Окурки - Страница 13

– Не дурите, ребята, – урезонил всех начпрод. – За что его хватать?

Доводы его были опрокинуты Сундиным.

– Ты-то за него горой. Ты не за красивые глазки выдал ему новое обмундирование. Не своему дал, не мне, а чужому. Ты с ним заодно.

Начпрод коротко выдохнул «Х-ха!», покашлял и воз­ражать не стал. Начальник штаба отдал четкие указания: считать майора Висхоня агентом немецкой разведки, аре­стовать его и поместить на гауптвахте с последующей передачей органам контрразведки, усилить караул, принять меры к тому, чтоб предатель не ушел от возмездия.

– Того еще надо взять… – зашумели офицеры. – Который с ним. Что на немца похож.

Вновь Сундин сходил к связистам. Вернулся радостным. Дозвониться до станции было проще, комендант сказал, что видел документы Калинниченко, на учет его не поставил да и права у него такого нет, но отчетливо помнит: отпускное свидетельство выдано тому ровно месяц назад, до 24 июля включительно, однако с пребыванием в Ташкенте, а не в Посконцах, как у Висхоня.

Последовало еще одно предложение, очень разумное: Висхоня арестовать здесь, на курсах, заманив его сюда под каким-либо предлогом, пообещать сухой паек по аттестату, поставить штамп воинской части в вещевой книжке, получал же Висхонь здесь гимнастерку и прочее.

– Правильно, – одобрил начальник штаба. – Вместе их брать опасно. Висхоня цапнем здесь, напарника его там, в деревне. Капитан Сундин! Назначаю вас старшим! Возьмите двух офицеров и приступайте!

План казался удачным и продуманным. Позвонили в прав­ление колхоза, долго ждали, когда призовут к телефону Висхоня или Калинниченко. Наконец послышался голос старшего лей­тенанта, вместо Ташкента оказавшегося в Посконцах. Обложив матом Сундина, он сказал, что ни сухого пайка, ни штампа в вещевой книжке им не надо, и никуда они, Висхонь и Калин­ниченко, не пойдут, у них отпуск, проваливайте к черту!

План рухнул. Тогда решили взять обоих лазутчиков там, в деревне. Стали готовиться к походу в Посконцы, два лейтенанта вооружились автоматами, Сундин, желавший отличиться, сказал громогласно, что голыми руками скрути шпионов. Однако решил все-таки не рисковать и к пистоле в кобуре прибавил сунутый в карман бельгийский маузер, самогон вымененный в Первой роте. Как назло, единственное транспортное средство укатило на станцию, позвонил) туда, спросили о додже, заодно сказали о предстоящей операции. Комендант о додже ничего не знал, сообщение же о намеченной ликвидации шпионского гнезда принял со вниманием. Помощи не предложил, но пообещал содействие сразу после того, как операция завершится.

Неугомонный начпрод, всех обозвавший «лопухами», при­звал офицеров к благоразумию. Все равно никому не отвер­теться от штрафбата, не сегодня, так завтра прибудет комиссия из штаба округа и всем воздаст за полный развал дисциплины, за самоволки и самоубийства, сухари сушите, ребята!

Весь в стыду за офицеров, Иван Федорович улучил момент и поспешил в Посконцы, чтобы предупредить Вис­хоня и Калинниченко.

– Тьма беспросветная и грязь непролазная! – негодовал в шашлычной Иван Федорович так жарко, словно рассказывал не о событиях тринадцатилетней давности, а о вчерашнем происшествии. – Так низко пасть! И это русские офицеры?.. Что страшно: не так уж эти за шкуру свою тряслись, фронта ведь никому не миновать, как … не знаю! Не пойму! Но… – он подался вперед и понизил голос.. – Но еще поразительнее то, что я, отлично знавший, что никакие они, Висхонь и Калинниченко, не агенты, сам стал допускать это, где-то в глубинах сознания поселился червячок сомнения, зашевелился, стал дырявить мозга… Или все мы такие, или…

Три офицера достигли Посконц и настороженно-реши­тельной походкой пошли вдоль дворов, немало удивляя встречавшихся баб. Офицеры в селе были не редкость, но приходили они сюда не кучкой и не увешанные оружием. Ничуть не напуганные бабы указали, где дом Лукерьи Антиповой, а та чистосердечно направила трех офицеров туда, куда ушел обедать ее постоялец.

