Октябрь - Страница 11

Николай II уже исчерпал терпение современно мысливших общественно-политических деятелей, повернувшись спиной к скромной либеральной программе реформ. Теперь, в августе 1915 года, он настоял на том, чтобы полностью командовать армией. Хотя реальные решения принимались начальником штаба Верховного главнокомандующего, способным генералом Михаилом Алексеевым, отсутствие царя в столице означало сосредоточие значительной власти в руках ненавидимой российским обществом царицы – то есть Распутина.

При участии Николая II царица приступила к осуществлению того, что ультраправый депутат Владимир Пуришкевич назвал «министерской чехардой». Суть данных мероприятий заключалась в назначении на видные государственные должности то авантюристов, то некомпетентных лиц, то вообще полных ничтожеств. В российском обществе стремительно росло влияние либералов и трезвомыслящих правых.

По мере роста ненависти к Распутину уважение к Николаю II в высшем обществе резко падало.

Именно на этом фоне лидер кадетов Павел Николаевич Милюков выступил в Таврическом дворце на заседании Четвертой Государственной думы с исторической обличительной речью. В нарушение всех правил этикета и благоразумия он обвинил (открыто назвав по именам) царицу и Бориса Штюрмера, последнего назначенца царицы на пост премьер-министра, в целом ряде правительственных провалов. В ходе своего выступления Павел Милюков рефреном повторял вопрос: «Что это, глупость или измена?»

Его слова прозвучали по всей России. Он не сказал ничего нового, но он сказал это.

К этому времени никто уже не сомневался в том, что «существующему порядку вещей предстоит исчезнуть». В январе 1917 года генерал Александр Крымов, выехав с фронта, встретился в доме колоритного консервативного политика Михаила Родзянко, лидера партии «Союз 17 октября», преданного монархиста и наряду с этим непримиримого врага Распутина, с депутатами Государственной думы, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и настроения недовольства в российском обществе. По его утверждению, армия согласится и даже будет приветствовать смену режима, смещение нынешнего царя.

Николай II получал одно предостережение за другим о необходимости изменить политический курс, чтобы выжить. В частности, британский посол в нарушение протокола настоял на встрече с царем и предупредил его, что тот находится накануне «революции и катастрофы».

У британского посла сложилось впечатление, что в бесстрастных, безмятежных глазах царя ничего не дрогнуло. Взгляд самодержца по-прежнему ничего не выражал.

К декабрю 1916 года, за месяц до начала года революционных потрясений, аристократические круги плели различные заговоры во имя национального обновления; 16 декабря созрел очередной из них. Заручившись поддержкой высокопоставленных представителей двора, в том числе ярого черносотенца и монархиста Владимира Пуришкевича, князь Феликс Юсупов уговорил Распутина посетить его дворец на Мойке, якобы для встречи с его женой. Пока на граммофоне неоднократно проигрывалась песня «Янки-Дудл», Распутин отдыхал в своих характерных одеяниях в полутемном арочном подвале, угощаясь пирожными с цианистым калием и отравленной мадерой, которые ему предложил хозяин.

Яд, однако, не возымел действия. Заговорщики принялись шепотом лихорадочно совещаться. Феликс Юсупов был в панике. Он вернулся в подвал к своему гостю и, пытаясь создать благоприятную для убийства ситуацию, пригласил Распутина осмотреть старинный итальянский крест, исполненный из горного хрусталя и серебра, который находился на комоде. Когда Распутин, перекрестившись, благоговейно наклонился, чтобы рассмотреть реликвию, Юсупов достал пистолет и выстрелил в него.

Явно затянувшаяся сцена убийства продолжилась. Распутин пошатнулся и протянул руку, чтобы схватить испуганного убийцу. Юсупов с трудом вырвался и выскочил позвать на помощь своего сообщника Владимира Пуришкевича. Когда они оба вернулись, то обнаружили, что Распутин исчез. Ничего не соображая от паники, они выбежали на улицу и увидели, что Распутин бредет в петербургской ночи по толстому слою снега и, задыхаясь, повторяет имя Юсупова.

