Операция «Дар» - Страница 8

Теперь Шмидт был предан обер-лейтенанту и телом и душой и относился к нему, как к своему будущему хозяину.

Естественно, что обер-ефрейтор Шмидт был счастлив познакомить господина обер-лейтенанта со своим прямым начальником — капитаном фон Бабахом — и очень радовался, что оба офицера быстро стали друзьями.

Бабаху Зиберт нравился, хотя в глубине души он, как многие тыловики, завидовал «железным крестам» обер-лейтенанта.

— Будь у меня ваши заслуги, — откровенно признался он как-то Зиберту, — уж я бы не терялся и сделал бы карьеру…

Пауль в ответ только улыбался. Судя по всему, он вовсе не стремился к карьере, по-видимому, его вполне удовлетворяло положение просто богатого человека.

После того как Зиберт несколько раз выручил Бабаха довольно крупными суммами, капитан стал искать повода отблагодарить чем-нибудь нового друга. В конце концов он все же был одним из самых влиятельных людей в Ровно!

Вот почему фон Бабах был рад, когда ему представился случай показать Зиберту это свое влияние.

Фрейлейн Валентина Довгер, «невеста» обер-лейтенанта, получила, как и сотни девушек в Ровно, повестку об отправке на работу в Германию. Зиберт обратился за содействием к Бабаху.

— Отменить распоряжение может только Кох, — объяснил капитан. — Если фрейлейн Довгер действительно, как вы говорите, фольксдойче[4], то я могу устроив, чтобы он вас принял.

Фон Бабах не бросал слов на ветер. Вечером 30 мая Зиберт получил от него записку с уведомлением: завтра к двум часам явиться к рейхскомиссару.

Адъютант умер бы от разрыва сердца, если бы ему суждено было узнать, что истинной задачей советских разведчиков Николая Кузнецова и его «невесты» Валентины Довгер было уничтожение кровавого палача украинского народа Эриха Коха. В кармане серого офицерского френча Кузнецова лежал заряженный пистолет на боевом взводе, и не зря разведчик долгими часами учился в лесу стрелять из него навскидку, не целясь. На козлах щегольского экипажа, поджидавшего его у подъезда особняка, в качестве кучера сидел Николай Гнидюк. Под козлами — автомат и несколько гранат. Несколько «лишних» людей, прогуливавшихся по Шлосштрассе, были вовсе не лишними и отнюдь не случайными. Они должны были прикрыть отход Николая Ивановича после выполнения им акта возмездия.

Аудиенция у рейхскомиссара состоялась. Однако охрана Коха была столь тщательно продуманной, что уничтожение фашистского наместника оказалось совершенно невозможным. Даже в личном кабинете полномочного представителя фюрера около кресла для посетителя лежали настороже две огромные овчарки, натасканные стараниями обер-ефрейтора Шмидта на людей, за спиной замерли эсэсовцы, готовые схватить при малейшем подозрительном движении.

Такого оборота дела Кузнецов не ожидал. Почтительно отвечая на ленивые, безразличные вопросы рейхскомиссара, он лихорадочно перебирал в голове всевозможные планы. Все напрасно. Стрелять нельзя. Даже руку к карману поднести не позволят — разорвут. С горечью разведчик вынужден был смириться с неудачей.

Позже, вернувшись в отряд, Николай Иванович говорил мне, что, знай он заранее об условиях, в которых Кох принимает посетителей, он все же убил бы рейхскомиссара, пожертвовав собственной жизнью. Это можно было бы сделать, взорвав спрятанную на теле мину или мощную противотанковую гранату.

Я глубоко убежден, что бесстрашный патриот пошел бы на геройское самопожертвование, если бы оказался на приеме у Коха вторично. Но другого такого случая уже не представилось.

…Между тем разговор принял неожиданно интересный поворот. Первые минуты Кох был хмур. Говорил сухо и раздраженно. Выбор Зиберта ему явно не нравился.

— Одумайтесь, обер-лейтенант, — говорил рейхскомиссар, — вы кадровый офицер германской армии, а связались с какой-то местной девицей весьма сомнительного происхождения.

— Фрейлейн Валентина Довгер — чистокровная арийка, — почтительно возразил Кузнецов. — Ее покойный отец был человек, преданный фюреру и великой Германии, с большими заслугами. Именно поэтому его, к несчастью, убили партизаны.

