Оноре де Бальзак - Страница 9

По воскресеньям в его келью иногда заглядывал папаша Даблен, принося отзвуки столичной жизни и рассказы о ближайших, с третьего этажа, соседях Оноре – славных буржуа, у которых хорошенькая дочка, или хозяине, не сомневавшемся в литературном гении того, кто снимает у него мансарду… Когда Даблен пропадал на несколько недель, жадный до новостей Бальзак дружески его упрекал: «Вероломный папаша, вот уже шестнадцать нескончаемых дней я не видел Вас. И это огорчает меня, так как Вы единственное мое утешение». И все-таки самую большую радость доставляют ему письма Лоры, которые регулярно привозит «Болтушка». Порой сестра журит его за расточительность: вместо того чтобы заплатить за квартиру, прачке и купить провизию, он обзавелся зеркалом в золоченой раме. Родители рассержены, и, несмотря на всю свою привязанность к брату, Лора на их стороне: «Дорогой мой Оноре, не помышляй больше о подобном. Я люблю тебя и хотела бы писать тебе только нежные слова, передавая и материнские советы, но я очень недовольна этой покупкой…» Порой сообщает незначительные подробности жизни в Вильпаризи: «Бабуля подарила нам три соломенные шляпки по последней моде, они великолепны, и ты можешь догадаться, как мы ими горды… Окрестности Вильпаризи восхитительны, леса прекрасны. Каждый день с шести до восьми утра я сижу за фортепьяно, и, пока играю гаммы, воображение уносит меня на улицу Ледигьер…»

Лоранс тоже пишет ему. Сестры романтичны и ироничны, судят независимо и смело. Их мнение, особенно Лоры, много значит для Оноре. Ему хочется поделиться с ней – он начал большой труд, но сдерживает себя, сообщает лишь, что «подумывает, прибирается, перекусывает и погуливает», ничего хорошего не сочиняет. И признается: «Этот вздор [план написать роман в письмах] показался мне чересчур трудным, не по силам. Я только учусь и воспитываю свой вкус».

С годами его ненасытная потребность в чтении только усилилась. Бальзак пытается проникнуть в тайны бытия, прибегнув к помощи Декарта, Спинозы, Лейбница, Мальбранша, «сорвать последние покровы, за которыми прячется свет истины». Обращается даже к индийской философии, не забывая о Ламарке и Гоббсе, увязает в противоречивых теориях. Решает сначала обратиться к «Трактату о бессмертии души», которое считает обманом, думает об эссе «О поэтическом гении», делает заметки, бросается переводить «Этику» Спинозы… Но, витая в облаках, не теряет из виду твердой почвы. Поразмыслив хорошенько, приходит к выводу, что славу и деньги, в которых он так нуждается, принесут ему не философские сочинения, а романы или даже пьесы. В то время на роман смотрели как на искусство низкое, театр же пользовался бесспорным уважением, особенно пьесы в стихах. Оноре с легкостью набросал несколько поэм – ни хуже, ни лучше многих других, так почему бы не попробовать написать трагедию в пяти актах александрийским стихом? Великолепная идея приходит ему при чтении истории Кромвеля, написанной Франсуа Вильменом. Он полон решимости и 6 сентября 1819 года сообщает Лоре: «Наконец-то я остановился на „Кромвеле“ (смерть Карла I). Вот уже полгода я обдумываю план и почти составил его. Но трепещи, сестра, мне понадобится семь-восемь месяцев, чтобы все придумать и написать, а потом еще отшлифовать. Главное из происходящего в первом акте уже на бумаге, кое-где есть уже и стихи, но я должен семь-восемь раз обгрызть себе ногти, прежде чем появится первое мое творение… Мне кажется, что если Господь дал мне талант, то самое большое наслаждение – сделать его источником славы в том числе и для тебя, и для бедной матушки. Подумай, какое счастье, если мне удастся прославить фамилию Бальзак! Какая возможность выйти из забвения!.. Когда у меня появляется удачная мысль и я облекаю ее в звучный стих, мне кажется, я слышу твой голос, который говорит мне: „Вперед! Смелее!“ Я прислушиваюсь к звукам твоего фортепьяно и с новыми силами сажусь за работу».

Иногда Оноре оставляет «Кромвеля» и делает наброски «небольшого „античного“ романа» – отдыхает. Или раздумывает над комической оперой по мотивам «Корсара» Байрона. К тому же не следует забывать и о физическом состоянии: чтобы размять ноги, любит пройтись, несмотря на довольно значительное расстояние, до кладбища Пер-Лашез. Читает эпитафии и размышляет о великих людях, что спят здесь вечным сном. Но, «занимаясь поисками мертвых, я думаю лишь о живых», – пишет он сестре. От могильных плит молодой человек переносится взглядом в скрытый дымкой город, лежащий у его ног, – огромный серый муравейник, зажигающий в сумерках окна, и голова идет кругом. Оноре угадывает в нем бесчисленных персонажей романов и читателей, сердца которых ему так хочется завоевать. Он готов пожертвовать всем ради восхищения тех, кто не знает даже о его существовании. Герой «Отца Горио» на последних страницах книги тоже бросит отсюда вызов Парижу: «Теперь – кто победит: я или ты?»

