Он говорит (СИ) - Страница 22

Хеймитч останавливается около двери в палату, не решаясь войти. Ему совсем не хочется видеть ссадины на её бледной коже, не хочется слышать стоны от боли, смотреть в глаза, полные сдерживаемых слёз.

Он боится.

Но всё-таки нерешительно толкает дверь вперёд, медленно заходя внутрь, потому что в голове звучат слова Бити о том, что он должен это сделать, а беспокойство затапливает его огромной волной.

Тишину палаты нарушает писк каких-то приборов и глубокое дыхание укрытой по подбородок одеялом Тринкет. От обилия белого цвета режет в глазах, и Эбернети на секунду прикрывает глаза, пытаясь успокоиться.

— Так и будешь стоять там, Хеймитч? — голос Эффи, некогда громкий и уже знакомый наизусть, сейчас невозможно тихий и кажется чужим. — Закрой, пожалуйста, дверь, — он кивает, прикрывая дверь, и подходит к кровати, скользя взглядом по её лицу. Ему почему-то хочется провести кончиками пальцев по царапине на её щеке, но он давит это желание в себе, ведь она не любит, когда кто-то прикасается к ней так.

Тринкет смотрит на него глазами цвета лазури и просит рассказать что-нибудь. И Эбернети начинает говорить: о здоровье Китнисс, охморе Пита, о медленно воплощающихся планах Койн, о роликах, которые снимают Крессида и её помощники. Говорит долго, иногда замолкает, размышляя над тем, стоит ли рассказывать про всё. А когда заканчивает, то смотрит на Эффи, глаза у которой закрыты и грудь вздымается от глубоко дыхания.

— Отдыхай, — произносит это тихо, на выдохе, поднимаясь с кровати. И тут же останавливается, когда слышит громкий вздох сзади.

— Подожди, — Эффи приподнимается на постели, хватая его за запястье, и сразу же одёргивает руку, прикусывая губу, — правую ладонь пронзает острая боль, от которой на глаза наворачиваются слёзы, а потом медленно отступает.

Она смотрит на свой сапфировый рисунок, боясь поднять взгляд на Хеймитча. На своего соулмейта.

***

— У тебя двадцать минут, Хеймитч, — Плутарх указывает взглядом на стоящую чуть позади них Эффи, передёргивая плечами от резкого порыва холодного ноябрьского ветра. — И постарайся не задерживаться, — хлопает мужчину по плечу, разворачиваясь к планолёту, и ступает широкими шагами по укутанной снегом дороге, не видя кивка Хеймитча.

Эбернети поднимает голову вверх и смотрит на ночное ноябрьское небо, которое украшают причудливые созвездия. Взгляд сам по себе выискивает одно единственное, знакомое наизусть. И когда Хеймитч находит его, из груди вырывается вздох, а рука против воли тянется к груди, туда, где находится его рисунок.

Он ведь так и не поговорил с ней. Просто ушёл тогда, до конца не осознавая, что нашёл свою половинку. А когда понял, то старался забыть об этом. Именно в тот момент Хеймитч разозлился на Койн и её «сухой закон», запрещающий любые алкогольные напитки в Тринадцатом.

И сейчас, когда всё то дерьмо закончилось, когда они все могут спокойно выдохнуть и разъехаться по разным уголкам Панема зализывать раны, когда у него есть шанс поговорить с ней, Хеймитч не решается. Он просто боится.

— Хеймитч, — голос у Эффи почти тот же, что и до начала Революции. — Так и будешь смотреть на небо? — на его плечо ложится затянутая в серую ткань правая ладонь, заставляя вздрогнуть.

У Эффи на ресницах снежинки и еле видный шрам на щеке, который виден даже под слоем косметики; лазурного цвета глаза, в уголках которых он видит слёзы, и закушенная нижняя губа. А ещё сапфировый рисунок, который она до сих пор скрывает.

— Знаешь, Хеймитч, — растягивает губы в подобии улыбки, поднимая взгляд на небо, — я буду скучать.

— Не будешь, — делает маленький шаг вперёд, когда она удивлённо смотрит на него. — У нас с тобой жизни связаны, — тянет руки вперёд, обнимая её. — Мы же родственные души, — гладит по спине, поднимая взгляд вверх. — Нам судьбой предназначено быть вместе до конца жизни, — он слышит её всхлип и чувствует, как она кивает.

Ночное ноябрьское небо украшают множество причудливых ярких созвездий, а взгляд уже привычно цепляется за одно единственное, которое похоже на букву «w».

