Опасная колея - Страница 9

– Никак нет, ваше высокоблагородие! – от удивления тот снова перешёл на уставное обращение. – Простите, насчёт шкафа я не совсем…

Но Ивенский ничего объяснять не стал, отмахнулся:

– Ах, это неважно! Возьмите побольше чернил, пора за работу. Сегодня мы с вами будем разъезжать по городу как цари. У моего папеньки лучшие лошади во всей столице, а карета трофейная, прежде принадлежала османскому паше. Ход чудесный – такой кареты и у великих князей нет! Только прежде заедем к вам, переоденетесь – напрасно вы сегодня по форме. Проживаете где?

– На Капищах, – покраснел Удальцев. Ивенский и глазом не моргнул:

– Заедем на Капища.

«Работа» шла медленно, на каждый «адрес» уходило едва не по часу. А всё потому, что объезжали они самые известные и богатые дома из списка. И в каждом из них Романа Григорьевича приветствовали как старого знакомого. Начинались бесконечные вежливые расспросы о здоровье присутствующих и третьих лиц, упрёки, что редко бывает в свете, обмен любезностями, и пока-а доходило до сути, бедный Тит Ардалионович успевал прокиснуть со скуки. Уж ничто не радовало его: ни красота и роскошь окружающей обстановки, ни то, что Роман Григорьевич представлял его, как равного, хозяевам таких домов, куда простого чиновника четырнадцатого класса иначе и на порог не пустили бы… Одного ему хотелось – лечь где-нибудь в уголке на коврик и заснуть.

Очевидно, сам Роман Григорьевич его настроение разделял, потому что настал счастливый момент, когда тот объявил.

– Всё! Сил моих больше нет! Если меня ещё раз спросят о здоровье тётушки Аграфены Романовны, или отчего я пропустил бал у Меркалиных, я просто застрелюсь из служебного револьвера! Не знаю, как вы это выносите, Удальцев, а с меня «высшего света» на сегодня довольно, я к нему не привык.

Ах, как же Удальцев был благодарен ему за такие слова!

А пристав продолжал:

– К тому же, пользы от наших визитов – чуть. Мы лишь убедились, что покойный подвизался на поприще любовной магии, спиритизма и розыска пропавших вещей. Дело от этого яснее не стало. Давайте-ка зайдём с другой стороны: отправимся в Оккультное Собрание, возможно, там мы сможем узнать больше… если только господа маги с нами захотят разговаривать.

Захотели, надо же! В тот день Удальцев первый раз задался вопросом: отчего так получается? Всего-то пять лет разделяет их с Романом Григорьевичем. Для сверстников это много, но для людей пожилых – ничто, оба – юнцы. При этом он, Тит, прикладывает большие усилия, чтобы выглядеть старше и значительнее, Роман Григорьевич же для этого ровным счётом ничего не предпринимает. Он носит бакенбарды – Ивенский бреет до самых висков, он пытается отпустить усы (правда, вырастает ерунда какая-то) – Ивенский не пытается (интересно, что бы у него вырастало?),[5] он старается ходить степенно и чинно – его высокоблагородие на бульваре, поленившись обойти кругом, перелезли через кованую ограду, попавшуюся на пути. Посмотрели, правда, нет ли знакомых поблизости, и то как-то небрежно – и перемахнули по-мальчишески, а бедному подчиненному пришлось лезть следом – не отставать же от начальства? Он старается говорить скупо и глубокомысленно – Роман Григорьевич хоть и не особенно разговорчив, но в выражениях не стесняется, что думает, то и выкладывает прямо. Но вот что удивительно. Все окружающие, от людей в больших чинах до простых швейцаров или дворников смотрят на него, Тита Ардалионовича, как на мальчишку. А на Романа Григорьевича попробовали бы они неуважительно взглянуть! Он сам умеет так посмотреть своими холодными серыми глазами, что любой становится во фрунт, берёт под козырёк, и «рад стараться»! Как он это делает? Сначала Тит думал, дело в чинах: четырнадцатый класс и седьмой – большая разница. Но нет: если оба в партикулярном – на лбу у них не написано, кто в каком чине, и представлялся Ивенский часто только по имени, без регалий. Но к нему окружающие относились с большим почтением. На Удальцева не хотели смотреть. Должно быть, Роман Григорьевич обладает особым магнетизмом, умеет скрыто влиять на людей, решил Тит Ардалионович, и ещё больше зауважал нового начальника.

