Окурки - Страница 14

Изменить размер шрифта:

Первыми клиентами парикмахерской были офицеры, в честном бою с другим патрулем добившиеся этого права. Они предъявили председателю какую-то грозную бумагу и помогли женщинам обустроиться в заброшенном доме, они же и шепнули кому надо о парикмахерской, где ждут мужчин безотказные женщины, которым нужны мелкие знаки внимания – консервы, кое-что из тряпья, денежки, если уж ничего иного нет. О том, что парикмахерская курсам нужна, не раз докладывал штабу округа подполков­ник Фалин, личный состав, оболваненный в апреле, уже к июню подзарос, офицерские прически взлохматились, ко­мендант станции прислал однажды инвалида с ножницами, в прошлом стригаля, одноногого съемщика овечьей шерсти, прогнали с позором.

Еще не стемнело, а первая партия офицеров уже посту­чалась в дом, три преподавателя переступили порог парик­махерской. Через полтора часа они уступили дом трем взводным, а тех сменила сборная троица, возглавляемая начальником гаража. Храня верность слову, которого никто с них не брал, двенадцать человек помалкивали о свалив­шейся на них удаче, лишь понятливо хмыкая, когда на перекуре после завтрака кто-то стал отпрашиваться у на­чальника штаба в Посконцы. Не прошло однако и часа, как о парикмахерской узнали в ротах. В перерыве политзанятий несколько человек залезли на караульные вышки и долго всматривались в сторону, откуда – так казалось – несло тройным одеколоном и солоноватым потом женских мышек. Разъяренный начальник штаба отправил нюхачей с вышки на гауптвахту. Никто почему-то не хотел понимать сводок Совинформбюро, говорили же они о боях на орловско-курском направлении. Об аресте Висхоня было как-то забыто, никто о майоре и не вспомнил.

Ранним утром Андрианова послали на станцию, чтоб поймать там кого-нибудь из штаба округа, связи с ним не было уже двое суток. Военный комендант посочувствовал, сказал, что можно связаться с Москвой, оттуда к нему поступают бесперебойные указания, а уж Москва пусть сама свяжется со штабом округа. Андрианов отказался, справед­ливо рассудив, что за такую самодеятельность его накажут. Выбрав скамью в тени, он сел. На душе было тягостно, тело почесывалось, как в окопах. Мимо него на восток летели будто политые свежей кровью санитарные поезда.

Час прошел, другой, Иван Федорович заметил со стыдом, что он радуется уже тому, как хорошо ему дышится, какой он все-таки здоровый и крепкий. И женщина будет с ним, сегодня или завтра.

Трижды поднимал он руку к фуражке, чтоб ветром от пролетавших поездов ее не снесло. Победно гудели парово­зы, катившие составы на запад, где полыхало сражение. Притормозил, а потом и остановился эшелон, раздвинулись двери крытых теплушек, любопытствующие рожи солдат рассматривали станцию, перрон, спрыгнул на землю высокий гибкий подполковник, шел, перешагивая через рельсы, в радостном возбуждении от утра, от недрожащей под ногами земли. У Андрианова сладко заныло сердце, потому что он любил армию, и этот офицер, во всем новеньком отправленный сражаться, был армией, научившейся все-таки воевать и уже побеждавшей немцев, и все в этом офицере было армейским, могучим, веселым, упорным и врага со­крушающим. Вдруг подполковника окликнули: «Фалин!.. Фалин Сережа!» Кричали из вагона, просили что-то разуз­нать, что именно – Андрианов уже не слышал. Закрыв глаза, он представил себе невероятное, фантастическое: КПП, часовой, требующий документы и однофамилец бывшего начальника курсов, громко называвший себя и распекаю­щий в страхе подбежавшего дежурного за грязь в помеще­ниях, за слоняющихся без дела курсантов, за офицеров. «Вы что – меня не узнаете? Подполковник Фалин, ваш командир!» Свистнул паровоз, эшелон тронулся, ловкий, крепкий, быстроногий подполковник вспрыгнул на подножку, повер­нулся, помахал кому-то рукой и поехал в пекло.

Он остановился на развилке: направо – курсы, налево – Посконцы. Иван Федорович искал оправданий, решаясь не идти на службу, и знал, что они отыщутся. Поэтому оборвал себя на какой-то выдумке и по тропке пошел к селу. Ему очень хотелось женщин – не как воды при жажде, а так, как человеку нужен воздух, трава, лес и речка. Он шел к дому с женщинами, ему шагалось легко.

