Опасная колея - Страница 3
Без малейшего скрипа распахнулась дубовая дверь, и молодые люди шагнули через порог магического заведения. Баба хотела просочиться следом, но бдительный страж её отогнал: «Неча, неча лезть, куда не звали! И без тебя господа разберутся! Ты своё дело сделала – чуть не весь город на ноги подняла, окаянная!» Та что-то затараторила в ответ – через дверь уже не было слышно.
…Конечно же, это была не торговая лавка, скорее, приёмная, добротно и не без претензии меблированная. В передней её части стояли приземистые полосатые диванчики на гнутых ножках, низкие восточные столики с инкрустированными перламутром столешницами и комнатные цветы в больших кадках. Задняя часть помещения показалась Роману Григорьевичу чем-то средним между аптекой и библиотекой. Там на двух открытых, упирающихся в потолок стеллажах размещались старинные книги в красивых золочёных переплётах и разнообразная стеклянная посуда, от массивных бутылей с притёртыми пробками до изящных колб и реторт, хрупких как мыльные пузыри. Имелся в комнате и закрытый шкаф, тоже до потолка, с дверцами, украшенными богатой резьбой в виде цветов, единорогов и львов, и защищёнными мощными чарами, от которых казённый амулет на запястье приблизившегося пристава моментально стал горячим. Видя такое дело, Роман Григорьевич решил осмотр его отложить на потом, и вплотную заняться трупом, каковой обнаружился здесь же, на первом этаже, в смежной комнате, служившей, судя по скромной обстановке и обилию всевозможной магической утвари, хранилищем или кладовой.
Несчастный гроссмейстер, лежал на некогда дорогом, а ныне изрядно потёртом персидском ковре, широко раскинув руки; пальцы их были судорожно скрючены, будто продолжали скрести пол. Подол его чёрной, шитой золотом мантии неприлично задрался, обнажив худые белые ноги, уже покрытые трупными пятнами, и смешные полосатые подштанники. Огромная, действительно от уха до уха, рана зияла под вздёрнутым бритым подбородком. Страшный удар почти отделил голову от туловища, она держалась только на позвонках и смотрела в потолок широко открытыми, ничего не выражающими глазами. Крови вокруг разлились целые лужи, даже стены местами были забрызганы. Неприятное, конечно, зрелище. У Романа Григорьевича даже аппетит пропал, хотя ещё минуту назад он скорбел о горяченькой булочке, что так ему и не досталась.
– Ну, что, заводи протокол, – не оборачиваясь, велел он своему юному спутнику. – Пиши… Так, что мы имеем? Труп пожилого мужчины средних лет, благородной наружности… Пишешь?
Ответом ему был не то всхлип, не то стон. Пристав обернулся. Новоиспечённый инспектор стоял, тяжело привалившись к косяку. Лицо его было совершенно зелёным, а глаза – дикими. Руки мелко тряслись. В общем, писать протокол было некому.
– Ступай на улицу, отдышись, – велел Роман Григорьевич удручённо.
Тит Ардалионович что-то обморочно пискнул и выполз из комнаты по стеночке.
«Ну что за изнеженная молодёжь нынче пошла!» – сказал себе господин Ивенский. Его самого трупами было не удивить. Дело в том, что вырос он не просто в военные годы,[2] а на войне, в действующей армии. Папенька его в ту пору генеральских эполет ещё не носил, служил простым полковником. Матери же своей юный Ивенский не знал вовсе. Папенька уверял, будто она скончалась родами, но злые языки возражали: не скончалась вовсе, а вскоре после рождения первенца сбежала за границу с каким-то музыкантом. Так или иначе, материнской опеки Роман Григорьевич был лишён. Не желая доверять воспитание единственного наследника посторонним людям, полковник Ивенский всюду возил его с собой, и лихие военные времена не стали исключением. Только не нужно думать, будто полковничье чадо росло этаким сыном полка, либо малолетним дикарём вроде полубеспризорных маркитантских детей. Уж конечно, отец озаботился дать ему надлежащее образование и воспитание, и всякий раз, когда очередного гувернёра настигала шальная пуля или осколок бомбы, непременно нанимал нового, как ни старался сын убедить папеньку, что все науки уже постиг, и в воспитателях боле не нуждается. И в лобовые атаки полковник наследника не пускал, заставлял отсиживаться в ставке. Только в пору больших отступлений и приходилось повоевать малолетнему Роману Григорьевичу, потому что когда враг прёт и войско бежит, дорог каждый штык, да и отсиживаться, собственно, негде. Отступал папенькин полк редко, однако, этого хватило, чтобы будущий сыскной пристав насмотрелся такого, что вид мёртвого тела больше не мог его смутить.