У Сундина обнаружились охотничьи навыки. При под­ходе к дому старухи (Иван Федорович наблюдал за ними из окна) офицеры замедлили шаг и провели совещание. Один лейтенант перемахнул через плетень и занял пост на задах, у сарая, чтоб автоматным огнем пресечь отход агентов. Второй подкрался к раскрытому окну пристройки, а Сундин, держа руку в кармане брюк, вошел в комнату и заорал с порога: – Майор Висхонь! Вы арестованы! Сдать оружие!

Тот, глодавший кость, проявил полное пренебрежение к громовому приказу. У него временами утрачивался слух и зрение. Кажется, то же произошло сейчас и с Калинниченко. Старший лейтенант зубами откупорил бутылку, заткнутую пробкой в тряпице. Запах духовитого самогона достиг ноз­дрей Сундина.

– Документы! – рявкнул он, не вынимая руку из кармана.

Лишь разлив самогон по стаканам, Калинниченко соиз­волил обратить внимание на вошедшего. Не мог он не заметить фуражки притулившегося за окном лейтенанта.

– А санкция военного прокурора у тебя есть, хмырь болотный?

Сундин, умевший арапничать, выпалил: – Распоряжение начальника войск охраны тыла генерал-лейтенанта Ивано­ва номер одиннадцать дробь ноль сорок два от 5 июля 1943 года, получено по ВЧ!

Столь же четко и быстро ответил Калинниченко: – Отменено! Директива НКГБ номер ноль сорок два дробь одиннадцать от 6 июля 1943 года, принято по радио, содер­жание: об отмене ареста и задержания представителя Став­ки майора Висхоня!

Огорошенный Сундин молчал. Дружески обругав его нехристью, Калинниченко всмотрелся в закуски на столе и придвинул к Сундину стакан и тарелку с помидорами. Спросил, где воевал тот, и расширил в радости глаза.

– Так я ж в соседнем полку был, вот это да! Неужто не помнишь меня? ..Ну, давай еще раз познакомимся. Николай я. А тебя как?

Чтоб пожать протянутую руку, Сундину пришлось рас­статься с маузером в кармане. Рукопожатие – теплое, крепкое, фронтовое произошло, а затем перед глазами Сундина мелькнула чека гранаты, непонятным образом оказавшейся в его руке.

– Запомни, – прошипел ему прямо в лицо Калинниченко. – Запомни, фраер несчастный, в твоем кулаке осколочная граната Ф-1, чека выдернута и у меня в руке, и если ты разожмешь кулак, то подорвешь себя, понял?

Теперь обе руки Сундина сошлись, чтоб не выпустить гранату.

– А сейчас топай. Уходи и не приходи. И помни, если забыл: осколки летят на тридцать метров, кругом женщины и дети.

Швырнуть гранату в окно Сундин не мог, там сидел в засаде его лейтенант. Скрючившись, как от нестерпимой боли в животе, он попятился и разогнулся только в сенях, спуститься с крыльца ему помогли подбежавшие лейтенан­ты. Смотря под ноги, вытянув перед собою кулак с лимонкой, Сундин направился к стожкам за околицей. Лейтенан­ты, как не отгонял он их, из самолюбия держались рядом. В открытом поле Сундин замахнулся и бросил гранату, грохнувшись на землю вместе с лейтенантами.

Граната разорвалась. Три офицера поднялись, отряхну­лись. Посидели, покурили. Решили не врать и честно доло­жить начальнику штаба о провале операции.

С необъяснимым равнодушием тот отнесся к их докладу. – Да черт с ними, никуда не уйдут… Завтра подумаем.

Ни завтра, ни послезавтра думать не стали, потому что в тот же вечер по офицерам ударила новость: в тех же Посконцах открылась военторговская точка культурно-бы­тового назначения и три парикмахерши оказывали клиентам услуга, намного превосходящие самые пылкие ожидания и запросы.

Поселились женщины в заколоченном доме на краю села, как попали они туда – тайна, которую никому не хотелось разгадывать. Привезли их со станции на том самом додже-3/4, посланном за патрулем. Три раза в неделю курсы отряжали на станцию двух офицеров в помощь коменданту, они-то и отбили женщин у другого патруля, а что это за женщины и кто они – на курсах не спрашивали, и так все ясно, безмужних и безнадзорных бабенок полно в ближнем тылу и прифронтовой полосе, контрразведка была особо люта к ним, насквозь советским, своим, они, всегда в бегах, путались под ногами, мешая изобличать настоящих врагов. Все они, шелопутные, грязные и вороватые, уклонялись от апрельского постановления прошлого года и все дружно не хотели трудиться на сельхозработах, как и на заводах, ни лопата, ни кочерга не подходили к их ручкам, еще больше пугали их общежития с одной койкой на троих, продоволь­ственная карточка Р-02 их тоже не устраивала.