Пока же едва продвигается «Кромвель» – тени авторов великих трагедий лишают Оноре сна. Сумеет ли он быть равным им или удастся их превзойти? И делится с Лорой: «Кребийон успокаивает меня, Вольтер – приводит в ужас, Корнель – восхищает, Расин – заставляет бросить перо». Его приводит в отчаяние мысль, что «великий Расин два года доводил до блеска свою „Федру“». Тем не менее во что бы то ни стало необходимо проторить собственную дорогу, и в том же письме он шутливо обрисовывает ситуацию: «В голове одного юноши, живущего в моем квартале, на четвертом этаже дома номер девять по улице Ледигьер, разгорелся пожар. Полтора месяца пожарные пытаются справиться с огнем, ничего не выходит. Молодой человек страстно увлекся хорошенькой девушкой, которую совсем не знает. Ее зовут Слава». В ноябре 1819 года Бальзак высылает сестре подробный план пьесы, которую не считает неудачей, вот только александрийский стих ускользает от него, и творение его тяжело, неуклюже, условно и в высшей степени банально. Предчувствуя поражение, Бернар-Франсуа с горечью пишет Лоре: «Тот, на кого я более других рассчитывал, за несколько лет почти полностью растратил все сокровища, отпущенные ему природой, и этого я более всего опасался. А все потому, что меня не послушали: он должен был идти по утомительной, усыпанной терниями дороге, ведущей к успеху, а ему все потакали. Вместо того чтобы пробиваться и стать старшим клерком – работа тяжелая и сложная, которая ему не подошла, он увлекся пьесами, именами актеров и актрис… Мне же мучительно видеть, что сын моих старинных приятелей в семнадцать лет уже старший клерк в одной большой конторе… О, как я несчастен, как жестоко наказан, и мне есть в чем упрекать себя в своем отношении к тому, чье будущее виделось мне столь блестящим!»

Госпожа Бальзак, напротив, была отчасти горда тем, что сын разродился пьесой в пяти актах, да еще в стихах, и, получив от Оноре рукопись, старательно переписала ее каллиграфическим почерком. Лора же подшучивала над предполагаемым увлечением брата «девушкой с третьего этажа». Тот протестовал: сестра принимает его за «Адониса», тогда как он всего лишь «китайский болванчик», для которого предназначены не постели, а только камины. Впрочем, похоже, Лора сама увлечена Эженом Сюрвилем, о котором то и дело проговаривается в письмах. Она уверяет, что все не так, но брат мало ей верит: как и все молодые девушки, его сестра мечтает о замужестве. Лора и не помышляла о браке по любви, что в те времена считалось излишеством, но счастливой можно быть и с человеком, выйдя за него, следуя доводам рассудка, питая к нему уважение, испытывая определенное влечение, чувствуя схожесть характеров. Время от времени Бальзаки вывозили дочерей на бал в Со, где собирались «сливки» местного общества. Без сомнения, за ними ухаживал Эжен Сюрвиль. Но простой инженер не мог рассматриваться в качестве возможного жениха, родители рассчитывали на более выгодную партию. Осуждая буржуазные предрассудки, в этом вопросе Оноре был полностью согласен с ними.

Порой, изнуренный бесконечными исправлениями своего «Кромвеля», он спешит удрать из Парижа, едет в Иль-Адам в долине Уазы к другу отца Луи-Филиппу де Вилле-ля-Фэ. Бывший священник после революции расстался с сутаной и с тех пор весело жил «во грехе» с женщиной, которая вела его дом и царила в его постели. Де Вилле любезно принимал молодого человека, допускал в свою богатую библиотеку и с удовольствием обсуждал с ним труды Бюффона, которым восхищался, а гость – едва знал. В этом доме 12 мая 1820 года Оноре получил письмо от Лоры, где сестра сообщала о ее скорой свадьбе с Эженом Сюрвилем и просила быть в Париже 17 мая, чтобы присутствовать при подписании брачного контракта у господина Пассе, а в четверг утром – в церкви Сен-Мерри. По правде говоря, Сюрвиль довольно долго колебался, не зная, кого выбрать – Лору или Лоранс, пока не отдал предпочтение старшей. Почти столь же долго Бальзаки не могли решиться отдать дочь за человека, вовсе не знатного, с весьма скромными доходами. Жениху исполнилось тридцать, он был внебрачным сыном провинциальной, лишенной таланта актрисы, Катрин Аллен, которая дебютировала под псевдонимом Сюрвиль. Отец, Огюст Миди де ля Гренере, умер, так и не признав официально этого ребенка, но обязал брата назначить мадемуазель Аллен ренту в тысячу двести ливров. Под именем Сюрвиль молодой человек поступил в Политехническую школу, затем в Императорскую школу по строительству мостов и дорог.