Младший же сослуживец его такого опыта, увы, не имел, и на улице бедняжку стошнило, прямо на глазах у зевак. Зато сразу после этого ему заметно полегчало, и, к чести своей, он нашёл в себе силы вернуться в дом. Пристав не без удовольствия отметил положительные изменения в облике чувствительного подчинённого: лицо юноши цветом своим больше не напоминало жабье брюшко, щёки его чуть тронул былой румянец, а уж уши-то полыхали так, что любо-дорого посмотреть!
– Ну как, пришли в себя? – желая поднять боевой дух юноши, Роман Григорьевич решил обращаться к нему на «вы». – Тогда приступайте к службе. Тело я уже осмотрел, возвращаться к нему нет нужды. Давайте займёмся обстановкой, надо выяснить, не украдено ли чего.
– Вы думаете, это было простое ограбление? – охрипшим голосом пробормотал младший надзиратель, после облегчения желудка ему было трудно говорить.
– Не думаю, – честно признался пристав. – Нужно быть настоящим безумцем, чтобы решиться на ограбление жилища мага… Да и невозможно это сделать, если только ты не более сильный маг. Но тогда тебе нет нужды промышлять грабежом… – Роман Григорьевич не столько обращался к Удальцеву, сколько рассуждал вслух. – Тем не менее, наш долг – проверить все возможные версии. Потому как мир наш устроен странно, и в нём порой случаются всякие чудеса.
Проверять версии юному инспектору пока не приходилось, зато выстраивать их он очень любил.
– Если грабитель был неграмотным, – принялся фантазировать Тит Ардалионович, – он мог даже не догадываться, что столкнётся с магом. Просто приметил богатый дом и…
– Нужно быть полнейшим идиотом, чтобы не догадаться, кому принадлежит этот дом! Вспомните выставку в витрине! – ворчливо перебил Ивенский. – Опять же, повторяю, простому человеку, тем боле, неграмотному, мага не ограбить, и уж конечно не убить. Поверьте, эти господа умеют за себя постоять… Ладно, что мы как рыночные гадалки теоретизируем на пустом месте? Улики надо искать, улики!.. Стойте! Руками ни к чему не прикасайтесь! Тут повсюду могут быть защитные чары. Лучше берите протокол и пишите. Так. На чём я остановился?
– Следы волочения отсутствуют, – разочаровано подсказал Тит Ардалионович, всяческую казённую писанину он страсть как не любил, душа требовала живого дела.
– Угу. Едем дальше. Признаки ограбления отсутствуют также. Порядок в комнате не нарушен, равно как и в смежной с оной…
– Ой! А я нечаянно написал «в смежной с нею»!
– Ах, да какая разница, пусть будет «с нею». Вещи не перемещены с мест, запоры не сорваны…
– А почему вы знаете, что не перемещены? – не сдержал любопытства Удальцев. – Разве вы бывали тут прежде?
– Потому что в этой комнате не метено уже недели две. Посмотрите, какая пыль вокруг. Если бы вещи перемещали, остались бы тёмные пятна. Так… Следов ног злоумышленника на гладких поверхностях пола не обнаружено. Имеется три чётких отпечатка обуви свидетельницы, мещанки Дарёны Лупкиной, обнаружившей тело, и многочисленные следы домашних туфель хозяина…
– Тогда зачем же его убили, если не ограбили? Из мести? – эта версия показалась Титу Ардалионовичу очень романтической, и он озвучил её с удовольствием, не побоявшись перебить начальство.
– Возможно, – согласился господин пристав. – Из мести, из зависти, из желания сокрыть какие-либо сведения… Причин может быть множество. Кстати, от версии с ограблением тоже не стоит отказываться.
– Но вы же сказали…
– Я сказал, что не считаю ограбление простым. В том смысле, что грабитель не мог быть человеком случайным. Это был учёный маг или колдун, по силе сравнимый, либо даже превосходящий убитого. Он мог прийти в дом за какой-то определённой, важной для себя вещью. И он хорошо знал, где её искать! Явился колдовским своим путём, не оставляя отпечатков на пыльном полу, убил хозяина, забрал искомое и исчез, растворившись в астральных сферах, опять же, бесследно! Таким мне представляется это дело.