Доски с окон еще вчера, видимо, сорваны, ставни распах­нуты. Ни голосов, ни шевелений внутри. Чуть скрипнуло под его ногами крылечко. Андрианов замер, вслушался. Жужжали мухи. От баньки, метрах в сорока от дома, несло угарным дымком. Иван Федорович на цыпочках вошел в комнату, дыша осторожно, чтоб не нарушать юн лежавших на полу женщин. Они лежали рядышком, на разостланной овчине, при­крыв голизну шинелишками, рваными, тем барахлом для разных технических надобностей, что возят с собой танки­сты и шоферы. Окна женщины занавесили, спасаясь от бьющего в глаза света, а от мух уберегались бюстгальтера­ми, наброшенными на головы. Мухи однако на оголенные ноги и плечи не садились, облепив колбасу на столе и селедку, хлеб и стаканы с недопитым самогоном. Игла пате­фона застряла на середине пластинки. На подоконнике – раскрытый чемодан, и в нем поблескивали ножницы и машинка для стрижки, там же разложились резиново-стек­лянные принадлежности то ли парикмахерского, то ли гинекологического назначения. Между патефоном и чемо­даном владелица его поставила полковничью папаху – в знак того, что парикмахерская знавала и лучшие времена, чем вводила клиентов в заблуждение: как узнал на станции Андрианов, лишь одна из трех женщин была парикмахер­шей или прикидывалась такой, остальные были отловлены и задержаны как дезертиры трудового фронта. Кто-то из благодарных офицеров не далее как вчера подарил женщи­нам документ, написанный от руки будто самим начальни­ком окружного военторга, документ разрешал женщинам обслуживать воинские части, грешил отсутствием печати или штампа, зато поражал наглостью, и Андрианов с болез­ненной ревностью подумал, что здесь побывал капитан Сундин. Женской одежды в комнате – никакой. Ни плать­ишка, ни чулок, и сами женщины лежали голенькими, шинельки сползли с них кое-где. Три бюстгальтера и два белых парикмахерских халата – вот и все, чем располагали они, и Андрианов, представив себе, как вчера вечером и этой ночью встречали женщины офицеров, в каком виде, почув­ствовал острую жалость к ним, и она заглушила в нем ревность.

Осторожно, чтоб не выдать себя скрипом, Андрианов сел на шаткий стул. Два белых халатика висели на спинке его, один чистый, другой погрязнее. Женской камеры ни в милиции, ни у охранников на станции не было, бабы, задержанные до выяснения личностей, сидели обычно в чулане при кубовой, а чтоб арестованные не дали деру, комендант отбирал у них всю одежду.

Три пары женских ног торчали из-под шинелей, и первая от двери пара принадлежала, судя по ороговению ступней, девчушке, лет до пятнадцати пробегавшей босиком. Все пальцы естественно и свободно расставлены, не ужаты в клинышек тесной городской обувкой, всегда узкой для деревенских ног, и только солдатские сапоги и ботинки были им впору. Они и стояли у двери – эти армейского образца ботинки, абсолютно новенькие, только что со склада, и лейтенант, подаривший девчушке эту удобную и приятную ей обувь, удостоился, конечно, повышенного внимания, на что мог рассчитывать и тот щедрый офицер, подарок которого, – две банки тушенки – всунут был в ботинки. Вчера в баньке женщины отпарились и отскреблись, но под коротко .остриженными ноготочками завоевательницы ботинок так и остались невыскобленными следы путешествий, угольная пыль въелась в поры, и если б ее подвергнуть изучению, то составилась бы карта странствий юной добытчицы, всю семью кормившей тем, что давала ей дорога. Таких девчу­шек, убегавших на верные заработки, полно было на желез­нодорожных магистралях, они лепились к эшелонам с мечтой о лучшей доле, не той, что уготована была им на шахтах и в формовочно-литейных цехах Магнитки. Иногда залезали под тенты открытых платформ, но чаще всего просились в теплушки: «Дяденька, мне только до следующей станции…» Порядок на железнодорожном транспорте жестокий, никого не велено подпускать к вагонам, «К начальству ступай, к ротному!», а ротный посылал выше, к особисту, девчонка с документами для проверки попадала в отдельное купе, потом перепроверялась начальниками пониже и в конце концов доставалась подчиненным ротного. Таких проверен­ных выбрасывали, бывало, с поезда, на ходу, словно мусор, но встречались и сердобольные мужчины, эти кормили хорошо и пускали спать на самую верхнюю полку. Стран­ницы начинали понимать, кому первому показывать справ­ки и кто поведет их обыскивать в отдельное купе. Иногда перепадала удача, с ее помощью девчушки устраивались на кухню санитарного поезда, маршрут которого пролегал не­вдалеке от родных мест, от мамани. Судьба нередко улыба­лась совсем лучезарно: лейтенант, что без родни, в память о ночи, проведенной с зачуханной девахой, дарил ей атте­стат, чтоб та всю свою последующую жизнь вспоминала без вести пропавшего.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com