– Я все расскажу императрице! – хрипел Распутин, шатаясь из стороны в сторону. Пуришкевич выхватил у Феликса Юсупова оружие и произвел еще несколько выстрелов. Фигура перед ними покачнулась и упала. Пуришкевич пробрался через сугробы к лежавшему ничком и дергавшемуся на снегу человеку и пнул его по голове. Юсупов присоединился к нему, в исступлении нанося удары тростью. Снег заглушал их. Юсупов выкрикнул свое собственное имя, эхом повторив последние звуки умиравшей жертвы.

С колотившимися сердцами они обмотали тело Распутина цепями, в темноте привезли его на Малую Мойку, подтащили к краю моста и сбросили в черную воду полыньи.

Однако один из убийц потерял на мосту свой ботинок, где полиция нашла его. Когда три дня спустя власти выудили из воды обезображенное тело Распутина, появились слухи о том, что нижняя сторона льдины рядом с полыньей была исцарапана, поскольку Распутин с неистовой силой пытался выбраться из реки.

Люди стекались к месту гибели так называемого безумного старца, набирали в бутыли воду, словно это какой-то эликсир.

Царица предалась праведному горю. Правые были в восторге, надеясь, что Александра окажется в психиатрической лечебнице и что Николай II после этого чудесным образом обретет решимость, которой у него никогда не было. Однако Распутин, хотя его фигура и была крайне колоритна, явился всего лишь симптомом болезни. Его убийство не было дворцовым переворотом. Это вообще не было каким-либо переворотом.

Существовавшему в России режиму положит конец не ужасная смерть участника дворцового спектакля, слишком дикая даже для больного воображения, не смертельная обида русских либералов и не возмущение монархистов неадекватным монархом.

А вот что.

Шел третий год войны. Ранним морозным утром невероятно холодной зимы еще стояла непроглядная мгла. Но в Петрограде, как и повсюду в бесчисленных городах России, в этот предрассветный час люди уже выходили на улицы и выстраивались в очереди за хлебом. Они стояли на холоде, стараясь хоть немного согреться, в надежде добыть хлеба. Однако получить его удавалось далеко не всегда. Уже были введены хлебные пайки, но из-за перебоев с топливом пекарни не могли выпечь достаточно хлеба, даже имея необходимые для этого продукты. Голодные люди часами ждали, стоя в длинных очередях. Они переминались с ноги на ногу, менялись местами, негромко переговаривались. И эти очереди становились стихийными митингами, на которых подспудно вызревало народное недовольство. Кроме того, хлеба часто не выдавали, и взбешенные напрасным ожиданием толпы голодных людей начинали тогда рыскать по округе в поисках хоть какой-нибудь пищи, швырять камни в витрины магазинов, колотить в двери домов.

Разговоры о политике звучали не только по-русски, но и на идише, польском, латышском, финском, на немецком (да, даже на нем) и на многих других языках – в Петрограде проживали люди различных национальностей. Центр города был для состоятельных жителей, а на окраинах селились рабочие. За годы войны их стало уже около 400 000 человек, среди них было достаточно большое число пролетариев, которые имели некоторое образование, по крайней мере сравнительно с пролетарским населением других городов. Кроме того, Петроград был городом, где было расквартировано большое количество военных. Только резервистов в Петрограде находилось 160 000 человек. Дисциплина в их рядах была и так слабой, а в той обстановке она становилась хуже день ото дня.

В январе царское правительство приказало командующему военным округом генералу Сергею Хабалову подавлять любые беспорядки в Петрограде. Для этого в его распоряжении было 12 000 человек из числа военных, полиции и казаков. Генерал Хабалов приказал на случай уличных столкновений установить пулеметные точки в стратегически важных местах города. Агенты охранки активизировали слежку, в том числе и за деморализованными представителями левых сил, многие руководители которых в то время находились в ссылке.