Но вернёмся в Оккультное Собрание.

Размещалось оно в Земляном городе, в Сухаревой башне, где в петровские времена практиковал прославленный Иоахим Брюс, выращивал своих безобразных гомункулусов, что и по сей день живут на цепи в подвалах кунсткамеры. Но теперь от лаборатории его и следа не осталось, здание было полностью перестроено изнутри. Тайными изысканиями современные маги занимались в академических стенах или в домашних кабинетах, Собрание было для них присутственным местом, не более того. О том, что помещение занимают не обычные люди, но маги, говорили лишь картины на стенах. На них были запечатлены портреты выдающихся магов и колдунов прошлого, интерьеры знаменитых лабораторий (Иоахима Брюса в том числе – посреди тёмного сводчатого зала стоит огромный стеклянный куб, а в нём извивается что-то гадкое, отдалённо напоминающее человечка-карлика), исторические моменты проявления чар. Вот Вещий Олег посуху как по морю ведёт корабли на Царьград, вот тает лёд на вскипевшем Чудском озере, вот скачут колдуны-охотники Малюты Скуратова, приторочив к сёдлам оборотневы головы, и метла у каждого: сел – полетел… Интересные картины, есть на что посмотреть.

… Кнупперс Стефан Теодорович, ответственный секретарь Оккультного собрания. С кем имею честь, и чем могу быть полезен, господа? – скучный, скрипучий голос, раздавшийся за спиной, заставил Тита Ардалионовича отвлечься от созерцания живописных полотен.

Это было неопределённого возраста маленькое, сухонькое существо, больше похожее на безбородого альпийского гнома, чем на русского человека. Одето было в приличествующую магическому сословию мантию мышиного цвета, розовую лысинку его прикрывала профессорская шапочка европейского образца, кисточка болталась перед носом. На пальце правой руки красовался примечательный перстень червонного золота, в виде дракона, свернувшегося кольцом и уцепившего зубами собственный хвост («Обратили внимание, господа? Да, он того заслуживает. Вещица уникальная, принадлежала некогда самому Иоахиму Брюсу, учителю моему. Второй такой нет во всём свете!») Взгляд у существа был цепкий и злой, а глаза – жёлтые, как у ночного зверя. «Видно, колдун сильнейший» – подумал Удальцев с уважением.

Представились. Изложили цель визита.

– Так значит, вас, господа, интересует персона покойного Аскольда Аскольдовича? Что же я могу вам рассказать? – Стефан Теодорович в задумчивости пожевал тонкими губами. – Разве, то, что господин Понуров был магом не из последних, далеко-о не из последних. В ученичестве он подавал большие, не побоюсь этого слова, огро-омные надежды… – господин Кнупперс имел привычку повторяться и неприятно растягивать слова. – Верите ли, он даже освоил азы левитации, а ведь эта наука, как правило, даётся лишь азиатам… Хотя, в каком русском не найдётся частицы татарина, верно?…

– Разве татары способны левитировать? – по-детски удивившись, перебил Удальцев. – Никогда о том не слышал!

– Юноша, – снисходительно возразил маг, – ведь я не о хазангских или, там, крымских, а об ордынских татарах толкую… Так о чём, бишь мы? – он потерял нить рассуждения.

– О том, что господин Понуров подавал надежды, – терпеливо напомнил Ивенский.

– Подавал, да, подава-ал. Думаю, Понуров мог бы сделаться первым, перве-ейшим магом в стране, ограничься он академической деятельностью. Но нет! Он завёл частную практику и стал расточать талант по мелочам, выступать в роли ярмарочного колдуна: отворот-приворот, порча-сглаз, гаданье на кофейной гуще… – голос Кнупперса сделался раздражённым. – Прибыльно, спору нет. Но разве всё этом мире измеряется деньгами?

– Нет, не всё! – поспешил ответить испуганный Тит Ардалионович, ему показалось, что сердитый вопрос был адресован именно ему.

Собеседник удовлетворённо кивнул.