Операция «Цитадель» - Страница 15

– Мы – в столице великой Венгерской империи, ваше величество, – полушутя-полусерьезно объявил граф Анташ, воспользовавшись тем, что личная охрана диктатора уже вышла из самолета и ждала его у трапа. Он иногда позволял себе подобные вольности, несмотря на то, что регент то ли старался не обращать на них внимания, то ли, наоборот, реагировал с холодным гневом.

– А ведь она могла быть великой, фон Анташ.

– В принципе да, – признал носитель крови трех королевских династий Европы. – Но что-то история не припоминает таких бесспорно великих дней в ее… истории.

– Может, мы ее попросту не сумели разглядеть?

– Такими днями могли бы стать первые дни этой войны, если бы вы решились сразу же мобилизовать военные ресурсы страны и двинуть войска на Югославию, мечами прокладывая себе дорогу к морю.

– Но мы приняли участие во вторжении в Югославию, – слабо защищался адмирал.

– …Во вторжении германских войск в Югославию – вот в чем мы приняли участие, господин адмирал. И в этой войне нашим войскам отводилась роль вспомогательно-полицейских сил.

– Услышав эти упреки, – натужно поднимался со своего кресла регент Хорти, – политикан Салаши возрадовался бы. Если помните, его партия «Скрещенные стрелы» была запрещена за антиправительственную кампанию, направленную на… слишком сдержанное, скажем так, участие Венгрии в нынешней войне.

«Слишком сдержанное»?! – удивился про себя граф Анташ. – Да нилашисты[22] на каждом углу кричали о том, что своей трусостью регент и подвластное ему правительство позорят венгров и оскорбляют воинственный дух их великих предков!».

– Я всего лишь попытался ответить на ваш очень непростой вопрос, господин адмирал.

– Как вы думаете, где сейчас находится Салаши?

– Пока он со своими нилашистами пребывал в подполье, мы практически знали обо всех местах его пребывания. Однако напомню, что недавно правительство Дёме Стояи легализовало их, – ответил личный секретарь, не скрывая при этом своего возмущения. – Так что теперь он – свободный человек.

– Тем более, мы должны теперь отслеживать каждый шаг этого «несостоявшегося собирателя венгерских земель». Причем учтите, граф, что в этом заключается не только моя личная безопасность, но и ваша.

– Об этом я никогда не забываю, господин регент. Вы хотели бы встретиться с ним?

– Если по правде, то я хотел бы забыть о его существовании. Навсегда… забыть.

– Как и все мы, кто идет за вами, господин регент.

Анташ вдруг явственно ощутил, что опасность действительно нависла не только над Хорти, но и над ним, а также над людьми, которые формируют сейчас его личное, Кароля Анташа, окружение, в надежде на лучшие политические времена. Да только похоже, что их не будет. Так не пора ли вспомнить о девизе древних германских предков: «Вперед за вожаком!»?

– В ближайшие дни представители германского командования начнут вести с ним переговоры. Мы постоянно должны быть в курсе: кто, где и о чем именно.

– А ведь в течение двух лет этот демагог находился в тюрьме. Было непростительной ошибкой освобождать его для триумфального шествия.

– Потому что мы с вами запрещали одну возглавляемую им партию – «Воля нации». Освобождать же его пришлось уже как руководителя другой, мощной политической силы, созданной Кальманом Хубаем – «Скрещенные стрелы», но которая избрала этого армянина[23] своим лидером, несмотря на то, что он все еще пребывал в тюрьме[24]. После освобождения, как вы знаете, он отправился в Берлин, где с ним основательно поработали в смысле идеологической подготовки. Так что теперь мы имеем не только «Скрещенные стрелы», но и родственную ей Венгерскую национал-социалистическую партию, созданную по примеру германской партии фюрера.

– В то время как правящая партия «Венгерская жизнь» во главе с графом Бетленом все теряет и теряет свои позиции.

Хорти не ответил, однако, встретившись с проницательным, острым взглядом рослого плечистого красавца Анташа, не отвел, как обычно взгляд, а задержал его.