Кох немного смягчился. Словно забыв, что в приемной ждут своей очереди несколько генералов и ответственных чиновников, он постепенно втягивался в беседу с простым офицером.

— Где вы родились, Зиберт? — спросил он между прочим.

— В Восточной Пруссии, господин рейхскомиссар.

— В Пруссии? Приятно слышать, значит мы с вами земляки, ведь это мое гау[5]. А кто ваши родители?

— Мой отец был управляющим имением князя Шлобиттена неподалеку от Эльбинга, господин рейхскомиссар. Я сам после смерти отца и до поступления в военное училище служил там же помощником нового управляющего.

— Подождите, подождите, — прервал собеседника Кох и задумался. Потом, оживившись, он повернулся к присутствовавшему в кабинете генералу. — А ведь я его помню! Помню! В тридцать пятом году я охотился в тех местах и обедал в замке Шлобиттена. Теперь я припоминаю, что разговаривал с управляющим и его помощником. Значит, это были вы. Что же вы молчали?

— Так точно, господин рейхскомиссар, это действительно был я, — скромно признался изумленный в глубине души Кузнецов. И добавил: — Для меня большая честь, что вы запомнили этот случай. У вас редкая память. Сознаюсь, что не решался сам напомнить об этом…

Действительно, произошло нечто невероятное: Кох признал в советском разведчике бывшего помощника управляющего имением в Восточной Пруссии, в котором Николай Иванович Кузнецов отродясь не бывал, хотя и мог без запинки описать замок Шлобиттена со всеми подробностями.

— Ну ладно, ладно, — Кох снисходительно махнул рукой. Он подтянул поближе к себе ходатайство обер-лейтенанта и черкнул несколько строк: распоряжение об отправке в Германию Валентины Довгер отменить, зачислить ее на работу в рейхскомиссариат.

Почтительный и бравый фронтовик, кавалер «железных крестов» обеих степеней, к тому же «земляк» снискал расположение рейхскомиссара.

Теперь Кох уже разговаривал вполне дружелюбно, угостил обер-лейтенанта великолепными египетскими сигаретами, даже с собой дал коробку в подарок. К сожалению, Кузнецов чувствовал, что расположение рейхскомиссара никак не отразилось на подозрительности охранников-эсэсовцев. Они по-прежнему не спускали с него настороженных глаз, и все так же чутко подрагивали уши овчарок.

Выпуская изо рта кольца голубого дыма, Кох продолжал задавать вопросы:

— А где вы были ранены, Зиберт?

— Под Курском, господин рейхскомиссар. Только из-за ранения вынужден временно, до полного выздоровления, служить в тылу. С нетерпением жду возвращения на фронт, в свою роту.

— Ну, скоро вы получите удовлетворение за свою рану — через полтора-два месяца, не позже. Фюрер готовит большевикам сюрприз, и как раз в том районе.

От неожиданности Кузнецов едва не вздрогнул. Может быть, он ослышался? Нет, не ослышался. Сам рейхскомиссар Украины и гауляйтер Восточной Пруссии в случайном разговоре с каким-то обер-лейтенантом выболтал военную тайну о намечаемой гитлеровской ставкой важной операции.

Едва ли господин рейхскомиссар подозревал, что его беседа с одним из обычных посетителей с точностью до каждого слова будет в тот же вечер передана в Москву.

…Кузнецов закрыл за собой дверь в кабинет Коха. Ожидавшая в приемной Валя Довгер вскочила со стула. В больших серых глазах ее застыл немой вопрос: «Почему не стрелял?»

Весело помахивая листом бумаги с резолюцией Коха, Кузнецов громко сказал:

— Все в порядке, дорогая, господин рейхскомиссар любезно удовлетворил нашу просьбу. Тысячу раз благодарю вас, капитан!

Последняя часть фразы предназначалась фон Бабаху. Генералы в приемной с завистью смотрели на бравого обер-лейтенанта, снискавшего благосклонность самого Эриха Коха.

Подхватив ничего не понимающую Валю под руку, Кузнецов быстро покинул особняк, сел в пролетку и коротко бросил своему «кучеру»: