Опасно — Истина! Смелость принять непознаваемое - Страница 68

Ачарья Тулси растерялся. Для истинно религиозного человека проще простого было бы при этом спуститься и попросить извинения: «Действительно, это наиглупейшая ошибка с моей стороны», но он даже не сдвинулся с места. Вместо этого он обратился к своему главному ученику, своему преемнику, Муни Натмалу: «Ответь на этот вопрос ты».

Муни Натмал нервничал еще больше — что сказать? Морарджи Десаи в то время был министром финансов Индии, именно поэтому его и пригласили. Они прилагали усилия по созданию университета джайнизма, и этот человек... Если бы он захотел, материальный вопрос был бы решенным. Муни Натмал сказал: «Это не проявление неуважения к гостям, это просто наша традиция — глава конфессии сидит на возвышении. Простой обычай, не более того. Мы никого не хотим оскорбить».

Морарджи был не тем человеком, которого удовлетворил бы этот ответ. Он сказал:

— Мы не ваши ученики, а вы не наш Мастер. Никто из этих двадцати человек не признавал вас своим Мастером или гуру. Можете восседать на каком хотите пьедестале среди своих учеников и последователей, но мы гости. И второе, вы провозглашаете себя революционным святым, тогда почему вы цепляетесь за обычаи и традиции, которые настолько бескультурны и нецивилизованны?

То, что он революционный святой, — было одним из заявлений самого Ачарьи Тулси.

В этот раз Натмал молчал, молчал также Ачарья Тулси, и гости начали чувствовать некоторое неудобство из-за такого не очень хорошего начала.

Я спросил Морарджи Десаи:

— Хотя это и не мое дело и я к этому не имею никакого отношения, но, исходя из ситуации, позвольте мне вам ответить? Просто чтобы начать разговор и чтобы эта встреча не закончилась так нелепо.

— Жду с нетерпением. Да, можете ответить.

Я сказал ему:

— Несколько моментов. Первый: вы здесь не один, здесь присутствуют еще девятнадцать человек. Никто не задал этого вопроса — почему только вы его задали? Мне он не пришел в голову.

Я спросил у остальных:

— Возник ли у вас тот же вопрос? Если нет, поднимите, пожалуйста, руки.

Все восемнадцать рук были подняты — этот вопрос никому не пришел в голову.

Тогда я сказал Морарджи:

— Вы единственный, кто почувствовал себя задетым. Должно быть, вы несете в себе какую-то рану, страдаете какой-то неполноценностью — это психологический случай. Вы видите здесь доктора Д. С. Котари — вы прекрасно его знаете, он председатель комиссии по ядерной энергетики Индии; вы знаете и других выдающихся людей — никого это не заботит. В чем же причина? Видите того ползущего по потолку паука? Он находится выше Ачарьи Тулси. Разве, просто находясь выше, ты становишься более великим? Но каким-то образом это вас ранит. Внутри вас есть рана, которую не исцелил даже пост министра финансов Индии. В один прекрасный день вы захотите стать премьер-министром.

Он очень разозлился:

— Вы называете меня душевнобольным?

— Совершенно верно. Почему тогда поднялись эти восемнадцать рук? Они поддержали меня, они говорят: «Что касается эго, этот человек кажется очень уязвимым и неустойчивым». Монах всего-навсего сидит выше вас, и вы уже ранены.

— Позвольте мне доказать, — сказал я. — Например, если Ачарья Тулси пригласит вас сесть рядом с ним на этот пьедестал... — А я должен сказать, что даже тогда Ачарья Тулси не пригласил его. — Если он пригласит вас и вы будете сидеть на пьедестале, зададите ли вы тот же вопрос — ради этих восемнадцати бедных душ, сидящих на земле? Возникнет ли у вас этот вопрос?

— Я никогда об этом не думал, — ответил он. — Возможно, вопрос не возникнет. Сотни раз на разных встречах и конференциях я сидел на высоком пьедестале, но этот вопрос не приходил мне в голову.

— Это показывает, что вопрос не в том, почему Ачарья Тулси сидит выше вас; вопрос в том, почему вы сидите ниже Ачарьи Тулси. Измените ваш вопрос на «Почему я сижу ниже, чем Ачарья Тулси?» — вот о чем вы должны были спросить. Это было бы более истинно. Вы проецируете свою болезнь на другого.

