже меня, Лядов, потому что вам совершенно все равно, кого убивать. Это аморальность высшего типа.

— Аморальности высшего типа не бывает, — сказал Лядов, — как не бывает рыбы второй свежести. Я никогда никого не убивал. Я знал, что боевые отравляющие вещества, которые мы разрабатываем, — поручительство того, что наши враги не посмеют развязать биологическую или химическую войну, потому что у нас есть, чем им достойно ответить. От моих ядов погибали крысы и морские свинки. Но люди — никогда.

— А если бы ваши отравляющие вещества были употреблены в какой-нибудь войне… допустим, в Афганистане. Мне много рассказывали о тамошних военных действиях. Если бы их распыляли над кишлаками афганцев…

— Что-то быстро вы забыли про идеологию, — засмеялся Лядов. — А я ее помню. Если мой Ви-икс попадет на базу басмачей, то их смерть спасет жизни нашим советским солдатам.

— А если на мирный кишлак?

— Но ведь этого не было, не было!

— Тогда открывайте дверь, — сказал Майоранский. Он чувствовал себя победителем в споре. — И идите, я вас догоню.

— Идти далековато.

— Я догоню, догоню…

Сначала за дверью скрылся Лядов.

Майоранский последовал за ним через полминуты.

Был слышен его голос:

— Здесь темно, черт побери! Сам черт ногу сломит.

Потом все замолкло.

Вера перебежала к двери.

— Странно, — сказал Егор, — зачем лезть под кинотеатр?

— Я сильно подозреваю, — сказала Вера, — что мы имеем дело с весьма секретным институтом. Не исключено, что какой-то из его объектов помещался именно под кинотеатром.

— Ага, — согласился Егор, — тогда американский шпион ни о чем не догадается.

Они вошли в подземный коридор.

Там в самом деле было темно. Но не так темно, как показалось Майоранскому.

Впереди горела неяркая лампочка.

Видно, охрана заботилась об этом коридоре.

Вера чуть не налетела на медленно бредущего Майоранского.

Майоранский услышал ее шаги.

— Кто там? — спросил он. — Кто идет?

— Вы что кричите? — донесся спереди голос Лядова. — Испугались?

— Там сзади кто-то идет.

— Тогда тише. Стойте и слушайте.

Все замерли.

Все старались не дышать.

Хуже всего это получалось у Майоранского — дыхание вырывалось из его горла хрипло и громко.

— Отодвиньтесь, — приказал Лядов. — К стене!

Теперь он вел себя как главный.

Раздался громкий звук. И тут же, а может, даже раньше, Егор услышал свист пули.

И сразу вспомнил: если услышал свист, значит, это не твоя пуля.