Окурки - Страница 24

Изменить размер шрифта:

Развязали мешки (Варвара смолчала), взяли пару банок, хлопнули дверью, потопали наверх. Оттуда вскоре раздался восторженный рев, женщин приняли в компанию, гитара перешла в верные руки Люськи, она запела сиплым голосом.

– Товарищ капитан, что я вам скажу… – Варвара отлепилась от своих мешков, на четвереньках поползла к Андрианову. – Что я вам скажу… Я ведь и впрямь беременная.

– Да ну? – приподнялся тот. – И давно ты чувствуешь это?

– Да как позавчера прочитала в справке, что на пятом месяце я, так сразу и поняла.

– Ребенок ты. – Андрианов лег.

Женщины вернулись под утро. Томка встряхнула Анд­рианова, зажала ему рот рукою, сказала в ухо: – Уходить надо, Иван. Немедленно. Срочно. Люська, сука, все испор­тила. Та затягивала свой мешок, от обеих сильно пахло денатуратом. Варька со сна хлопала глазами. «Вставай, тетеря!» – пнула ее ногой Томка.

Пошли на паровозные гудки. К вокзалу не протиснуться, выгружали раненых, забивая носилками все подходы к старинному зданию с башенными часами. Патруль прегра­дил дорогу, потребовал документы, мигом протрезвевшая Томка прильнула к офицеру с повязкой, глазами вращая в сторону Андрианова: с этим контуженным лучше не связы-ваться, псих. Пропустили на перрон. В поезд сажали по литерам, кого пускали, кого нет. Люську втащили в вагон лейтенанты через окно, они же пробились к тамбуру, под­собили Андрианову, Томка зычным голосом пробивала себе путь, ведя Варвару. Едва тронулись, как она бурно загово­рила с бригадиром поезда и потребовала отдельное купе, предъявив командировочное и упирая на то, что больной, которого они сопровождают, такое может выкинуть, что лучше бригадиру не рисковать. Тот напугался. Перебрались из общего в офицерский купейный, здесь было тихо и пахло по-другому, шипром и штабом, погоны у всех с двумя просветами. Люська божилась, что видела и генерала, Томка пальцами обежала свои груди.

До Саратова – сутки езды, в Саратове Андрианов хотел пристроить Томку к госпиталю, а там уж она сама найдет – мужа, дом, защиту от войны. Сложнее обстояло с Люськой, ее тянуло в подворотни, ее манили парни с челкой и в низких хромовых сапожках, их не пугали ее недовыведенные наколки.

Курили в купе, дымили нещадно, приспустив окно. Открыли последнюю пачку «казбека», и Томка пошла ме­нять тушенку на папиросы. Вернулась ни с чем, банку истратила неизвестно на что, сидела, затылком касаясь межкупейной перегородки, закрыв глаза, на губах застыла мечтательная улыбка. Встала вдруг, затянула гимнастерку под ремень, подмигнула. «Ну, девки, берите пример!..» Варвара сонно смотрела на нее, Люська облизывала палец, побывавший в тушенке.

– Ну? – спросил Андрианов, когда Томка проскользнула в купе и вновь погрузилась в мечтания, закрыв глаза. – Что-то наклевывается?

Она вынырнула из мечтательного забытья, глянула на него весело и твердо.

– Ваня, благослови: подцепила дурачка генерала. Берет меня с собой. Выходим с ним на следующей станции.

– С богом. – И радость в нем была, и ревность, и опасение. – Командировочное предписание отдай.

– Возьми.

Она судорожно как-то подергалась. Встала, глубоко вздох­нула, двигая мышцами живота. Притронулась к грудям.

– Прощайте, девки. Люська, не воруй без толку. А тебе, деревня, отдаю свою долю, бери мешок. Тебя же, Иван, долго помнить буду.

А еще через две станции пропала Люська, пошла в туалет и больше не показалась, Андрианов хотел было поискать ее в поезде, но передумал: Люськина пилотка на столике, одеяльце ее на полке. Время шло, а Люська не появлялась. Андрианов разорвал предписание, теперь нет уже сопровождавших его медсестер, теперь он сам по себе, офицер, направляющийся в госпиталь с целью переосвиде­тельствования, выписка из медицинской книжки в кармане, на удостоверении личности поставлены печати, настоящие, к ним Калинниченко не прикладывал свои золотые руки.

Так Люська и не вернулась. В соседнем купе Андрианов попросил лист бумаги и написал на нем: «Товарищи офице­ры, солдаты и сержанты! Отнеситесь бережно к нашей героической медсестре Вареньке, которая едет рожать. Для нее и ребенка мы собрали продукты. С фронтовым приветом! Воины Энской дивизии».

– Вот тебе и пропуск, – дал он бумагу Варваре. – До деревни от станции далеко?