Но возможно, этот другой болен так же, как и вы, потому что, во-первых, если бы я был на его месте и вы были бы моими гостями, я бы там не сидел. Во-вторых, если бы каким-то образом по стечению обстоятельств я все же находился на этом пьедестале, в момент, когда вы задали вопрос, я бы сошел вниз. И это был бы достаточный ответ: «Никаких проблем; это всего лишь обычай, и я забыл, что вы мои гости, поскольку встречаюсь с гостями всего лишь раз в году, но ежедневно общаюсь с учениками. Поэтому простите меня и давайте начнем наш разговор, ради которого мы здесь собрались». Но он не спустился. У него кишка тонка. Он восседает там как мертвец; он настолько напуган, что практически не дышит. И ему нечего ответить — он попросил своего секретаря ответить вам. И второй поднятый вами вопрос, в ответ на который также прозвучала тишина, касается того, что он объявил себя революционным святым. Он не революционный и не святой, так что можно на это ответить? Но основной мой интерес не в нем, он — в вас. Именно политический ум постоянно размышляет в терминах «ниже» и «выше», в терминах власти.

Естественно, он разозлился. И он злится до сих пор; он был зол на протяжении всех этих двадцати четырех — двадцати пяти лет. И он бывал в положении, когда мог причинить мне вред, но ему не хватало духу. Он был помощником премьер-министра и позже сам стал премьером. Прежде чем он стал премьер-министром, он как-то даже просил меня о помощи. Он вызвал меня, бессознательно... Позже он понял, что вызывать меня было полнейшим абсурдом. Он был помощником премьер-министра Индиры Ганди — пост, не предусмотренный конституцией.

Первый премьер-министр Индии Джавахарлал Неру имел конфликт с еще одним учеником Ганди, Сардаром Валлабхаи Пателем. Конфликт развивался таким образом, что, если бы были допущены выборы, Валлабхаи Патель выиграл бы их. Он был истинным политиком. В точности как Иосиф Сталин.

В момент, когда случилась революция, Иосиф Сталин был секретарем коммунистической партии. Он не был каким-то значительным лидером и тому подобное. Он выполнял офисную работу; говоря прямыми словами, он был главным клерком коммунистической партии. Но поскольку он работал секретарем, все проходило через его руки, ему все было известно. Ему был известен каждый человек, и у него была невероятная хватка на людей.

С Сардаром Валлабхаи Пателем ситуация была той же. Он был очень сильным человеком; я говорил вам, что он был похож на Иосифа Сталина. Сталин — это не настоящая фамилия; он взял ее, потому что на русском она означает «человек из стали». Странно, но Сардара Валлабхаи Пателя называли в Индии лауха пуриш, что также означает «человек из стали». В точности перевод фамилии «Сталин».

Сардар Валлабхаи Патель обладал внутренней властью, хваткой внутри организации. На массы он не производил такого сильного впечатления, как Джавахарлал. Если бы вся Индия участвовала в выборах, Джавахарлал бы выиграл — никто не смог бы его победить. Но если бы голосование было устроено внутри партии конгресса, внутри лидирующей партии, тогда Валлабхаи победил бы любого.

Чтобы избежать этого голосования — а в этом случае это было бы решением партии, — Ганди сказал: «Нужно создать пост помощника премьер-министра, чтобы Сардар Валлабхаи Патель был рад тому, что он если не первая, то по крайней мере вторая фигура». И для второй фигуры всегда есть шанс в любой момент стать первой — как только первая будет свергнута, умрет или случится что-нибудь еще.

А Сардар Валлабхаи Патель был достаточно умен, чтобы свергнуть человека, который стоял перед ним. В каком-то смысле Джавахарлал был невинен. Он совершенно не был политиком. Поэтому без всякой конституционной базы немедленно была сделана поправка об учреждении поста помощника премьер-министра. И это было сделано для Сардара Валлабхаи Пателя.

Когда и Неру, и Патель умерли, пост упразднили, так как он не соответствовал конституции, однако он был восстановлен в отношении Индиры и Морарджи Десаи. Все тот же конфликт: Индира была дочерью Джавахарлала, а Морарджи Десаи был практически приемным политическим сыном Сардара Валлабхаи Пателя. В политике он был его учеником, главным учеником.