Оноре де Бальзак - Страница 17

Но если отца миновали болезни, усталость и разрушение, бабушка, госпожа Саламбье, чахла на глазах. Переезд в Париж не пошел ей на пользу, тридцать первого января 1823 года она умерла. Дети устроили ей достойные похороны: когда речь идет об общественном положении, не надо экономить на расходах. Хотя наследство покойная оставила весьма скудное, она любила повторять, что ее разорили спекуляции зятя. Оноре в конце концов стал симпатизировать сварливой старухе, которую с самого начала забавляла его интрижка с госпожой де Берни, во время пребывания внука в ссылке в Байё она выполняла роль почтальона.

После смерти госпожи Саламбье главными действующими лицами в квартире на втором этаже дома номер семь по улице Руа-Доре стали родители и молодой Анри, все более легкомысленный, расточительный, не желающий знать никаких забот. Сюрвили жили теперь ближе в Парижу, в Шампрозэ, надеясь, что Эжен получит место инженера мостов и дорог департамента Сена и Уаза и это позволит им поселиться в Версале. Лоранс, едва держась на ногах после родов, вынуждена была решать финансовые проблемы мужа, которого арестовали за долги. Оноре казалось, что она рождена для несчастий. Сам же изо всех сил стремился преуспеть, удивлять, блистать: в жизни надо быть только победителем. Ему уже не хватало романов «на потоке», он метил выше. Но выйдет ли из него настоящий писатель? «Теперь, когда, мне кажется, я знаю свои силы, обидно тратить лучшие мои мысли на эти глупости, – пишет Бальзак сестре Лоре. – Я чувствую в голове нечто, и если бы я был спокоен за свое существование, то есть у меня не было бы обязательств, которые я должен выполнять, а были бы еда и крыша над головой… я работал бы над серьезными вещами. Но для этого надо удалиться от мира, а я постоянно туда возвращаюсь».

В Париже он вошел в круг язвительных, безденежных журналистов, изливавших желчь в скандальных листках вроде «Le Pilote» или «Le Corsaire». Их звали Огюст Лепуатевен, Этьен Араго, Орас Рессон… средоточие мелких парижских пересудов. Все они готовы были при необходимости одолжить свое остроумие именитому писателю, жили чем и как придется, сидели в кафе вместе с художниками или за кулисами театров. Вовлеченный в эту беспорядочную жизнь, Оноре лихорадочно искал свой путь. Он быстро сочиняет мелодраму «Негр» и предлагает ее в театр Гетэ, следует вежливый отказ, тогда вновь возвращается к роману, пишет «Последнюю фею, или Новую волшебную лампу», признается себе, что в ней нет абсолютно ничего, и, дабы оживить вдохновение, погружается в труды Лафатера, полагавшего, что проникнуть в тайну человека можно, проанализировав его физические данные. Не оставляя френологию, обращает внимание на оккультные науки, делает набросок некоего философского сочинения и в конце концов попадает под влияние одного из старинных приятелей по юридическому факультету, Жана Томасси.

Католик и легитимист, тот пытается вернуть вольтерьянца Оноре в лоно церкви и даже призывает не писать больше романов, так как занятие это исключительно мирское, унижающее человека. «Возвращаюсь к своим баранам, – просит он. – Сожгите все, чему поклонялись, поклонитесь тому, что сожгли. Вы не в силах осознать, насколько вырастет ваш талант, если его будут питать мораль и религия». Не соглашаясь до конца с доводами приятеля, Бальзак признает все же, что Бог существует, но лишь в форме вечного закона, объяснить который с точки зрения человеческой логики невозможно. Он подумывает даже о трактате, посвященном молитве, о чем ставит в известность Томасси, который в это время становится начальником канцелярии префекта департамента Эндр и обосновывается в Бурже. Узнав о замысле Оноре, тот отговаривает от его воплощения: «Расскажите мне о вашем трактате. Чтобы его написать, недостаточно прекрасной души и богатого воображения, помимо этого необходимо иметь определенные религиозные привычки, опыт длительного общения с божественным, и, наконец, нельзя обойтись без некоторого мистицизма, обогащающего и смягчающего. Если вы ни разу не вздрогнули при торжественных звуках органа, не были взволнованы, слушая юного священника, возлагающего венцы на головы столь же юным жениху и невесте, и не испытали многое тому подобное, оставьте вашу затею. Сам Руссо потерпел в этом поражение, потому что у него не было религиозных привычек, о которых я вам говорю. Одно дело набросать несколько строк в счастливые мгновения, другое – сохранить это настроение на протяжении всей книги».