У них с Эффи есть такое же созвездие. У них есть своя Кассиопея.

Комментарий к 46. Кассиопея.

Soulmate AU, в котором у родственных душ на теле одинаковые рисунки. В данном случае — созвездия.

Я только собиралась лечь в кровать, когда меня посетило вдохновение, серьёзно. Момент упустить я не могла. Обоснуя нет. Ругайтесь, злитесь, критикуйте, комментируйте, хвалите, да что угодно пишите, но вежливее, пожалуйста.

Написано под «IOWA — Одно и то же» и соответствующую картинку, которую я не смогу вам показать, увы. Авторское видение на прощание Хеймитча и Эффи, которое было в фильме, — в фильме зима, а у меня осень (ноябрь), потому что созвездие, описанное в этой части, можно увидеть в период с сентября по ноябрь.

Эта часть для тебя, Улита. Ты же знаешь, почему я заострила внимание на этом созвездии, да?

========== 47. Спасибо. ==========

За окном шумит ветер, вбивая в стекло мелкие, непохожие друг на друга снежинки. Она смотрит на яркие красно-оранжевые языки пламени, лижущие в камине сухие поленца, грустно улыбаясь своим мыслям. Взгляд у неё сейчас какой-то потерянный, а чуть дрожащие пальцы нервно комкают край домашней кофты. Хеймитч замечает это, когда садится рядом.

— Там… всё готово уже, — говорит тихо, стараясь не напугать её, но Тринкет всё равно вздрагивает, резко разворачиваясь к нему. — Извини, — смотрит виновато, сцепив пальцы в замок. Эффи лишь кивает, поднимаясь и уходя на кухню. А Хеймитч идёт за ней.

За столом сидят «несчастные влюблённые», тихо переговариваясь между собой, а приехавший в Двенадцатый Плутарх иногда вставляет свои слова, но делает это осторожно, будто боится чего-то. Сальная Сэй ставит вытащенный из духовки пирог на стол, отвечая на какой-то вопрос Пита.

— Это же всё для тебя, принцесса, — Хеймитч говорит это тихо, чтобы только она услышала, чуть подталкивая в спину. Он видит её кивок и слышит тихий вздох. У неё всё ещё мелко дрожат руки — Хеймитч замечает это, когда они садятся за стол.

За окном всё ещё шумит ветер, вбивая разные снежинки в стекло, а в камине догорают поленца. У Эффи всё ещё грустная улыбка на губах и застывшие слёзы в глазах — Эбернети видит это, когда смотрит на неё уже неизвестно какой раз за этот вечер.

***

Когда все гости уходят, поглядывая на часы и понимая, что время уже позднее, Хеймитч остаётся. Он сжимает в руке коробочку, перевязанную голубой ленточкой, и медленно поднимается по скрипучим ступенькам лестницы, прислушиваясь к звукам сверху. В доме удивительно тихо, разве что слышно завывание ветра на улице, который никак не успокоится, и треск поленьев в камине, которые он подкинул туда недавно.

Дверь в спальню приоткрыта, а из комнаты льётся мягкий свет, рассеивая темноту в коридоре, и Хеймитч подходит ближе, заглядывая внутрь. Он видит её, стоящую около окна и вырисовывающую какие-то узоры пальчиком на стекле, и заходит в комнату, стараясь не испугать её.

— Почему остался? — оборачивается к нему, складывая руки на груди. У неё чуть дрожат пальцы, а в уголках глаз скопились слёзы — Хеймитч опять замечает это. И именно сейчас он ненавидит свою чёртову есть, которая раньше много раз помогала ему.

— Я не поздравил тебя тогда, поэтому… — подходит ближе, останавливаясь в нескольких шагах, и протягивает ей коробочку, перетянутую голубой лентой. — С днём рождения, — Эффи поднимает на него удивлённый взгляд, принимая подарок. Не думала, наверное, что он поздравит её.

— Ты не должен был.

— Да, — кивает, делая ещё шаг вперёд, — но я захотел, — наклоняется к ней и, обхватив лицо ладонями, целует, чувствуя дрожащие пальцы, когда она сжимает его рубашку на спине.

***

Утро впервые за долгое время было солнечным. На улице ветер сдувает с крыш домов сугробы, унося снежинки вперёд, а кто-то — о, Хеймитч прекрасно знает, кто это — громко взвизгивает, сразу же начиная смеяться. Он вздыхает, переворачиваясь на другой бок, и чувствует на себе чей-то взгляд.