Опасная встреча - Страница 2

Пилот…и что он был знатоком великих поэтов своего времени…

Ара. Шекспир, Марло, Уэбстер.[1] Он хранил испорченные морем страницы, как леопард хранит свое дитя – неустанно и заботливо, с величием и гордостью во взгляде…

Пилот…И о его дневнике, который мне позже удалось прочитать, где он писал, что этот народ наделен таким интеллектом, столь благовоспитан и так восприимчив к знаниям, что он сам отказывается от всякой мысли о возвращении на родину. Он жил среди них, почти ничего ке рассказывая о том, что происходит в окружающем их мире. Зато он познакомил их с лучшей поэзией того времени. И настолько очарованы они были этой поэзией, и столь велика была их природная одаренность и восприимчивость к речи, что скоро английский стал их вторым языком… Вот как объяснялась странность их речи. Не зная вульгарного английского языка, они хранили только тот, которому обучил их Томас, единственный белый человек, которого они видели до сих пор. Выходит, я стал для них первым вестником внешнего мира за последние триста лет. И нет ничего удивительного в том, что они думали обо мне, как о «брате» досточтимого Томаса. И на доброжелательность, с которой здесь относились ко мне, я отвечал полной взаимностью. А уж если говорить о моих чувствах к Аре…

Музыка: звучит тема любви.

События, о которых пойдет речь дальше, начались в тот вечер, когда меня пригласили в дом Тарама на обед или, говоря их словами, на совместную трапезу.

Слышен смех, застольные разговоры и т. п.

Мы обсуждали предстоящий праздник урожая, на который приходили люди даже из самых отдаленных мест острова – с гор, из-за озера. Это было здесь самое большое празднество года. Я разговаривал с одним из старейшин, его звали Чарго. В ходе беседы я начал разглагольствовать о своих военных подвигах. В комнате стало тихо.

Все остальные голоса смолкают.

Я решил, что этим они проявляют интерес к моему рассказу. И вот, подогретый вином, а потому болтливый более, чем обычно, я, блистая красноречием, поведал им кратко о ходе мировой истории со времен Томаса: о войнах, промышленной революции, кризисах и депрессиях. Я рассказал им о чудесах радио и авиации, и о том, сколь разнообразно их применение. Они слушали молча, временами переглядывались, но ни разу не перебили меня. Я рассказал им о первой мировой войне и о последующих десятилетиях – о том, как возникла и развивалась вторая мировая война. Наконец Тарам жестом руки показал, что просит слова. Я остановился…

Тарам. Ты говоришь, что тридцать лет назад ваши народы, изничтожая друг друга, погубили двадцать миллионов людей. А сейчас, сегодня, сию минуту, они опять убивают друг друга?

Пилот. Да. Уже около двадцати миллионов убитых и в этой войне, а ведь она еще не кончилась…

Тарам. И первая ничему вас не научила? И никаких выводов из предыдущего множества войн и всех этих кровавых побоищ?

Пилот (беспечно). Нет, почему же, кое-какие выводы сделаны. Например, мы научились тому, как убивать наиболее эффективно. Война стала у нас процветающей наукой.

Тарам. Расскажите поподробнее…

Пилот. И я снова пустился в рассказ. Удивление и даже изумление на лицах моих слушателей лишь подзадоривали меня. Кончив, я сел на свое место, очень довольный. Все молчали. Затем поднялся Тарам…

Тарам.

Созрела ночь.

Луна ушла за горы.

Не время ль расходиться по домам?

Мы с провожатыми отправим гостя.

А весь совет прошу остаться здесь.

Пилот. Мне показалось странным, что вечер, начавшийся столь непринужденно, завершился таким образом. И почему мне следовало уйти под конвоем? Ведь до сегодняшнего дня об этом не было и речи. Но еще больше удивил меня поступок Чарго. Перед тем как уйти, я направился к Аре, чтобы пожелать ей спокойной ночи. А Чарго преградил мне путь под предлогом какого-то вопроса, совершенно бессмысленного, заданного – я уверен – лишь для того, чтобы задержать меня. И когда я отвязался от него, Ары уже не было в комнате…

Музыка: в мелодии чувствуется напряжение, какая-то смутная тревога.

