Он вне закона (СИ) - Страница 25

Внизу осталось значительно меньше людей, чем было. Музыку приглушили и теперь она не давит на барабанные перепонки.

— Сюда едет скорая помощь и отец Леры Муратовой, — обращаюсь к Ване, хозяину дома.

— Что случилось? — удивляется он.

— Лере стало плохо. А ты Дениса не видел?

— Он уже ушёл.

Жаль, потому что я хотела бы уточнить что за дрянь он подсунул моей подруге.

Поднявшись на второй этаж и, толкнув дверь в спальню, вижу, что Лерка уже не дрожит.

А подойдя ближе понимаю, что она вообще не дышит.

***

— Тихонова! На анализы!

Я нехотя отрываю голову от подушки и накидываю на плечи махровый халат. Волосы спутанные и мокрые от слёз, а голова такая тяжелая будто свинцом налита.

— Живее, лаборант не будет тебя долго ждать! — нервничает медсестра, глядя на то, как медленно я двигаюсь.

— Иду я. Иду.

Я медленно бреду по больничным коридорам гинекологического отделения и прохожу в манипуляционную. Обычно меня всегда страшили капельницы и уколы, но не в этот раз. В вену с первого раза попадают иголкой и набирают приличный объём крови. Лаборант спрашивает, не тошнит ли меня, но я лишь молча качаю головой. Сейчас внутри такая выжженная пустыня, что, кажется, даже если по мне проедется грузовик я ни разу не вскрикну.

Загибаю руку в локте и словно сомнамбула возвращаюсь в палату, которую делю напополам с молодой девчонкой. У неё тоже угроза выкидыша и срок всего на неделю больше, а ещё она постоянно болтает в момент, когда мне так хочется побыть одной.

— Елена Семеновна не говорила, выпишут нас или нет? — спрашивает Маринка.

— Не знаю, — отвечаю сухо и падаю на кровать, уткнувшись лицом в подушку.

— Я так домой хочу! Представляю какой армагеддон устроили там мои мужчины. Я имею в виду сына и мужа, если ты понимаешь, о чем я, — хохочет соседка. — Однажды мне нужно было лечь на плановую операцию буквально на день. Вернувшись, я обнаружила не квартиру, а помойку. В этот раз отсутствовала почти неделю, поэтому ты можешь только представить, что творится у меня дома…

Её пустой трёп совершенно не откладывается в моём подсознании, но отмахнуться от него словно от назойливой мухи я не могу, поэтому делаю то, что совершенно мне не подвластно — включаю агрессию и повышаю голос:

— Слушай, Марин, ты можешь заткнуться или нет?!

Это помогает сразу же, потому что в следующие несколько часов соседка не произносит ни звука и даже поговорить выходит исключительно в коридор.

Прошла неделя как Лерки не стало. Целых семь дней. У неё произошел спазм венечных артерий, который спровоцировал выраженную аритмию, повлекшую за собой внезапную смерть. Все действия происходили будто в самых жутких кадрах из фильма ужасов. Словно не с нами. Не со мной.

Я пыталась прощупать пульс, предпринимала отчаянные попытки сделать непрямой массаж сердца, но ничего из этого не помогало, хотя сейчас, оглядываясь на прошлые события, понимаю, что действовала исключительно инстинктами, а не так как на самом деле надо.

А потом в спальню вошла бригада врачей. Они задавали вопросы, но я отвечала им словно в тумане. К счастью, в спальне появился Ванька и каким-то чудеснейшим образом урегулировал все вопросы, выпроводив меня за дверь. Реанимационные работы длились ужасающе долго. Я сходила с ума от безысходности за стенкой, скребла обои ногтями и словно мантру повторяла слова: «Она будет жить… Будет… Обязательно будет». Жаль, но чуда не произошло. Моя единственная подруга ушла и оставила после себя жгучую горечь в душе и незаживающую рану на сердце.

После обеда в палату проходит мой лечащий врач и сообщает, что все анализы в норме и если я хочу, то могу написать расписку под личную ответственность и выписаться на амбулаторное лечение. Я хочу. Конечно же, я хочу.

