Они были первыми - Страница 24

Банде новоявленного «главнокомандующего» пришлось несолоно хлебавши отступить в сторону Сунтара…

Так горстка смельчаков в сорок пять человек сумела сдержать противника, раз в пять-шесть превосходящего по силам.

Высоко оценил оборонительные действия партизан герой гражданской войны в Якутии И. Я. Строд.

Долгие годы Иннокентий Сафронович был председателем исполкомов Вилюйского, позже — Мегино-Кангаласского, Горного, Булунского районных Советов депутатов трудящихся, возглавлял клуб революционной и трудовой славы в Вилюйске.

1967 г.

Три не раскрывшие своей тайны буквы, пущенные рукой умелого гравера по ободку широкого золотого кольца, нет-нет да и всплывают перед глазами.

«Почему при встрече подследственный, нет, теперь уже осужденный, машинально перекручивал кольцо так, чтобы буквы не были видны? Может быть, в процессе этого долгого и напряженного разбирательства я стал чересчур подозрительным ко всяким деталям, мелочам? — размышлял следователь. — Но это пройдет, это должно пройти, угаснуть. Я утомился. Да, видно, устал… Отдохнуть, забыть все. Ведь как будто точки над «и» расставлены — группа бандитов понесла наказание за преступления, совершенные четверть века назад».

Следователь перевернул листки настольного календаря — двадцать семь дней тянулось расследование… На одном из них следователь нарисовал по памяти портрет владельца кольца, выделив характерные черты: скуластость, крутой помятый подбородок, узкие, обметанные морщинами потухшие глаза, слегка раздутые ноздри широкого и короткого носа. Привычка делать такие наброски осталась с первого самостоятельного расследования. Теперь набралось их много.

«Б. В. П…» А тот с кольцом — Захаров Иван Дмитриевич по прозвищу Хорохойдя… Общего мало…

Следователь с наслаждением подставил свою русую, с глубокими залысинами голову под холодную воду из ковша. Он считал, что это помогает приводить мысли в порядок…

В эту минуту он и решил: с владельцем кольца надо встретиться еще раз. Обязательно… Нельзя свои вопросы оставлять без ответа…

На площадь, обнесенную невысоким частоколом, насильно согнали почти весь улус.

Сбившись в круг, народ испуганно таращил глаза на цепочку людей в мундирах. Они шли по тропинке от дома, подталкивая впереди себя человека. Остановились неподалеку от толпы, развернулись веером, вытолкнули на свободное пространство полуживого, почти голого, в кровавых ссадинах мужчину. Толпа откачнулась, признав своего земляка Эверстова.

— Хамначиты! — обратился к народу ротмистр Румянцев. — У меня нет времени, чтобы толковать подробно. Вы меня и без того знаете как верного слугу отечества. Я беспощадно наказываю тех, кто идет против него!

Румянцев сделал шаг вперед. Толпа, словно камыш на ветру, качнулась назад. Отрядники предусмотрительно передернули затворы заиндевевших винчестеров. Румянцев оглянулся на солдат, коротко обронил:

— Не к чему это, ребятки!

Ротмистр ходил по узкому людскому коридору, и в тишине методично разносился хруст снега.

— Вот ты говоришь: белые — враги народа! Смешать их с землей надо! — Румянцев остановился подле Эверстова. — А ведь эти белые вели себя скромно, на хамначитов сильно не нажимали, брали провиант лишь тогда, когда в этом была крайняя нужда. Может, не так? Может, белые придумали разверстку, обложения, бумажные деньги, которыми рассчитываются с вами красные? — он хохотнул. — Они только и пригодны на то, чтобы справить нужду!

Улусные хранили молчание.

— Хорошо! Мне можете не верить, — Румянцев поднял воротник полушубка, передернул плечами.

— Но послушайте своего земляка Кыйчыкы, вернувшегося из Якутска.

Из-за спины отрядника выкатился коренастый владелец двух стад оленей.

— Большевики отобрали у меня добро, нажитое хребтом, — начал он. — Они расстреливают в Якутске наших братьев-якутов, и потому я буду против них! И всегда буду! Они установили свою власть и думают, что так и надо. Дудки! Теперь сверху нажимает Америка, а снизу придет на помощь Япония. И разбегутся большевики! И ничего от них не останется! Нам, улусным, надо держаться нашей власти!..