В эту ночь я не мог уснуть. Я лежал, размышляя, в тишине и бархатной полумгле, окутавшей меня. Вдруг какой-то шум раздался под моим окном. Я прикрыл глаза, притворяясь спящим, а рукой, скрытой одеялом, осторожно залез под подушку и сжал там рукоятку ножа. Несколько минут было тихо. Затем кто-то быстро и бесшумно, как тень, скользнул сквозь занавес на окне и оказался в комнате, почти надо мной. Я приподнялся на локте, с ножом в руке. (Тихим, напряженным голосом.) Кто? Кто тут?

Ара. Это я, Ара.

Пилот. Ара, любовь моя! Ара, Ара, я так рад… (Тише.) Я вскочил с постели и приник к ней, обнимая ее.

Ара. О возлюбленный мой! Мне запрещено видеть тебя, но я укромной тропой пришла, чтобы сказать тебе об опасности.

Пилот. Какой опасности?

Ара. Они тебя сочли за дикаря.

Пилот. Меня? За дикаря?

Ара. Да. Они говорят, что ты пришел от страшного народа, от общества людей, испорченного алчностью и дикими инстинктами.

Пилот. Но как могут они, Ара…

Ара. Мне надо уходить, иначе нас застанут… О мой возлюбленный, мой милый, мой любимый, ты жизнь свою теперь оберегай!

Пилот. Но почему? Что я сделал?

Ара. Они боятся, что ты погубишь нашу молодежь своими рассказами и поведением.

Пилот. И что они собираются со мной сделать?

Ара. Боюсь, они убьют тебя в какой-нибудь неожиданный момент.

Пилот. Мне казалось, что я им понравился.

Ара. Да, это так, и все же они боятся, чтоб ты невольно нас не заразил пороками безжалостного мира.

Пилот. Но я… Зачем? Я не хочу делать этого.

Ара. Прощай, любимый, мне пора идти. Мне без тебя…

Пилот. Ара, моя…

Ара. Мне без тебя ни радости, ни жизни. Я… (Внезапно останавливается, увидев что-то.)

Пилот. В дверях стояли два стражника. Они молча подошли к Аре, один осторожно взял ее за руку выше локтя, и она, не сказав больше ни слова, вместе с ними вышла из комнаты. Мне они тоже ничего не сказали, только извинились за беспокойство.

Стражник. Извините за вторжение, сэр. Спокойной ночи, приятных вам снов, сэр.

Музыка: звучит печальная вариация темы любви.

Пилот. Я боялся, что моя еда будет отравлена, и почти ничего не ел. Я боялся быть убитым во сне и совсем не спал…

Стражник. Прикажете приготовить постель?

Пилот. Нет, я не устал.

Стражник. Но вы не спите уже третью ночь.

Пилот. Повторяю, я не устал. Когда надо будет, я скажу.

Стражник. Ждем вашего соизволения, сэр…

Пилот. Я ходил по комнате и ждал, что вот-вот они набросятся на меня. Но никого не было даже поблизости. Наконец, не в силах больше бороться с усталостью, я уснул, сидя на стуле. Проснулся я много часов спустя на кровати, куда меня, видимо, перенесли, как ребенка. Затем, страшно голодный, я съел еду, стоявшую на столе. Она не была отравлена. Но Ара, бедная, рисковала своей жизнью, чтобы предупредить меня. И я знал, что в любой момент дня или ночи мой смертный приговор может быть приведен в исполнение. В конце концов это стало невыносимым… (Громко.) Часовой! Стражник. К вашим услугам, сэр! Пилот. Послушайте, мне все это надоело. Я требую свидания с Тарамом. Немедленно, понимаете? Стражник. Будет доложено, сэр…

Пилот. Я был уверен, что это ни к чему не приведет, но, к моему великому удивлению, Тарам явился ко мне в тот же день. Он был подавлен и, казалось, намного постарел со дня нашей последней встречи, словно прошел через какое-то тяжкое испытание. Новости он принес плохие. Ара находилась под стражей за измену, а меня совет приговорил к смерти. Я спросил, что они сделают с Арой… Тарам. Она тоже осуждена.

Пилот (после паузы, обдумывая каждое слово). Ваше решение принято окончательно? Тарам. Осталось только заслушать вас. Пилот. Заслушать меня?

Тарам. Таков наш закон. Мы предъявляем обвинение, а потом слушаем самого обвиняемого. Пилот. Может ли это что-нибудь изменить?