Я не присутствовала на похоронах подруги и не смогла с ней как следует попрощаться, потому что из-за стресса у меня пошла кровь на следующий же вечер. Я была не в себе, не воспринимала реальность. Мать отправила меня в больницу по скорой помощи с начавшейся угрозой выкидыша. Теперь мне каждую ночь снится то, как я до сих пор не могу отпустить Леркину руку и крепко-крепко удерживаю её, не желая отпускать беспокойную душу на небо.

Все рекомендации врачей я пропускаю мимо ушей, потому что в голове бьются совсем иные мысли. Например, почему в жизни нельзя нажать на рестарт? Я вызвала бы скорую гораздо раньше, а ещё лучше, остановила бы зависимость подруги на самых начальных этапах, рассказав обо всём Андрею. Теперь он ни за что меня не поймет и не простит. И, конечно же, не поверит…

Мы встретились с Андреем лишь единожды, когда я выбежала из дому без верхней одежды следом за бригадой скорой помощи, которые увозили бездыханное тело моей Леры. Я кричала, что поеду с ней, а Ванька пытался меня остановить, удерживая за руки и встряхивая, чтобы очнулась. Правда, у меня до сих пор не получилось этого сделать — похоже, что я до сих пор ещё сплю.

И только когда мой взгляд зацепился за высокую фигуру Андрея, я послабила хватку и, коротко всхлипнув, всё же затихла. Словно завороженная наблюдала за тем, как Муратов выбежал из автомобиля и стал кричать на бригаду врачей. Я не слышала слов, потому что мы были далеко друг от друга, но до последней капли перенимала его боль и отчаянье. Зрелище было ужасающим и плотно врезалось в мою память. Такие моменты оттуда ни за что не истребить и не вычистить.

— Нина, ты меня поняла? — переспрашивает Елена Семёновна. — На осмотр в понедельник!

— Хорошо. Да, я всё поняла.

После того как собираю свои немногочисленные вещи, вызываю такси и направляюсь в сторону городского кладбища. Таксист попадается молчаливый и сговорчивый, не отказывает, когда я прошу остановить автомобиль у цветочного киоска, где покупаю охапку белых роз. Чётное количество.

Пробираясь между рядами из темных безликих могил, безошибочно угадываю Леркину — полностью усыпанную яркими цветами и прочими траурными атрибутами. Её улыбка на портрете острым лезвием пронзает сердце и заставляет его ещё больше кровоточить. Моя красивая… Моя удивительная девочка… Прости, что не сберегла, не заметила…

Я опускаю розы на кафельные плиты и, упав на колени, начинаю приглушенно и беззвучно рыдать. Здесь меня никто не услышит, не встряхнёт, не осудит за исповедь.

— Мне без тебя невыносимо, Лер. Так, словно я тебя собственными руками убила… Если бы мне дали шанс, что-либо изменить в этой жизни, я непременно воспользовалась бы им, чтобы тебя вернуть. Ты не должна быть там, не должна…

На улице начинает капать дождь. Сначала мелкий, затем напускается всё сильнее и сильнее, смывая солёные слёзы с моего лица и просачиваясь сквозь одежду.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я поднимаюсь с колен, но на улице уже заметно темно. Я тихо шепчу Лере, что приеду к ней завтра и, осторожно пробираясь между рядами могил, направляюсь на выход.

Я не сразу замечаю высокую фигуру Андрея у ворот, потому что смотрю себе под ноги, а только тогда, когда между нами остается расстояние не больше десяти метров. Сердце тревожно бьется в груди, а затем и вовсе перестает стучать.

Он тоже меня замечает. Буравит тёмными глазами, уничтожает, втаптывает в грязь. Я в панике оглядываюсь по сторонам и делаю резкий рывок вправо.

— Стоять! — командует он строгим тоном.

Я делаю вид, что не слышу его. Мечусь словно загнанный в клетку зверь и после быстрой торопливой походки срываюсь на бег.

— Я сказал стоять, Нина! — Андрей в два счёта догоняет меня, хватает за плечо и впечатывает в высокую мраморную могилу неизвестного мне человека.

Он тяжело дышит и морщит лицо, словно ему невыносимо меня видеть…

***

— Я сказал стоять, Нина! — Андрей в два счёта догоняет меня, хватает за плечо и впечатывает в высокую мраморную могилу неизвестного мне человека.