– Да почти рядом… Не подвезет кто – ножками дотопаю. Если вдруг ребеночка рожу, назову его Ваней. Спасибо вам, товарищ капитан, за все.

Попрощались. Она легко спрыгнула на землю, Андриа­нов подал ей мешки. Поезд тронулся. В купе хозяйничали два угрюмых майора, почесывались, позевывали, у них была водка и хлеб, Чтоб не прихватить вшей, Андрианов ушел в другое купе, потом заглянул в соседний вагон, хотелось в последний раз глянуть на Люську: в ее красоте было что-то заманивающее и пугающее, на нее всегда тянуло смотреть, чтоб отворачиваться.

Всю ночь простоял он у окна, смотря в бесконечную ночь и думая о майоре Висхоне, хвором человечке. Битый и перебитый, иссеченный войнами, он не умел жить без наката бревен над головой, без свиста металла, он порой уходил из жизни на полчаса, на минуты, забывал обо всем. Когда приходивший арестовать его Сундин ушел, зажимая в кулаке лимонку, майор дожевал мясо и спросил у Калин­ниченко: «А что случилось?» И тот вздохнул: «Плохой человек приходил, Вася…» Только что видел и слышал, а забыл. Как и о столовой. И уж не знал, что потянул за собой вереницу людей, оказавшихся фальшивомонетчиками, во­рами, проститутками, бунтовщиками, предателями, убий­цами, но раз они есть, то не такими ли были они до Висхоня, и не значит ли это, что весь жизненный смак – от Висхоня, разрушителя искусственных миров?

В Саратове дождило, в киоске у парка продавали пиво, Андрианов выстоял очередь; а потом обнаружил, что денег у него нет. А были, рублей пятьсот. Он отодвинулся от оконца с кружками, отрицательно помотал головой, когда кто-то вызвался заплатить за него, и горестно вздохнул: Люська, ах Люська!

Как восемь лет назад выпущенный из Крестов, он был налегке, даже кусочка мыла не завалялось в кармане. Но ноги шли бодро, руки в такт шагам отмахивались резво, во всем теле – то набухание чувств, которое сулит радость на весь день. Комиссия, он вспомнил, собиралась раз в неделю, иногда и чаще, в зависимости от того, как на фронте шли дела. Сейчас разгар контрнаступления, потери громадные, офицеры нужны позарез, уже через несколько суток он получит направление в свою часть и еще до фронта повидает здесь, в Саратове, Калинниченко и Висхоня.

В приемном отделении кричал раненый, требуя врача и отпихивая унимавших его санитаров. Дебелая баба в синем халате вдруг заорала на него, и раненый позволил завалить себя на носилки. Унесли его. Дежурного врача отвлекали телефоны, очередь к нему не укорачивалась. Наконец Анд­рианов показал ему свои документы. Изучив их, врач озабоченно сказал, не поднимая глаз, что комиссия перегру­жена, палаты тоже, в коридорах спотыкаются о больных, но так или иначе дообследоваться надо, анализы опять же, а пока – предварительный осмотр, во-он в той комнате, пройдите туда…

Иван Федорович вошел в комнату, где никого не было. Потом заглянул дежурный врач: «Раздевайтесь, раздевай­тесь же…» Он снял гимнастерку, приподнял было нательную. рубаху – и на него набросились молодцы-санитары, заломи­ли назад руки и подсечкой бросили на пол. «Попался, гад!»

Привезли его в Посконцы, на курсы, посадили на гауп­твахту, допросы шли круглосуточно. Впервые Андрианов услышал змеиношипящее слово СМЕРШ – уже три месяца так называлась военная контрразведка, и всеми следовате­лями в Посконцах командовал московский полковник из ГУКРа, главного управления контрразведки. Человек двад­цать было в той особой группе, что навалилась на Андриа­нова. Расследовался военно-фашистский заговор на курсах младших лейтенантов и деятельность преступного формиро­вания на базе окопавшихся агентов абвера – лже-майора Висхоня и лже-старшего лейтенанта Калинниченко. Попут­но разрабатывались и другие версии, не вмещавшиеся в границах здравого смысла. «Немецкий десант»можно, ко­нечно, объяснить недоразумением и плодом разгулявшихся слухов, но уж «покушение на товарища Сталина» попахи­вало идиотизмом. Семь дознавателей из разных дивизий привез в Посконцы заместитель военного прокурора бывше­го округа, они и помахали перед носом Андрианова ворохом телефонограмм. Доносы и жалобы, отправленные в штаб округа, дальше узла связи не пошли, их посчитали наме­ренной дезинформацией, и только известия о якобы вы­саженном десанте образумили смерш Степного фронта, погнали его в Посконцы.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com