Оноре прислушивается к совету, отказывается от своих планов и публикует, по-прежнему анонимно, брошюру «Право первородства», «Беспристрастную историю иезуитов», затем роман «Аннетт и преступник», заявленный как продолжение «Арденнского викария». Ни одно из этих произведений, написанных по заказу и оплаченных построчно, не вызывает острого интереса. «Право первородства» случайно попадает в руки Бернара-Франсуа (в доме дочери Лоры). Ему и в голову не приходит, что автор – его сын, разгневанный, он пишет письмо, опровергающее изложенное в памфлете. Посвященная в тайну дочь искренне забавляется этой заочной дуэлью на перьях между отцом и сыном.

В 1824 году Бальзаки осознают, что все еще не распорядились должным образом капиталом, доставшимся им от Эдуара Малюса. После нескольких вполне случайных вложений они решают использовать часть средств на покупку дома в Вильпаризи, который так долго снимали. Акт купли-продажи на сумму в десять тысяч франков был подписан двадцать четвертого июня у неизбежного господина Пассе. Бернар-Франсуа всецело поддерживал это решение, будучи уверен, что деревенский воздух на пользу всякому, кто стремится дожить до глубокой старости. Кроме того, в свои семьдесят восемь лет он не утратил интереса к безыскусным сельским шалостям и знал, что в Вильпаризи в его распоряжении будут здоровые крестьянские девушки.

Семья переехала немедленно. Но в августе Оноре стало невмоготу в провинциальном заточении, он вернулся в Париж. На этот раз не в Марэ – на Левый берег, где ему приглянулась квартирка на шестом этаже чудесного дома на улице Турнон. Лора, все так же нежно к нему расположенная, уверяла мать, что если брат и уехал в Париж, то исключительно ради работы. Но госпожу Бальзак трудно было обвести вокруг пальца: она пребывала в уверенности, что Оноре покинул родительский кров, чтобы удобнее было встречаться с «женщиной с околицы», то есть с госпожой де Берни. «Вернемся к отъезду Оноре, – пишет мать Лоре двадцать девятого августа. – Я одобрю вслед за вами его решение, если это действительно ради работы… но боюсь, это отступление – лишь предлог, чтобы без препятствий предаться снедающей его страсти. Он сбежал от нас с ней, она провела в Париже целых три дня… Все это дает мне повод думать, что он захотел лишь большей свободы, вот и все. Видит Бог, я хотела бы ошибаться… „Дама с околицы“ донимает меня визитами и знаками внимания. Вы понимаете, как это льстит мне. Она делает вид, будто проезжала мимо. Как же! Сегодня пришла, чтобы пригласить на обед, но я отказалась как можно вежливее».

Несколько дней спустя, четвертого сентября, Шарлотта-Лора вновь жалуется, на этот раз обвиняет зятя, Сюрвиля, который во время беседы с Бернаром-Франсуа высказался в том смысле, что семья не проявляет должной привязанности и благородства в отношении бедняги Оноре. «Отец сказал мне, что с удовлетворением рассеял заблуждения твоего мужа касательно наших финансовых взаимоотношений с Оноре, который берет столько денег, сколько захочет. В последний раз я предложила оплатить все долги сына, если это необходимо для взлета его гения, чтобы он мог, наконец, создать что-то, заслуживающее признания. Он отказался, решив не брать на себя лишние обязательства. Я предложила полностью оплачивать его пропитание, большего мы не должны делать, ради его же блага. Он не захотел ничего принять. За наше внимание отплатил нам распутным поведением почти в собственном доме… поставив нас в весьма неловкое положение, и ни мой гордый вид, ни суровый взгляд не могли заставить замолчать насмешников, когда с госпожой де Берни мы проходили по городку… Не думай, Лора, будто его поведение помешало нашей дружбе, наши объятия открыты для него, наши деньги в его распоряжении… И если он продемонстрирует талант, мы будем только рады, если он вновь станет ее любовником и начнет относиться к своей страсти, как должно, то есть она станет для него источником наслаждения не во вред его таланту и работе, поверим, что он начал понимать кое-что в жизни, пора бы уже этому случиться. Наша дама ездит в Париж часто, с тех пор, как его здесь нет, проводит дня два, убеждая меня в собственной правоте, в том, что, покидая дом, он хотел лишь свободы».