Под босыми ногами Эверстова колкий снег уже не таял. И все тело не чувствовало мороза. Клонило в сон, в голове хаотично мелькали картины короткого ночного боя.

«Предупредить бы опергруппу Белянкина… Но как?!» Эверстов поднял тяжелые веки и сквозь смерзшиеся ресницы, словно сквозь решетку, посмотрел на земляков.

— По крови он ваш брат, — это снова держал речь Румянцев. Он резко повернулся к Эверстову. — Но и среди кровных есть предатели. За хороший куш этот большевик продал вас красным. Мои ребята взяли у него воз пушнины и взрывчатки. Куда он гнал его? Пушнину, конечно, себе, а взрывчатку Советам! Пусть же божья кара падет на голову предателя! — заключил ротмистр и, повернувшись к строю, обронил:

— Кончайте.

Размотав кнуты, два рослых якута подскочили к Эверстову.

— Бей красных, чтобы побелели! — крикнул один из них, и кнут, рассекая воздух, обвил грудь Эверстова…

Кнут распарывал морозный воздух до тех пор, пока обессилевший, исхлестанный в кровь Эверстов не упал, словно срубленное дерево. В жутком безмолвии, падая на снег, он, собрав последние силы, крикнул: «Да здравствует Советская власть!»

Голос был слаб, но услышали его все.

Угомонились уставшие за день олени, затихла предсонная возня в юртах…

Во вместительной юрте, обшитой оленьими шкурами, скучились у камелька пятеро тойонов. Трепещущее пламя плясало на потных лицах, сверкало в злых глазах.

— Есть занятие для наших, — перебирая толстыми пальцами нитку бус, произнес ламутский голова, хозяин юрты. — На мою тропку завтра выйдут чекисты. Возвращаются с рудника Эндыбал. Доносят, хороший товар везут…

— Не темни, говори сразу, какой товар! — оборвал хозяина Букан, организатор общины «Сестричество». — Чего ради по тайге шастать?

— Несдержанность твоя, Букан, погубила общину, — возразил ламут. — В обозе есть пушнина, наш товар. Имеется и динамит, но это для военных.

— Видно, худо комиссарам в Якутске, если наладили отряд динамит искать за восемьсот километров, — прищурив узкие глаза и поглаживая редкую бороденку, вымолвил степенно чукотский голова и добавил уверенно: — Загибнут где-нибудь!

— Не хорони раньше времени, — зло пробурчал Букан. — Твои мертвецы воскресли почему-то и отняли у тебя оленей! А тоже считал, что покончено с ними.

— Не бери так круто, — набычился чукча.

— Довольно! Не время разлад городить, — прервал перепалку ламут. — Дело слушай… Чекисты с подводами пойдут по озерной дороге к отрогу горы Лисий хвост — другого пути, более короткого, у них нет. Перещелкать их сверху будет просто. Стрелять еще не разучились?

— Сколько их? — подал голос молчавший до сих пор Степанов, хозяин рудника.

— На каждого по одному хватит, — ответил ламут.

— Я к тому говорю, чтоб ярмарку не устраивать, — продолжал Степанов, — чтоб наша голытьба чего не разнюхала да по фактории не разнесла… А то еще и бучу загодя поднимут.

— Наши хамначиты, слава богу, тихие, — с укором заметил поп Иннокентий.

— Не торопись, святая душа, — Степанов поднялся, прошелся по юрте, разминая затекшие ноги. — Я так же думал — до тех пор, пока не потерял свои рудники. Приехал комиссар с бабой из Якутска и в два счета взбудоражил рабочих, казалось, тихих да покорных… Теперь я здесь… Свидеться бы с тем комиссаром, живым бы сожрал!

— Степанов дельно говорит, — ламут сунул бусы за пазуху. — Не песцов идем ловить… Сумели чекисты в один край пройти, не погибли. И посты наши их проморгали… Но теперь деваться им некуда. Проводниками у них поедут наши люди. Чтобы в горячке проводников не подстрелить — они будут на белых оленях.