– Это хорошо, что мы обменялись мнениями, граф, – молвил он, направляясь к выходу из самолета. – Сейчас очень важно, чтобы мы чувствовали плечо друг друга. Настало время объединяться во имя своего собственного спасения и спасения нации.

– Все, что в моих силах, господин регент…

Уже оказавшись в проеме двери, Миклош Хорти неожиданно оглянулся, чтобы признаться:

– Но когда вы заговорили со мной, граф, я думал не о Салаши и вообще не о политике.

– Я это почувствовал, поэтому попытался вернуть к суровой действительности.

– То, что тревожило эти минуты мою душу, могло оказаться еще более суровой… реальностью. Я, видите ли, был удивлен, что самолет благополучно приземлился.

– Вот как, существовали какие-то предпосылки? – занервничал граф Анташ. – Поступала информация?

Граф не мыслил себе ситуации, при которой регент мог бы получить какие-либо сведения в обход него. Он не только душевно, а почти физически страдал от осознания того, что хоть что-то сумело просочиться к регенту, не будучи им самим, Каролем Анташем, осмысленным и отфильтрованным.

– Вроде бы ничего подозрительного, – объяснял тем временем Хорти. – Но, садясь в этот самолет, я был почти уверен, что он то ли прямо в воздухе взорвется, то ли будет не понятно кем атакован, или же как-то сам по себе – ну, просто вот так, сам по себе, без какой-то видимой причины, – рухнет, не дотянув до посадочной полосы.

– Представляю себе, каким трудным выдался для вас этот полет, господин регент.

– Напротив, граф. Я смирился с этой неизбежностью и ждал ее, как высшего избавления. До конца дней своих буду вспоминать о нем, как о незавершенном полете в вечность.

Да, сколь ни странным это могло бы показаться, но во всем увесистом, разбухшем деле русского генерала Власова обер-диверсанта заинтересовали прежде всего донесения, связанные с немкой, истинной арийкой, вдовой погибшего на фронте офицера СС Аделью (Хейди) Биленберг. Причем заинтересовали значительно больше, чем донесения, связанные с деятельностью капитана Штрик-Штрикфельдта.

Самым странным и почти неестественным в этой амурной истории оказалось то, что фрау Адель не была «подставлена» русскому генералу ни гестапо, ни абвером. Никому из тех людей, что работали с Власовым, рассчитывали и ставили на него, просто в голову не пришло подсунуть ему какую-то разбитную германку, которая решила бы и проблему организации его личной жизни, и проблему постоянного влияния на него. А среди прочего еще и подучила бы его языку.

В санатории для офицеров СС, которым заведовала вдова Биленберг, побывали тысячи красавцев из отборных частей. Однако своенравная баварка предпочла русского генерала. Причем самое удивительное, что инициатива этого сближения исходила от нее[25].

«А вообще-то вся эта любовная интрига чем-то напоминает историю знакомства папы римского Пия XII со своей медсестрой, – вдруг открыл для себя Скорцени, вспомнив подготовку к несостоявшейся операции по похищению папы и связанные с нею „тальянские изыскания”».

«Ну что ж, для вдовы фронтового офицера, а равно и для жены русского генерала выглядит она довольно сносно, – пробормотал штурмбаннфюрер, рассматривая фотографию худощавой белокурой женщины лет тридцати пяти. – Прямой нос, пухлые губы, голубоватые глаза…»

В конце концов генерал не так уж и стар, всего 43 года. И нет ничего удивительного в том, что он решил серьезно подумать о создании новой семьи, уже здесь, в Германии.

В этом действительно не было бы ничего такого, что могло бы заинтересовать службу безопасности, если бы не одно обстоятельство: брат белокурой Адели, офицер СС, являлся одним из приближенных людей Гиммлера. Не столько по службе, сколько лично приближенный. Что само по себе крайне любопытно. И кто после этого поверит, что появление на арене этой белокурой арийки не являлось разработкой людей из штаба Гиммлера?